Белая ночь - Дмитрий Вересов

Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя… Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов…" Туда наша с тобой невольничья дорога. Только твой хозяин вон, дремлет в седле, завывает какую-то языческую молитву, а мой… Не Людовик и не Иннокентий, не король и не папа. Он будет повыше рангом. Где только Он? Везде. И в твоем хозяине тоже. Дремлет в седле, воет языческую молитву. Везде Он. И в татарском хане он, в Левиафане восточном… «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить язык его?.. Будет ли он умолять тебя и говорить с тобою кротко? Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?..» Все так и есть… Посмотри на этих всадников. Их лохмотья украшены серьгами из Дамаска, хеттскими кольцами, ростовским золотым шитьем.

Никто «удою не вытащит» Левиафана: ни Русь, ни Швеция, ни Венгрия… «Это — верх путей Божиих: только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой…» С этим мечом я и иду к татарскому владыке. Меч этот — слово Божие…

— Так ты надеешься обратить монголов в христианскую веру? — догадался Кирилл.

Человек в капюшоне усмехнулся.

— Моя дорога очень долгая. Очень долгая, не сразу отозвался миссионер. — Сколько раз я говорил с ними в дороге! Сколько раз пытался заглядывать в их узкие глаза! Они только хищные рты кривят в усмешке и шипят мне, как змеи, свою степную правду. «Боги гонят под наши стрелы добычу, засевают степи сочной травой, дают обильный приплод нашим кобылицам. Они сковывают страхом сердца наших врагов, отдают нам его женщин, раздувают пламя пожаров над вражеским городом, — так отвечают они мне. — Ваш же Бог — бездельник и лоботряс. Он много говорит, но мало делает. Он развратил вас, посеял между единоверцами вражду. Вы душите и режете друг друга, а мы едины, как лук, стрела и тетива. Потому мы скоро дойдем до последнего моря… Зачем же ты так спешишь в Каракорум, если он скоро сам придет к тебе?» Так говорили они или еще обязательно мне скажут.

— Ты не веришь в свою миссию? Как же ты можешь совершать такое опасное путешествие без веры в успех? Зачем же ты туда едешь?

— Ты спрашиваешь меня: зачем я еду к Левиафану? — монах отодвинул тяжелый капюшон и краем глаза покосился на Кирилла. — Я не надеюсь вдеть в нос Левиафану кольцо и повести его, как быка, за собой в Рим или к королю Людовику. Я не так глуп, чтобы ехать за этим через страны и народы. Я надеюсь найти там кольцо…

Кириллу показалось, что странный монах назвал его по имени или это просто скрипнула деревянная ось телеги, нагруженной Святым Писанием.

— Кольцо?

— Оно затерялось где-то… Всцлывает то тут, то там… — монах забормотал что-то невнятное, но по-русски. — В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни оно явилось на свет последний раз. Княгиня Евпраксиния владела им. Когда муж ее князь Федор Юрьевич Рязанский собирал дары Батыю, она сняла его с пальца и положила среди прочих сокровищ, как свой выкуп за Рязань… Не помогли ни дары, ни кольцо. Зарезали Федора Юрьевича Рязанского, княгиня Евпраксиния кинулась с высокого терема с младенцем на руках, а Рязань спалили дотла… Кольцо же не помогает никому, а наоборот… Никто не знает…

Я знаю… Все из-за кольца, все из-за него проклятого… Где его теперь искать?.. В Орде? У какой-нибудь из этих диких язычниц в юрте? Где оно?..

Устал я, Кирилл… Очень я устал…

Кирилл вздрогнул, потому что узнал этот голос. Он сделал два быстрых шага, насколько позволяла налипшая на ноги грязь. Ухватившись рукой за край телеги, другой сорвал капюшон с головы монаха…

— Женька! Это ты? Не может быть…

— Почему?! — удивился тот в ответ. — Все может быть, Кирилл, запомни — все может быть…

— Но как же так?! Разве ты не умер?!

— Умер?! — переспросил Невский. — Нет, не у всех это получается, Кирилл!

— Так где же ты?!

Женя, не ответив, обернулся. К ним уже приближались всадники. Маленькие их лошадки быстро вырастали в размерах. Вот уже грязь из-под огромных копыт полетела Кириллу в лицо.

Люди с темными лицами и оскаленными зубами склонились над ним, изогнувшись в седлах.

Правые руки их были заломлены назад. Кирилл сжался в ожидании удара в голову. Но удара не последовало, всадники исчезли вместе с конями, растворились в ставшем густым и темным воздухе. И Женя Невский с обозом стал теряться в этом вязком сумраке.

— Подожди! — задыхаясь, крикнул ему Марков. — Мы должны поговорить…

— Будет время для бесед еще, будет! — рассудительно заметил Невский. — Свидимся непременно…

— Когда?! — прокричал Марков стремительно исчезающей тени.

Не Невский удалялся от него со скоростью степного вихря, это самого Кирилла уносило прочь, словно иссохший и невесомый осенний лист. И бороться с увлекающей в никуда силой он был не в состоянии. Что-то Невский сам успел крикнуть ему за мгновение до того, как окончательно исчез из поля зрения. Но что?

Это была какая-то просьба. Просьба о помощи… Кому только надо было помочь? Кто кричал? Откуда вдруг взялась Евпраксинья? В руках у нее младенец. На ней такие знакомые красные сапожки. Где он их мог видеть? Красные сапожки почему-то взлетали и падали, словно кто-то танцевал, высоко вскидывая ноги, а потом летел куда-то вниз. Надо только внимательно всмотреться и что-то вспомнить. Только вот что надо вспомнить?.. Скажи, какая жизнь настоящая?

Залежалая иль пропащая? А никакая не лучше…

Опять все понеслось, закрутилось… Ни тебя нет, ни меня…. Что это плавает, поляризуется? Диполи, толстые диполи! Вот он, мир ионов! Лучший из возможных миров…

Он пробормотал что-то невнятное и задергался. В этот момент сердце его билось в учащенном ритме. Постаревшая Лукреция с блестящими глазами посмотрела на него равнодушно и отправилась по своим делам. Красные таблетки, с истинно змеиным хладнокровием предложенные ею доверчивому Маркову, были ЛСД — производным лизергиновой кислоты, популярным как у западных хиппи, так и у спецслужб по обе стороны океана. Популярным, благодаря способности вызывать поразительно реальные галлюцинации, способности изменять восприятие времени и пространства.

ЭПИЛОГ

МАРСОВО ПОЛЕ

Ночь не была белой.

Была она какого-то неприлично телесного цвета, как бюстгальтер отечественного производства.

На фоне поросячьего неба все еще по ночному темнели кроны деревьев. С одной стороны расстилалось Марсово поле. С другой — Летний сад.

Совиные глаза светофоров подмигивали желтым.

Под громадным рекламным плакатом прохладительного напитка шевелились кусты.

— Тебя не было тогда. Ты вышла куда-то. Ты бы видела, как он на нее смотрел. На эту рекламу. А потом на всех нас. А потом на весь зал как заорал — да здесь, типа, приглашать-то некого! Где девки-то?