Русские во Второй мировой - Анатолий Уткин

11 августа советская стратегическая авиация осуществила свой первый рейд на Берлин. В ответ Гитлер приказал уничтожить все аэродромы, с которых был возможен вылет на германскую столицу.

На следующий день Сталин сказал эмиссару президента Рузвельта Гарри Гопкинсу: «Величайшая слабость Гитлера заключается в огромной численности порабощенных народов, которые ненавидят Гитлера и аморальные методы его правительства». Эти народы, равно как и «бесчисленные миллионы людей в еще не завоеванных нациях, могут получить моральную помощь, укрепить свою моральную силу, которые им необходимы, только из одного источника, а именно из Соединенных Штатов».

Сталин попросил Гопкинса прислать алюминий. Это обрадовало Гоп-кинса как ничто иное — терпящие крах государства просят автоматы, а не алюминий. Сталин говорил, что его страна «может сражаться в течение трех или четырех лет». Россия производит 1800 самолетов и 1000 танков в месяц. Сталин боялся, что Германия сможет превзойти СССР в промышленном производстве — особенно в производстве танков. Заметим, что, когда Сталин беседовал с Гопкинсом, Смоленск уже две недели был в руках немцев; три армии, которым Сталин приказал взять Смоленск любой ценой, окружались немцами; Верховный Главнокомандующий отдал приказ начать создавать «Можайскую линию», на гораздо большее расстояние (чем обещанные Гопкинсу сто километров) отстоящую от Смоленска к Москве.

А далеко на западе, в концентрационном лагере Освенцим, на русских военных в августе было испробовано самое дешевое средство массового убийства — использовавшийся прежде как пестицид газ «циклон-Б». Как сказал Черчилль в радиообращении к англичанам в августе, «германские полицейские войска хладнокровно уничтожают тысячи русских патриотов, защищающих свою собственную землю. Со времен монгольского вторжения в Европу никогда еще не было такой методичной безжалостной бойни в таких масштабах».

Стараясь осмыслить стратегический замысел германского командования, Жуков, командуя Резервным фронтом, в середине месяца отмечает «потерю интереса» немцев к центральному участку фронта. 18 августа он пишет Сталину и Ставке: «Враг, убежденный в мощной концентрации наших войск на дороге к Москве, видя на флангах Центрального фронта и в районе Великих Лук сосредоточение наших сил, временно отставил планы удара по Москве и, обратившись к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, бросил все свои мобильные ударные и танковые силы против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов. Возможные намерения противника: уничтожить Центральный фронт и, прорвавшись в район Чернигов — Конотоп — Прилуки, ударом с тыла уничтожить Юго-Западный фронт».

Чтобы предотвратить такую возможность, был создан Брянский фронт. Сталин пишет: «Вы, товарищ Еременко, назначены командующим Брянским фронтом. Поезжайте туда завтра и организуйте фронт как можно быстрее. Танковая группа Гудериана действует на Брянском направлении, и здесь предстоят тяжелые бои. Вы получите то, чего хотели. Вы встретите механизированные части вашего «старого друга» Гудериана, чьи методы должны быть известны вам по Западному фронту». Увы, импровизированного фронта, сил Еременко оказалось недостаточно, чтобы предотвратить катастрофу на юге.

Судьба Ленинграда

На Северо-Западном фронте маршал Ворошилов прибыл в Ленинград в качестве главкома направления. Официально — согласно документам — в его руках были тридцать дивизий, в реальности же у него были лишь пять полностью экипированных и готовых к бою дивизий. Немцы планировали пробиться к Ленинграду через свои плацдармы в Ивановском и Сабеке — до города на Неве было примерно сто километров. В начале августа Ставка отправила к Ворошилову девять пехотных и две кавалерийские дивизии.

На северо-западном направлении в девять часов утра 8 августа 1941 года германская армия начала наступление, которое ее генералы считали последним. 19 августа немцы вошли в Новгород Великий, до сих пор единственный русский город, никогда за тысячу лет не видевший иноземной оккупации (за исключением шведского господства в 1611–1617 гг.). Они перерезали в Чудове Октябрьскую железную дорогу, соединявшую Москву с Ленинградом. К 24 августа танки Рейнгарда вышли к пригородам Гатчины — сорок километров до северной столицы. Связь Ленинграда с остальной Россией была прервана. Ленинград приготовился к уличным боям, карта обороны города была уже открыта, когда прибыли Молотов и Маленков с задачей «организовать оборону города».

26 августа Сталин разрешил укреплять оборонительные позиции танками, непосредственно сходящими с заводских конвейеров города, и обещал четыре авиационных полка для прикрытия города сверху. Когда слабым местом обороны города стало справедливо казаться высшее руководство, Сталин решил прислать в Ленинград Жукова. Его назначение означало только одно — Ленинград будет сражаться до конца.

Город покинула лишь та наука, без которой Россия не мыслила ни своего выживания, ни своего возрождения. Ведущие ленинградские институты двинулись на восток. Оборудование грузилось на платформы, книги складывались в грузовики. Физико-технический институт был переведен в Казань — в 797 км к востоку от Москвы. Страна требовала быстрых, полезных решений. Курчатов и Александров были заняты защитой судов военно-морского флота от магнитных мин. Будущий президент Академии наук Александров отправился на Северный флот, а Курчатов остался в Севастополе. Флеров надел мундир ВВС и был приписан к Академии военно-воздушных сил в Йошкар-Оле. Он был уверен в ведущейся ядерной гонке и просчитывал шансы России. В ноябре 1941 года он послал письмо в ГКО со своей оценкой российских возможностей в создании атомного оружия.

Курчатов возвратился в Казань больным воспалением легких. Больной и слабый, он поклялся не бриться до дня победы. Мир узнал его с бородой. Курчатов приветствовал идеи Флерова (этот доклад Флерова Курчатов до последних дней держал в ящике своего письменного стола). Его страсть была дорога будущему руководителю нашего атомного проекта. У обоих этих людей столь органично соединилась любовь к отечеству с научным скептицизмом. Рядом с Курчатовым стояли изобретатели лучшего в мире танка, конструкторы прекрасных боевых машин авиации, создатели непробиваемой брони, творцы «катюши», изобретатели радара. Эти «недочеловеки» заставили Германию задуматься. Их умом и талантом был остановлен враг.

Самое тяжелое решение

По признанию самого Гитлера, ему понадобилось почти шесть недель для принятия «самого тяжелого решения во всей восточной кампании».

21 августа он принял его вопреки мнению ОКХ. Гитлер назвал в качестве своих целей Ленинград, Крым, Донбасс. Москва следовала лишь на четвертом месте.

«Приказываю следующее: 1. Важнейшей целью, которой следует достичь еще до наступления зимы, является не взятие Москвы, а овладение Крымом, промышленным и угольным районом на Донце и прекращение русского снабжения нефтью из района Кавказа, а на Севере — блокирование Ленинграда и соединение с финнами… Овладение Крымским полуостровом имеет наиважнейшее значение для обеспечения нашего снабжения нефтью из Румынии. Поэтому всеми средствами, включая также применение подвижных соединений, следует стремиться быстро форсировать Днепр в направлении Крыма, прежде чем враг подбросит сюда новые силы… Только блокирование Ленинграда, соединение с финнами и уничтожение русской 5-й армии создает предпосылки и высвобождает силы для того, чтобы с перспективой на успех атаковать и разбить вражескую группу армий Тишошенко»[51].

По мнению германского историка Г.-А. Якобсена, «это было далеко идущее решение, больно ударившее по ОКХ, которое уже с августа с несомненной обескураженностью вынуждено было констатировать, насколько сильно оно недооценило способность Советского Союза к сопротивлению и имеющиеся у того возможности в кадровом, техническом, а также и в политическом отношении. Понимание этого пришло слишком поздно».

Это решение впоследствии приведет к весьма суровой критике немцами фюрера. Послевоенные историки теперь будут говорить то, чего не говорили самые скептичные из современников: Гитлер не обладал ни военным опытом, ни соответствующим образованием, среди специалистов вермахта он был дилетант. Поначалу, рассуждает Якобсен, «он высказывал свои планы большей частью в виде спонтанных экспромтов или как бы случайно в разговоре. Это были молниеносные озарения и в гораздо меньшей степени — конкретные предложения, причем не вполне продуманные и не обоснованные до конца. Не владея аргументацией офицера Генерального штаба, он давал полную волю всем своим интуитивным и внезапным мыслям. Импровизированно сказанное им его военные советники должны были облекать в надлежащую форму». Но после побед на западе в психологии Гитлера произошли глубокие изменения. Квалифицированные генералы перестали быть для него неоспоримыми профессиональными авторитетами. ОКХ теряет свое значение центра принятия решений. Немцы вручают Гитлеру право принимать роковые для себя решения. Отказ от движения на Москву был классическим примером отхода от германской доктрины «бить по критически важной точке».