Годы в броне - Давид Драгунский

* * *

Наша 55-я гвардейская танковая бригада была выведена в резерв в районе Гайнау и стала готовиться к предстоящим боям. Прибыло новое пополнение, с армейских складов подвозили в цистернах горючее, на машинах доставляли боеприпасы. Получили и долгожданное летнее обмундирование: сколько ни сопротивлялся серый, липкий туман, застилавший одерскую равнину, сквозь него все настойчивее пробивалось солнце. В теплых комбинезонах, в полушубках и телогрейках становилось жарко.

В те дни мы жили одной мыслью, одним желанием - участвовать в боях за Берлин, быть в Берлине. Солдаты мечтали об этом вслух, офицеры не меньше солдат хотели наступать на Берлин. Об этом думал и я, хотя понимал, что от моего желания в данном случае ничего не зависит.

Начальник политотдела бригады Александр Павлович Дмитриев, готовя личный состав к выполнению заданий, частенько говорил:

- Какая разница, где бить фашистов? Важно - скорее разгромить их.

В подкрепление этой мысли он разъяснял, как важно разгромить дрезденскую группировку противника, отсекая этим от Германии Чехословакию, Австрию, Венгрию. Но когда мы оставались вдвоем, Дмитриев вздыхал:

- Так-то оно так, бить врага надо везде, но было бы здорово, если бы нашу бригаду бросили на Берлин...

Разумеется, об этой всеобщей мечте знал и наш командарм. Не раз в дни трудных боев на Одере Рыбалко подбадривал нас:

- Держитесь, хлопцы, скоро будем в Берлине! Бригада усиленно готовилась к последним боям. Мы понимали, что к концу войны должны прийти сильными, боеспособными, имея, как говорят танкисты, большой запас хода.

У меня самого, к сожалению, "моторесурсы" были на исходе: два тяжелых ранения все чаще напоминали о себе. Бригадный врач Леонид Константинович Богуславский знал об этом и как тень следовал за мной, требуя немедленного отъезда на лечение. Александр Павлович Дмитриев также давил на меня, без конца напоминая, что я обязан подчиняться врачам. Но мог ли я оставить в такой момент бригаду, с которой прошел всю войну? Мог ли покинуть боевых друзей, комбатов, ротных, рядовых танкистов, с которыми делил горечь неудач и радость побед на Днепре и под Киевом, под Львовом и на Висле, у Сандомира и в Силезии, на Одере и под Бунцлау?

А бригадные врачи - Богуславский и Ольга Пригода, чувствуя поддержку начальника политотдела, продолжали донимать меня. Эту коллективную атаку завершил телефонный разговор с командармом Рыбалко. На сей раз он был крайне нелюбезен:

- Я слышал, вы проявляете явную недисциплинированность и отказываетесь выехать на лечение. Ваше поведение мне непонятно. Война помимо всего прочего требует здоровых людей, способных переносить все тяготы фронтовой жизни. Я не хотел бы, чтобы вы стали обузой для бригады... - Командарм замолчал и, смягчая тон, после небольшой паузы добавил: - Судя по всему, мы на несколько недель получаем передышку. Воспользуйтесь ею: махните в тыл, подлечитесь. Успеете вернуться...

Немного успокоившись после разговора, я официально поблагодарил командарма за заботу. Рыбалко понял мое состояние и уже другим, дружеским тоном спросил:

- Что вас удерживает?

- Берлин, товарищ генерал.

В трубке послышалось какое-то одобрительно-радостное восклицание:

- Я так и полагал... Поверьте, голубчик, потому и гоню вас на "ремонт", чтобы хватило ходу до Берлина. Война у финиша. Но не думайте, что развязка будет легкой. Гитлер и его подручные сами не уйдут. Борьба предстоит трудная. Они собрали все, что могли. Берлин - орешек крепкий. Так что поезжайте, лечитесь, готовьтесь к боям.

Спокойным ровным голосом Павел Семенович разъяснил, что фашисты стянули против нас все силы. Войска союзников спокойно идут к Берлину, Гамбургу, Лейпцигу, не встречая особого сопротивления. Нам же приходится брать с боем каждую деревню. И до самого разгрома фашизма будет именно так. Рассчитывать на слабость врага не приходится. Надо по-настоящему готовиться к серьезному сражению. В Берлине придется воевать за каждый дом. Если бои продлятся даже несколько дней, и в этом случае они потребуют не меньших усилий, чем многонедельная операция.

И уже совершенно иным тоном командующий закончил разговор:

- В вашем распоряжении три-четыре недели. Полагаю, этого хватит, чтобы подлечиться, набраться сил.

- Товарищ командующий, и все же боюсь, что приеду к шапочному разбору...

- Этого не случится... Думаю, вы не утратили чутье бывалого солдата... До скорой встречи.

На восток меня увозил вездеход, отбитый у гитлеровцев батальоном Осадчего где-то в районе Катовиц. Вместе со мной были неизменные Петр Кожемяков и Петр Рыков.

Всю дорогу я мечтал о встрече с друзьями. У кого из нас нет друзей в Москве? Были они и у меня: с одними вместе кончал училище, с другими служил на Дальнем Востоке и воевал на Хасане. Были там и однокурсники по Военной академии имени М. В. Фрунзе, товарищи по многим фронтам... Некоторые залечивали свои раны в московских госпиталях, иные после лечения стали преподавателями в академиях или попали на службу в центральные управления. Не зря, видно, говорят, что у старого солдата в любом городе найдутся сослуживцы.

Три дня и три ночи мелькали шлагбаумы, города и деревни. Машина скользила по асфальту, тряслась по булыжной мостовой, застревала в грязи и в рыхлом весеннем снегу. Наконец Старая Смоленская дорога, свидетельница многих войн, привела нас в ночную заснеженную Москву. Машина, пропетляв по незнакомым мне улицам, выехала на Серпуховку и остановилась в одном из глухих переулков возле покосившегося старинного одноэтажного домика. Здесь жили дальние родственники Петра Кожемякова.

В Москве я пробыл двое суток - этого оказалось достаточно, чтобы в Центральном военном госпитале мне перевязали не совсем еще зажившие раны и приняли меры для уменьшения боли в печени.

Все это время я не расставался со старым и верным другом Володей Беляковым. Нам было что вспомнить и о чем поговорить. Две ночи подряд просидели мы в его маленькой комнатке на Трубной площади. В нескольких шагах от нас спала Мария, жена Володи. Прижавшись друг к другу, посапывали его дочурки - Ирина и Наташа. Синели окна - начинало светать. А мы все вспоминали прошлое, наших друзей, многих из которых не было уже в живых. Говорили о скорой уже победе, гадали, как будет житься после войны...

Наконец закончились медицинские процедуры. Адъютант Петр Кожемяков тоже завершил свои дела: сдал машину, оформил железнодорожные билеты.

Мартовским днем в уютном плацкартном вагоне мы отправились на юг.

В Железноводске весна была в полном разгаре. Припекало солнце, зеленела трава, набухали почки на деревьях. На улицах и в парках было по-весеннему много людей. С волнением шагал я по знакомым улицам Железноводска, вглядываясь в каждый дом. А вот и военный санаторий "Дом инвалидов", где когда-то мне пришлось лечиться. Зашел в приемное отделение. Шагнул в кабинет начальника. За столом восседал незнакомый мне грузный человек.