Фаворитка (СИ) - Цыпленкова Юлия

— Пусть прибудут капитан и приговоренный, я хочу выслушать их обоих, после этого вынесу решение. А пока они будут добираться до дворца, вы мне расскажите о причине бунта. Сейчас отдайте распоряжение и возвращайтесь.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — кивнул его сиятельство и ненадолго вышел из кабинета.

Протяжно вздохнув, я поднялась из-за стола и вернулась к открытому окну. Воздух был еще теплым, осень на побережье из-за его южного расположения наступала позже, чем в столице. Здесь еще не надевали плащей. Я сознательно выторговала у короля поездку в это время года, чтобы успеть полюбоваться на задержавшееся в этих краях лето. Да и в конце зимы, когда тоже приезжала сюда, здесь уже начинала проклевываться свежая травка, так что для меня весна наступала раньше, чем для обитателей королевских чертогов. И когда я возвращалась, пробуждение природы меня ожидало и в столице.

Кстати, если вы удивились, отчего я молчу о Тибаде, то не стоит переживаний, там я бывала летом. По нашему договору с монархом, я не могла оставаться в моем графстве на тот же месяц, мне были позволены всего несколько дней, но такие поездки туда и обратно я могла совершать на протяжении всего лета. Порой Ив сопровождал меня, но чаще я ездила одна, если, конечно, не считать гвардейцев. Они и сейчас были со мной.

Однако к ним добавились и солдаты герцогской гвардии – мои личные телохранители. Король пофыркал, королевские гвардейцы тоже. Они с неожиданной ревностью отнеслись к появлению моих собственных гвардейцев, даже пытались выказывать пренебрежение, и мне пришлось вмешаться. Однако прошло время, и доблестные служаки привыкли друг к другу. И теперь мое сопровождение пестрило мундирами разных цветов: голубого – королевской гвардии и красного – Канаторского герцогства.

Мой секретарь тоже был из Канатора, как и главный конюший с конюхами, которые присматривали за моими лошадьми. Я привезла еще несколько дворян для своей свиты. Выбирала тех, у кого были семьи, которые отправились вместе с ними. Были среди них и тибадцы.

А вот фрейлин я себе не завела. Они мне были не нужны. Дамы дули губы, однако ничего изменить не могли. Для моих нужд мне хватало проверенной годами Тальмы. Мое общество составляли приближенные короля и те придворные, кого я пустила в свой круг. Хвост за спиной меня раздражал. Да и не таскать же было двадцать женщин за собой по столице, по моим родственникам, по ведомствам и по дорогам Камерата. Они бы оставались во дворце, и что напридумали бы от скуки, одним Богам известно. Так что, да, фрейлины были лишними в моей устоявшейся жизни.

— Ваша светлость, за капитаном и приговоренным уже отправились, — доложил наместник, вырвав меня из размышлений.

— Хорошо, — кивнула я, обернувшись к нему. — Вернемся к пьяному бунту. Что послужило причиной?

Граф Нестдер присел на стул, повинуясь моему жесту, уложил папку на колени и втянул носом еще теплый воздух.

— Славный день, — улыбнулся его сиятельство, я согласно кивнула. День и вправду был хорошо. На этом минута лирического отступления была закончена, и мы вернулись к нашим делам. — Итак, причиной недовольства стали условия, в которых живут матросы, — заговорил наместник. — Приговоренный разжигал злость в своих товарищах, пока они выпивали. Говорил, что они не свиньи, чтобы жить в общем хлеву. Подвергал сомнению Устав морской службы, выражал недовольство офицерами…

— На «Быстром» дурные условия?

— Никак нет, ваша светлость, такие же, как и на всех прочих кораблях, и не только военных. Матросы проживают в кубрике, мичмана и офицеры в каютах на несколько коек, старшие офицеры и капитан в каютах на одного человека. Смею доложить, «Быстрый» считается одним из лучших кораблей королевского военного флота. Это современный корабль. Его команда уже успела отличиться в нескольких сражениях. Он участвовал в боевых действиях, как поддержка наших союзников. К тому же корабль не зря носит имя – Быстрый, поэтому часто выходит в море для борьбы с пиратством. Капитан и его команда имеют награды за отвагу и доблесть. А сей бунтовщик на борту фрегата всего полгода. Его привел лейтенант Декханд, также служащий на этом корабле. Кажется, была какая-то драка, из которой Декханд вытащил матроса Утткера, таково имя бунтовщика. Возможно, наоборот, не берусь сказать с точностью. Сведения для меня собирали быстро, чтобы я успел получить их до доклада вам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ваше сиятельство, вы невероятны, — улыбнулась я. — Если бы вы не были столь необходимы здесь, я бы забрала вас с собой и сделала личным помощником. Вы неизменно меня восхищаете.

— Благодарю, ваша светлость, — он склонил голову. — Мне приятны ваши слова. Уже узнав вас, думаю, мне не пришлось бы скучать. Однако в Канаторе я все-таки полезней.

— Это неоспоримо, мой дорогой граф Нестдер, — согласилась я и мягко велела: — Продолжайте.

— Благодарю. Таким образом Утткер попал на «Быстрый» и начал службу матросом. По отзывам матросов с других кораблей, человек он вздорный, задиристый. И мнит о себе много. Говорил, будто является незаконнорожденным сыном какого-то аристократа, оттого высокомерен. Мне кажется, что привирает. Как бы там ни было, но Утткер кажется мне пронырливым малым, и наглым сверх всякой меры.

— Из того, что вы рассказали, ваше сиятельство, у меня создалось похожее впечатление, однако он ищет заступничества у светской власти, и я должна его выслушать.

— А как находите приговор капитана Стиренда?

Я видела в глазах наместника живейшее любопытство. Ему было интересно знать, кто победит во мне: женщина или правитель. Однако это был не первый приговор, который оказывался у меня в руках, если приговоренный просил моего заступничества или рассмотрения его дела заново главой герцогства. Случалось это чаще, когда меня не было в Канаторе, и потому мне приходилось равняться на те документы, которые мне присылали. Пару раз я велела отложить дело до моего появления, чтобы лучше разобраться в причинах преступления. Но случалось, когда оставляла приговор без изменения.

— Душа моя, ты – светлый лучик, — как-то сказал мне Ив, застав за прочтением очередного прошения о помиловании, — а для этой работы нужно ледяное сердце.

— Как у тебя? — с улыбкой спросила я.

— Да, — кивнул король. — Как у меня. Позволишь? — он забрал у меня бумаги и некоторое время читал написанное. После небрежно откинул на стол и спросил: — Что надумала?

— Ты сейчас скинул с рук человеческую жизнь, — отметила я.

— Да, — снова кивнул монарх. — Это не первый и не последний приговор, который я держал в руках. Тебя задело мое равнодушие?

— Нет, — ответила я. — Меня не задело. Я только отметила легкость, с которой ты отбросил в сторону смертный приговор.

— Я вижу описание преступления и не вижу повода для смягчения приговора, — пожал плечами Ив. — А что видишь ты? Что чувствует твое сердечко?

Усмехнувшись, я вновь взяла папку с документами, пробежалась глазами по ровным строчкам сухого изложения фактов, допросов, признания и приговора.

— Я тоже вижу преступление и не вижу повода для смягчения приговора, — ответила я.

— Так в чем дело?

— Тяжело быть вершителем судеб, — сказала я, аккуратно отложив в сторону папку. — Однако моя должность обязывает быть беспристрастной и руководствоваться разумом, а не чувствами. Мой разум говорит, что судья прав. И в этом случае я не стану изменять приговор.

Взяв в руки перо, я поставила резолюцию: «Обжалованию не подлежит». После закрыла папку и подняла взгляд на короля.

— Верное решение, душа моя, — он взял меня за руку, поцеловал ее и спросил с улыбкой: — Прогуляемся?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Для короля забрать жизнь было делом обыденным. Ив это делал даже «на всякий случай», желая предотвратить возможную огласку в деле, касавшегося его личной жизни, государственных интересов или королевской семьи. Я могла карать и миловать, только руководствуясь законом и здравым смыслом. Эта часть моих обязанностей мне не нравилась, но она была неизбежна. И доброта здесь была плохим советчиком. Власть подразумевает жесткость и решительность, и я стала такой.