Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

– Что ж, давайте попробуем договориться... Если честно, я не уверен...

– Да бросьте вы! Все уладим. Перебирайтесь на берег.

Енохин сел в моторку, и сын Вьюна тотчас перебросил его в поселок. Синий «газик» тотчас дернулся и умчал их в гору.

Белые облачка слились в одно большое облако, облако скоро выросло в тучу, из которой просыпалась скрипучая мелкая крупа. Она больно секла лицо, тарахтела о палубу и палубные постройки. Капитан, поежившись на ветру, спрятался в рубку.

– Худо дело, ребята, – задумчиво проговорил Пронин. – Придется нам куковать здесь, наверно. А ты опять на рожон лезешь, – упрекнул он сына. – Думать же надо, что буровишь.

– Когда говоришь правду – бояться нечего, – огрызался Олег, чувствуя, однако, слабость своих позиций. Отец в чем-то безусловно прав. Но если я не хочу врать – чего ради я стану врать?

– Правда, сын, она всякая: и горькая, и кислая – на любителя. Иному сладенькая больше по вкусу... Не ту подашь – не поглянется, – терпеливо разъяснял Пронин сыну. Тот морщился, словно от зубной боли, упрямо отметал его аргументы.

– Мне, знаешь, наплевать на такую... гастрономическую философию!

– Зеленый ты, сын! Ежели хошь что путное сделать – к каждому человеку подход найди. Человек стережется, душу на замок запирает. А ты отвори ее, душу-то, тогда и входи.

– Твои рассуждения походят на рассуждения опытного взломщика. А я хочу обыкновенной правды, без хитрости, без мелкого умничанья. Потому что всякое умничанье есть ложь...

Пронин смутился, но все-таки возразил:

– Разве я не хочу? Или, допустим, Анфас? Только мы с ним лучше тебя понимаем, что за правду-то где зверем рычать нужно, где ужом виться...

– Чему ты учишь меня?

– Как с людьми ладить. Криком много ли добьешься? Человек – та же крепость. А крепости берут – когда слабые места разведаны...

Они вдвоем остались на палубе: за рубкой прятался от ветра Вьюн, но и он не особенно вслушивался в спор отца и сына, начавшийся не сейчас, много раньше.

– Не та логика, отец. Там – война, враги...

– Война, враги, – раздраженно повторил Пронин, которого всегда выводило из себя неколебимое упрямство сына. Вот время потрет его на своей терке – углов-то поменьше останется. – У нас тоже война! У нас тоже враги! Они тем опасней, что стоят на нашей территории.

Вьюн все же дал о себе знать, выкатился на палубу и, покружив около спорящих, негромко промолвил:

– Реку-то не скоро ишо свяжет. Отправляйтеся, бог с вами.

– Легко сказать, отправляйтесь! А баржу как сдвинуть? – Пронин, от природы незлопамятный, говорил со стариком вежливо, уважительно, будто и не он часом раньше готов был столкнуть Вьюна за борт.

– Вон там, за увалом, дорогу прокладывают. У них трактора... Тракторами-то долго ли сдернуть с мели? Троса у вас есть. Поспевайте, пока Иван Артемьевича нет. Придет – не выпустит. Он мужик хваткий...

Часть вторая

Балки поставили меж двух холмов, в низинке, реденько поросшей высокими светлокорыми соснами. Стволы их тянулись к самому небу, и лишь на вершинках зонтиком распускалась хвоя. Не сосны защищали от ветра – холмы; но жить среди сосен, исслеженных прошлогодней светлой смолкой, было радостно, и Юлька, хлопотавшая подле печки, то и дело выглядывала в узенькое оконце, смахивая пот, улыбалась не то мыслям своим, не то деревьям. Ее балок – кухня и штаб одновременно – был самый вместительный. Он чем-то напоминал родной дом, да и строился по Юлькиному проекту. Здесь постоянно кучился народ, и Юлька, как и на почте у себя, была всегда на виду.

В своей половине она повесила несколько рисунков с подписями. Рисунки не отличались профессионализмом и особенной выдумкой, но лица, на них изображенные, легко узнавались. «Все геологи – обжоры!» – сообщал один плакат, на котором широкий, как шкаф, человек, подразумевалось, Кеша Шарапов, грыз баранью лопатку; испуганно оглядываясь на него – не опередил ли, – усердно жевал длинную цепочку сосисок какой-то очкарик. Олег, входя сюда, старался не глядеть на стену и даже пробовал тайком сорвать это художество, но Юлька углядела и тут же во всеуслышанье заявила, что некоторые товарищи совершенно не признают критики. А я вот могу вытерпеть любую критику. Она, не медля, изобразила некую весьма привлекательную особу, которая отворачивалась от дымящего костра и тянулась к короне: «Кабы я была царица», – говорила поварица...»

Меню геологов было довольно однообразным: суп-кондей, каша да чай. Иногда, к праздникам