Дикие розы - Джулия Грайс

– Сцена! Канделябры! Эта вывеска!

– Кстати, как она тебе понравилась? Я ее заказала у местного художника. На ней изображена сама Принцесса. По-моему, получилось великолепно. Сразу бросается в глаза, мимо нее нельзя пройти, не заметив. Уиллу Себастьяну она очень нравится. Он говорит, что ее автор, парень из Чикаго, когда-нибудь по-настоящему прославится.

Ли Хуа улыбалась. Корри не могла оторвать от нее глаз. Никогда прежде китаянка не выглядела так обворожительно: ее лицо лучилось спокойной, уверенной красотой, тяжелая прическа подчеркивала хрупкость и грацию ее фигуры. Корри задумчиво пробормотала:

– Да, вывеска действительно броская. И художник замечательный.

– Корри, ты не представляешь, как я рада тебя видеть, хоть и благодаря столь ужасным событиям в твоей жизни. Мне ведь так одиноко. Эти девицы… я их ненавижу, у меня здесь никого нет, кроме Уилла.

– Ты имеешь в виду доктора Себастьяна?

– Да, он несколько раз навещал меня, чтобы осмотреть больную ногу. – Ли Хуа покраснела. – Я еще немного хромаю, но Уилл уверяет, что это скоро пройдет. – Она пожала плечами, и продолжала уже другим, деловым тоном: – У меня совсем нет времени, чтобы думать о ноге. Ты, наверное, удивишься, когда узнаешь, сколько хлопот доставляет управление таким заведением. А мне обязательно нужно вернуть вложенные в него деньги, и как можно скорее. У меня не осталось почти ничего, я все до последнего цента вложила в дело.

Корри смутилась.

– Ли Хуа, скажи мне, ты довольна, тебе нравится быть хозяйкой заведения? Неужели это как раз то, о чем ты мечтала?

– Да. Я хочу делать деньги. А дансинг – очень прибыльное дело. Пока, во всяком случае. Поговаривают, что скоро «золотая лихорадка» пойдет на убыль и тогда Доусон опустеет. И у меня не останется ничего, кроме нескольких хрустальных канделябров, ящика виски да старого расстроенного пианино. – Ли Хуа печально улыбнулась. – И Уилла. Он тоже останется со мной.

– Но как же…

– Не волнуйся за меня, Корри. Я в состоянии сама позаботиться о себе. Я ведь сама решила отправиться на Север, а потом приехала в Доусон. Я вообще привыкла делать то, что мне заблагорассудится.

В феврале на Доусон обрушилась эпидемия гриппа, и Корри стала одной из его многочисленных жертв. Она лежала пластом в дальнем углу салона, отгороженном ширмой. Дни тянулись медленно, и Корри потеряла им счет.

Она впала в жесточайшую депрессию, из которой не представлялось никакого выхода. Все, что было светлого и прекрасного в ее жизни, безвозвратно исчезло, умерло. Год назад погиб папа. Ее малыш, Мэйсон Эдвардс Курран, похоронен на краю земли под угрюмым юконским небом.

Ее брак, который хотя и прежде не принес ей счастья, теперь, с уходом Эвери, совсем разрушился. Следы Мэйсона Эдвардса растаяли в безбрежной снежной пустыне. Куайд тоже исчез; это была самая большая потеря. Он давно не появлялся в Канадском Торговом Банке, не писал ей. Казалось, он с головой погрузился в свои собственные дела и совсем забыл о ее существовании.

Куайд ничего не знает о ее ребенке. Он думает, что она все еще вместе с Эвери, и, как порядочный человек, не может вмешиваться в чужие семейные дела.

И потом, разве его обязательства по отношению к ней не выполнены до конца? Куайд сдержал свое обещание и привез ее к жениху, убедился в том, что она благополучно вышла замуж, искренне пожелал ей счастья. Что же еще от него можно требовать?

Обессиленная и опустошенная, Корри от всего сердца жалела, что не умерла во время родов, ей не для чего было жить. Ли Хуа, которая так дружелюбно приютила ее, теперь не скрывала, что присутствие Корри причиняет ей беспокойство. Правда, ухаживала за больной она безупречно: комната всегда была жарко натоплена, Ли Хуа готовила для Корри вкусную и питательную пищу.

В этот раз она подала ей оленину в чесночном соусе с рисом. Корри взглянула на тарелку и отвернулась к стене, не в силах вынести запаха и вида мяса.

– Я… я не могу, Ли Хуа, не хочу есть. Ты очень добра ко мне.

– Не добрее, чем ты была ко мне на борту «Алки». Корри, ты уже болеешь три недели. Если ты не будешь есть, то никогда не поправишься. И станешь совсем некрасивой.

– Меня не интересует, как я выгляжу.

– Женщину не может это не интересовать! – Ли Хуа рассердилась. – Ты что же, хочешь, чтобы я отвезла тебя в больницу, где за тобой будут ухаживать медсестры? Я могу это сделать. Или сдать тебя на руки девицам из Армии Спасения. Они будут насильно кормить тебя всякой дрянью. Тебе так больше хочется? Чтобы еда помимо твоей воли оказывалась у тебя в желудке?

– Нет, ты не можешь так со мной поступить. И они не могут.

– Может, и не могу, но очень хочу. – Выражение лица Ли Хуа смягчилось, и Корри скова узнала в ней добрую, милую девушку, которая выхаживала ее после аварии в Сан-Франциско. – Поешь, Корри. Это вкусно. Тебе нужно набираться сил.

– Не нужно.

Корри упрямо возразила, но, тем не менее, приподнялась на локте, взяла вилку и отправила в рот маленький кусочек мяса. Потом медленно и вяло стала жевать.

– Ну вот и хорошо. А теперь запомни: если ты будешь отказываться от еды, даю слово, я и вправду прибегну к силе. Я не хочу, чтобы ты умерла у меня на руках. Прекрасная будет репутация у моего заведения, если станет известно, что одна из его служащих умерла от голода.

– Служащих?

– Ну конечно. Ты разве не помнишь? Ты же собиралась заниматься фотографированием. Откроем фотостудию при дансинге. Будешь снимать посетителей. Многие холостяки хотели бы сняться вместе с девочками. Другие – в одиночку, чтобы послать фотографию семье. Я уже заготовила объявление. Как только поправишься, можешь приступать к работе. Кто знает, может, ты станешь такой же знаменитой, как мистер Хегг!

– Сомневаюсь.

Корри подумала и взяла с тарелки еще кусочек мяса.

– Ну вот. Ешь и поправляйся. На тебя больно смотреть – кожа да кости, на лице остались одни глаза. Кошмар, да и только!

Доусон. Корри была уверена, что на всем свете нет более унылого города. Зимой человек здесь абсолютно лишен солнечного, света и постоянно пребывает в холодных мрачных сумерках, которые длятся по двадцать два часа в сутки. Когда же небо ненадолго светлеет, видно, что над городом висит черный туман от коптящих труб. Ночами сквозь него с трудом пробивается зеленое пламя северного сияния. От лютого мороза холодеет тело, от волчьего воя – душа.

Горы снега сваливаются прямо на мостовую, его подгребают к стенам домов для того, чтобы внутри было теплее. Тротуары покрыты зловонной наледью, поскольку помои из домов выливаются прямо на улицу.

Но самая большая беда Доусона – это холод. Хотя говорят, что климат здесь более умеренный, чем, например, в форте Юкон, от этого не становится теплее, когда термометр показывает сорок градусов ниже нуля. Уилл Себастьян, который часто приходил навещать Ли Хуа, а заодно лечил Корри от гриппа, рассказывал им жуткие истории про то, как люди замерзают насмерть. Он советовал им следить, чтобы руки и ноги постоянно были сухими, поскольку даже легкое увлажнение конечностей способно на таком морозе вызвать обморожение. Он также объяснил им, почему мужчинам необходимо тщательно сбривать растительность на лице, особенно усы и волосы в носу: иначе от мороза образуются ледяные наросты, которые мешают дышать. В это время года только чечако носят бороду.