Большая нефть - Елена Толстая

— Что ж, — продолжала Марина, — это правда. Опыта немного. И вас, конечно, не впечатлит мой диплом, где сплошные отличные отметки. Но хочу обратить ваше внимание на то, что диплом врача это не диплом теоретика. У нас были три года практики под руководством опытных профессоров… — Она махнула рукой. — В любом случае, я здесь самый квалифицированный специалист.

— Я вам верю, — вдруг сказала Алина. — Я убеждена в том, что моей… дочери оказана самая лучшая помощь, какая только возможна.

— Она сказала, что вы ей не мать, а свекровь, — прищурилась Марина.

— Какая разница… — Алина махнула рукой. — Мать, свекровь… Мы одна семья. И тот ребенок, которого она потеряла, — мой внук. Но объясните, пожалуйста, почему меня к ней не пустили? Она… умирает?

— Нет, Алина Станиславовна, жизнь Оксаны теперь вне опасности. Дело в другом. Скажите… — Марина чуть поколебалась, прежде чем задать вопрос. — Что вам известно о том, как складывалась семейная жизнь Оксаны?

Алина не могла скрыть удивления.

— Мне не вполне понятен смысл вашего вопроса… Насколько мне известно, Оксана и Степан полюбили друг друга. Вступили в законный брак довольно поспешно — на мой взгляд. Мне всегда казалось, что молодым людям не следует торопиться, принимая столь важное решение. Нужно лучше узнать друг друга. Понять, насколько велика ответственность. Чтобы потом не было разочарований. Но они, кажется, были счастливы. Оксана работала вместе с мужем в одном отряде. Не по специальности, конечно, а поварихой. Такова судьба женщины… — Алина вздохнула, вспоминая собственную судьбу и собственный выбор. — Или забываешь себя ради семьи, или семьей приходится жертвовать…

— Оксана, насколько я поняла, жертвовать предпочла собой, а не семьей, — сказала Марина Геннадьевна, пожав плечами.

Сама она была замужем за непростым человеком. Как и Марина, Георгий Елисеев горел на работе. Часто они встречались только поздно вечером, оба — едва живые от усталости. Обедали дома только по выходным, если у Марины не было дежурства. Домашняя готовка была для них роскошью, оба питались в столовых и буфетах. Но они умели ценить друг друга и наслаждаться короткими минутами, проведенными вместе. Любовь мужа Марина воспринимала через его уважение, через его внимание к ее работе. Вопрос о том, чтобы один из супругов «пожертвовал карьерой», в их семье даже не поднимался. Родится ребенок — Марина возьмет отпуск на полтора года. А потом вернется к работе. Точка.

«Все-таки мне повезло, — подумала она и взглянула на Алину с легкой неприязнью. — Получше узнать друг друга, не надо торопиться… Все это мещанская мораль. Родственные по духу люди узнают друг друга мгновенно. Мы с Георгием поженились сразу. Нам не требовалось время, чтобы узнать — подходим мы или не подходим».

— Алина Станиславовна, ваш сын нанес Оксане какую-то непоправимую сердечную травму — сказала Марина сухо. — Она не желает его видеть.

— Может быть, он для нее — причина ее бед? — спросила Алина. — Ну знаете, как это бывает. — Она чуть смутилась. — Женщины часто обвиняют мужчин в том, что им приходится страдать.

— Оксана — современная девушка. Ей чужды все эти глупые предрассудки, — отрезала Марина. — Не приписывайте ей, пожалуйста, глупых чувств, которыми маялись наши прабабушки. Современная женщина знает, на что идет, когда решается заводить ребенка. Нет, Алина Станиславовна, я считаю, что Оксана оскорблена как человек, как личность. У нее не хватает физических сил противостоять обиде, поэтому она просто ушла в себя.

— Как это — «ушла в себя»? — не поняла Алина.

— Она молчит. Ни с кем не разговаривает. К ней заходит только медсестра для процедур. И я — для осмотра.

— Так я могу с ней поговорить?

— Она не ответит. Вы не путайтесь — она в сознании, все понимает. Просто погружена в глубокую депрессию.

— Депрессию? — Алина подняла тщательно подведенные брови. — По-вашему, у советской современной женщины может быть депрессия? Разве это не буржуазное понятие?

— Советская женщина, как и любая другая, может любить, страдать… — сказала Марина. — Попробуйте разговорить ее. Может, у вас получится. И… Алина Станиславовна, спасибо, что приехали.

— Не за что. Оксана действительно… мне как дочь, — вырвалось у Алины.

Но как бы ни относилась Алина к Оксане, та даже не открыла глаз. Лежала как мертвая. «Спящая красавица в гробу», — подумала Алина, разглядывая ее. Бледное красивое лицо, опущенные веки, темная полоса ресниц на белой щеке.

— Оксана, поговори со мной, — просила Алина. — Мне рассказали о твоей беде. — Веки молодой женщины чуть дрогнули. — Вместе мы все преодолеем. Оксана!

— Бесполезно, — заметила Марина, наблюдавшая от двери за этим разговором. — Нам не разбудить ее. Идемте, Алина Станиславовна.

Алина вышла, расстроенная, подавленная. Она предвидела разговор со Степаном, и ей совершенно не нравилось то, что она, вероятно, от него услышит. Ее сын! Он всегда был лучшим. Самым хорошим, самым добрым… Неужели он сделал что-то ужасное? Довел эту милую, несомненно, любящую его женщину до такого состояния…

Степан подтвердил худшие подозрения матери. Квартира оказалась запущенной. Здесь давно не чувствовалось женской руки. Алина поставила чемодан на пол, раскрыла все окна, повязала Океании фартук, взялась за швабру.

Степан с убитым видом следил за ней с дивана.

— Возьми тряпку, — приказала Алина. — Немедленно вытри пыль. Потом пойдем на кухню. Ты, конечно, не мыл посуду?

Она расправилась с «разрухой» за два часа. Все это время они со Степаном ни о чем не разговаривали, кроме самого необходимого: куча мусора в углу, надо вынести ведро, принести свежую воду, помочь с пылью на шкафу…

Наконец, когда оба закончили работу, умылись и переоделись, Алина раскрыла чемодан, вынула оттуда московское печенье, конфеты «птичье молоко» и очень хороший индийский чай со слониками на пачках. В чисто вымытом фарфоровом чайничке с блеклыми цветочками Алина заварила чай. Разлила по чашкам, выложила в хрустальную, сверкающую от чистоты сахарницу конфеты.

— Вот теперь рассказывай, — приказала мать. — Рассказывай все, без утайки. Я не стану осуждать тебя, не стану ругать… Помнишь, как в детстве?

Степан чуть улыбнулся. Она всегда говорила ему: «Рассказывай без утайки». А он уточнял: «Ругать не будешь?» И она действительно его не ругала. Ни за двойки, ни за драки, ни за шалости. Один раз только ему влетело — но в тот раз он забыл предупредить, чтоб не ругала. «Тебе всегда этого хотелось?» — упрекнул ее тогда Степан. «Ужасно хотелось, но ты успевал взять с меня слово…» — призналась Алина, и оба рассмеялись.

Теперь он опять просил, чтобы она не сердилась. И она обещала.

— В общем, мама, я встретил ту, первую… Первую мою любовь, Варьку. Я так ее любил, мама! — горячо сказал Степан. — Оксана как раз уехала на сессию. Вот не хотел я ее отпускать. Как чуяло сердце, что не надо ей уезжать.

— Ты Оксану-то не обвиняй, — остановила его Алина. — Если бы она не уехала, твой роман с первой любовью развивался бы прямо у нее на глазах… Это твоя вина.

— Может быть, если б она осталась со мной, я бы на Варьку и не посмотрел, — возразил Степан.

Алина хлопнула ладонью по столу.

— А я тебе говорю, не вали с больной головы на здоровую! Все вы, мужики, горазды… Продолжай рассказывать все как есть. Не оправдывайся.

— Оксана уехала, а тут — Варька, — послушно продолжил Степан. — И все вернулось. Не поверишь, мама, — как не бывало этих лет. Женитьба моя, разлука наша с Варварой — все сгинуло. У Варьки как раз брата дома не было. Сидел. Отбывал пятнадцать суток за хулиганство. В общем, пошел я к Варваре… И остался у нее. Две недели мы с ней жили. Я словно в тумане был. Может, околдовала она меня?

— Ага, сначала Оксана была виновата, теперь — Варвара… Степушка, когда же ты поймешь, что виноват во всем ты сам, — мягко проговорила Алина.

— Мам, я запутался… Я и одну люблю, и другую жалею… Думал — надо с ложью кончать. Написал Оксане письмо, попросил прощения, собрал вещи и пошел к Варваре — жить. Прихожу… а там…

Он замолчал, сглотнул. Алина терпеливо ждала.

Степан знал, что придется выкладывать матери все. Всю правду, какой бы ужасной она ни была. И произнес:

— Ну, в общем, там ее брат — Глеб. Вернулся. Пьяный, но соображает. И Варька… тоже пьяная… Глеб говорит, у нее запои теперь бывают. Что ее родительских прав лишили. И что не она от мужа своего ушла, а наоборот — это муж ее выгнал. За пьянку. Я Глебу дал пять рублей и вернулся домой. Утаить от Оксаны, конечно, не удалось. Да как утаишь — весь Междуреченск знает… Я не догадывался, что она беременная. А она потеряла ребенка. От переживаний, конечно. Тут еще перелет… Разве можно беременной на самолете летать?