Русские во Второй мировой - Анатолий Уткин

При этом не следует преувеличивать степень предвоенной готовности к переводу промышленности на восток. Современные данные говорят, что у советского правительства были самые общие наметки, но не было конкретного плана перевода стратегической индустриальной базы на Урал и за Урал. Этот перевод был результатом колоссальной импровизации, потребовавшей величайшей жертвенности. Только после нападения Германии начала работать Комиссия академика Комарова «по мобилизации ресурсов Урала для оборонных целей».

Можно прямо сказать: против мобилизованной Германией мощи всей Западной и Центральной Европы поздней осенью сражалась половина России — раненая, потрясенная, в муках собирающая свои последние силы.

Советский Союз и Германия столкнулись в смертельной схватке. Эта схватка происходила у самой сонной артерии России. Как пишет Дж. Эриксон, «задачей вермахта было: разбить Красную Армию в полевых сражениях, одновременно уничтожить источники индустриальной мощи, которые позволяли продолжать сопротивление; русские, охваченные фатальным спазмом ужасного конфликта, обязаны были спасти хотя бы часть своих вооруженных сил и, платя любую цену, сохранить жизненно необходимый минимум производства, работающего на фронт».

«Поведение русских…»

До Москвы оставалась менее трети уже проделанного немцами пути, на юге завершалось окружение 630 тысяч солдат русской армии под Киевом, впереди — у Вязьмы — в клещи попадет еще полмиллиона наших солдат. Но реальность уже бросила свою тень на безумные планы тех, кто хотел сделать нас рабами.

Немецкие генералы — возможно, лучшие профессионалы в мире — начали осознавать особый характер борьбы, особый характер противостоящего им противника. Генерал Блюментрит, наступавший на Минск, отметил:

«Поведение русских войск даже в этой первой битве являло собой поразительный контраст с поведением поляков и западных союзников, когда те терпели поражение. Даже будучи окруженными, русские держались за свои позиции и сражались». И они не собирались сдаваться. Взятый в плен в июле 1941 года сын Сталина Яков ответил допрашивающим его немцам именно так. На фоне массового страха и паники, на фоне головокружительных потрясений «решительное меньшинство» (определение Дж. Эриксона) было настроено идти до конца. 17 сентября 1941 года командование 39-го армейского корпуса направило Гитлеру памятную записку «О возможности подрыва большевистского сопротивления изнутри»:

«Предшествующий ход Восточной кампании показал, что большевистское сопротивление и ожесточение далеко превзошли все ожидания. Красная Армия имеет такой, особенно унтер-офицерский, корпус, который постоянно крепко держит в своих руках рядовых как в наступлении, так и в обороне… Любая попытка переворота была бы в конечном счете ликвидирована самой жесткой силой в самом зародыше. Никто не должен предполагать, что война приведет к революции в Советском Союзе. Большевистское государство проявляет в борьбе такую же силу сопротивления, что и КПГ в борьбе за власть в рейхе».

И уже выделилась плеяда военных вождей, способных встать вровень с современной военной наукой: стратег Жуков; военачальники полевых армий Рокоссовский, Конев, Ватутин; военные специалисты в своей сфере Воронов и Говоров; энергичные и мужественные командиры Катуков, Ротмистров, Богданов, Новиков.

Германия не сумела верно оценить противника. Его вооружение было гораздо лучше, чем полагали немецкие военные специалисты. И численность советских войск едва ли не вдвое превосходила ожидаемую. Генерал Гальдер занес в свой дневник 11 августа: «Мы недооценили силу русского колосса не только в экономической и транспортной области, но прежде всего в военной. Вначале мы рассчитывали встретить 200 дивизий противника, но теперь мы идентифицировали уже 360 дивизий». Командующий группировкой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт уже после войны сказал: «Я понял вскоре после нападения, что все, что было написано о России, является глупостью».

Даже господство в воздухе не было абсолютным. Если во Франции у немцев было 10 самолетов на каждый километр фронта, то в России — один. Вообще сравнение в Францией, столь популярное среди немцев в этот период, имело очень мало смысла. В Советском Союзе расстояния были как минимум в пять раз больше, чем в ходе войны с Францией. Кейтель позднее признал: «Гитлер говорил так, будто русская кампания дело верное… Но теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это был страшный риск». Гитлер самоуверенно утверждал, что политическая система Советской России рухнет после первых же сражений. Неизбежно возникал вопрос о том, что должно ее заменить. Немцы не знали на него ответа.

Английский историк А. Кларк считает, что прежде всего «следует сказать об обычном русском солдате. Неадекватно руководимый, недостаточно обученный, плохо экипированный, он изменил ход истории благодаря своему мужеству и твердости в этот первый год войны».

Германский офицер рассказывает о русском танке, подбитом в ходе боя. Обгорелый, он стоял на гребне холма, тогда как германские части в течение десяти дней пытались двигаться вперед, но не находили нужного пути. «Никакие запасы не могли быть доставлены нам, так как подвозящие их солдаты встречали шквал артиллерийского огня. Мы изменили время доставки, но это не улучшило ситуацию. Снаряды часто падали и на наши позиции. В глубине ночи (русский) патруль пробился через лес и бросил ручные гранаты прямо в наши орудия. Мы спрашивали себя, какой дьявол сделал все это возможным? Тайна открылась случайно… В один из дней армейский повар в поисках танковых приборов открыл люк русского танка. От зловония он едва не потерял сознание, но он увидел два стоящих на коленях скелета. Мы вытащили их. Один из них — капитан, потерявший глаз, — находился рядом с разлагающимся трупом. Раненый, он посылал по радио сообщения своим войскам о наших перемещениях». Даже сухой Гальдер пишет о «дикой решимости» русских солдат.

Возможно, германские солдаты первыми ощутили особый характер противника, особый характер территории, особый тип войны. Однообразную равнину пересекали похожие друг на друга реки. И на каждом берегу отступающий противник стремился создать рубеж обороны. Именно германские солдаты создают грозный и трагический фольклор: русского всегда нужно убивать дважды; всякий, кто пролил русскую кровь, не смог уйти живьем из этой земли. Из уст в уста передавались описания того, как ведут себя советские раненые.

«Они не кричат, они не стонут, они никого не проклинают. Без сомнения, в этом есть нечто мистическое, нечто непостижимое относительно их жесткого, упорного молчания». Так немецкий автор Двингер описывает советских военнопленных, которым сознательно не оказывали медицинскую помощь.

«Некоторые из них обожжены огнеметами, и ничто у них не напоминает человеческого лица. У многих шрапнель вырвала куски мяса. У одного пуля вырвала нижнюю челюсть. Кусок мяса у раны не закрывает трахеи, сквозь которую дыхание вырывается пузырями и хрипом. Пять пулеметных пуль вошли в плечо и руку другого пленного, лишенного всякой одежды. Казалось, что его кровь вытекает через несколько трубок… За моими плечами пять кампаний, но я не видел ничего похожего. Ни крика, ни стона из губ этих раненых, которые сидели на траве».

На Москву

Центр тяжести борьбы в сентябре возвратился к естественной позиции — на направление Смоленск — Москва. Гитлеровская директива № 35 от 6 сентября определяет, что «успехи на флангах заложили основу решающей операции против группы армий Тимошенко (Heeresgruppe Timoschenko), ориентированной на наступательные действия против наших центральных сил. Эта армейская группа должна быть уничтожена до наступления зимы. Ради этого следует сконцентрировать силу армии и люфтваффе, собирая их с флангов». Заметим, что речь идет об уничтожении «группы Тимошенко», а не взятии Москвы — такова германская стратегия — уничтожить Красную Армию неподалеку от границ.

К своим солдатам Гитлер обратился 2 октября: «Необходим последний мощный удар». 2 октября Гитлер объявил о завершающей стадии «Барбароссы»:

«Сегодня начинается последняя великая и решающая битва войны». В германских руках уже находятся «три величайших индустриальных центра большевиков. Наконец мы создали предпосылки для финального сокрушительного удара, который до начала зимы приведет к крушению врага».

И этот удар последовал, к великому огорчению России: в Вяземско-Брянском котле (300 км от Москвы). Отметим, что Тимошенко командовал не только группой армий, но и всем западным направлением. В связи с этим он провел две решающие недели южнее, на Украине. Его замещал на центральном направлении Иван Степанович Конев. В его распоряжении были 16,19, 20,22,29-я и 30-я армии. В целом 1 250 000 солдат и офицеров.