Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

направлению иудейского духа, выражавшемуся в идеях мессианского царства, но она с самого начала обращена своими макаризмами к тем, кого уже поразили несчастья мира, кто раздавлен и унижен и кто стоит напротив тех, кто обладает господством и властью, как страдальцы. Но блаженны эти угнетенные, потому что противодействие, которое их сейчас угнетает, не вечно, но награда их вечна. Скорбящие утешатся. Кроткие, то есть те, кто переносит свои страдания спокойно и безмятежно, не позволяя мирскому давлению, вообще заброшенному положению, выбить себя из колеи и отчаяться в благом деле, — они будут владеть землей. Милосердные в лучшем случае могут оставаться теми же угнетенными людьми, если они не позволяют оппозиции склонить себя к грубости; они не огрубели от давления, не желают гибели оппозиции, а скорее жалеют тех, кто кажется потерянным. Но надо признать, что такое отношение к давлению противоположности вовсе не подразумевается в этом высказывании. Заметим, что речь идет о давлении противодействия, которое мир оказывает на общину. В изречении о миротворцах это отношение к общей оппозиции мира выражено столь же слабо. Если сказать, что миротворцы — это те, кто не усиливает борьбу с миром, страстно бросаясь в него, а успокаивает его кротостью и мягкостью, то это значит внести в изречение направление, которое в нем нисколько не выражено. Посмотрите, как четко выражена идея борьбы в ст. 10: «Блаженны гонимые за правду». Да, в последнем блаженстве, завершающем все, речь становится настолько полной в описании давления, которое испытывают верующие, что теперь становится ясно, что? прежде всего, что говорящий, когда он хотел говорить о гонениях и страданиях, умел совершенно ясно выразить свое намерение. «Блаженны вы, — говорится в ст. 11, 12, — когда будут поносить вас за Меня и гнать, и всячески злословить вас, лгать в этом. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: ибо так гнали и пророков, бывших прежде вас».

Но что заключает Толук из этого повышения тона, из этой большей полноты ритма, которым завершается речь? То, о чем евангелист мало задумывался, как и не задумывался истинный знаток стиля. В нашем тексте девять блаженств: Толук читает только семь. Но где же еще два? Толук не может отказаться от священного и значимого числа семь. «Макаризм ст. 10 следует рассматривать как приложение, из которого ст. 11, как показывает само построение запева, следует считать лишь дальнейшим исполнением».

Странно! То, что является ясным, определенным, более характерным, убедительным, короче говоря, то, что может быть убедительным только в речи, предполагается лишь как приложение. Скорее, это точка, это последнее законченное выражение самой вещи, к которой все предшествующее относится лишь как приложение и предварительный этап.

Из нынешнего расположения Блаженств мы заключаем нечто совершенно иное — и с этим заключением нам, вероятно, придется остаться на месте, а именно, что заключительный макаризм в речи, переданной Матфеем, на самом деле не подготовлен, что он предвосхищает совершенно иные предварительные этапы, ведущие к нему, и поэтому не стоит здесь в своем подлинном контексте. Не подразумевается, что милостивые и миролюбивые должны мыслиться как таковые по отношению к общей антитезе мирских гонителей. Алчущие и жаждущие правды, чистые сердцем не обязательно должны быть угнетены и гонимы миром, а богатые, правители и мирские счастливцы могут быть и духовно нищими. Тем не менее, два последних макаризма, обращенные к гонимым, призваны стать завершающим выражением предыдущих Блаженств, но в них, за исключением второго и третьего, ничто не наводило на мысль о давлении мира.

Отсутствие согласованности проявляется и в другом. Первые семь Заповедей блаженства относятся ко всем, кто достоин благ Царства Небесного. Восьмая же гласит в общих чертах: «Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное». Но если гонимые утешаются тем, что пророки тоже были гонимы, то идея общей судьбы должна быть мотивирована тем, что им приходится выполнять ту же задачу, что и пророкам. Они учат и возвещают истину, как пророки, поэтому они — апостолы. Но этот переход к апостолам не подготовлен, когда после семи общих блаженств благословляются только гонимые за праведность. Предполагается, что последний макарий — это резюме всего предыдущего, общее выражение, которое мотивируется и объясняется деталями предыдущих блаженств. Вместо этого он представляет собой нечто новое, приходящее без подготовки и отклоняющееся от ранее принятого плана.

Толук говорит, что из параллели с пророками «нельзя сделать вывод, что Искупитель говорит только об апостолах. В какой-то степени каждый христианин входит во враждебный мир как пророк. Но если слушатель задумается о том, что каждый христианин «в какой-то степени» и т. д., если он будет блуждать в области далекой аналогии о следующем значении этих слов, то ему следовало бы дать какую-то подсказку. Речь сразу же продолжается: вы — соль земли, вы — свет мира. Разве это не было бы обращением к апостолам, тем самым, которые за минуту до этого утешались судьбой пророков? Сам Толук должен сказать: «Желательно, чтобы эти слова относились не только к апостолам, но и ко всем, кто исполнен Духа, как апостолы». Как будто отшельник и критик, когда речь идет о контексте библейского изречения, может играть роль проповедника, который может расширить библейское слово в назидание и придать ему более широкое применение, а не спрашивать, к каким субъектам изначально относилось это изречение.

Фрицше признает, что первая цена гонимых относится к верующим в целом, а вторая — к апостолам. Но когда он говорит, что в письме речь идет о применении к апостолам, Терент не знает и этой категории, поскольку он делает переход от общего к частному без всякого намека на то, что он хочет перейти к чему-то новому; напротив, он говорит так, как будто он все еще находится в том же направлении, которое он взял с самого начала. Это несомненно: Блаженства имеют заключение и утверждение, основная идея страдания которых не только не является в них доминирующей и душевной, но, помимо того, что в них отсутствует единство мысли, они должны в конце объединиться в неком направлении, которое до этого было им совершенно чуждо. У них нет внутренней связи, и скачок к отношению к апостолам — это именно скачок, о котором никто до сих пор не мог подумать во всем направлении речи. Если евангелист все же думает, что он дает связное целое, то он мог ошибаться до такой степени только в том случае, если он действительно имел перед собой органическое целое в чужом Писании, ключевые слова, начало и конец которого он