Мазарини - Пьер Губер

Возможно, теперь было бы полезно прочесть позднейшие речи, сказанные о Мазарини, которые историки посчитали правильным включить в мемуары о «Втором Преосвященстве»? Жорж Детан сделал это в своей книге «Человек мира в век барокко». Вспомним сторонников и противников великого кардинала, которые набрались у него за 300 лет, по крайней мере, некоторых из них — вожаков и эпигонов. Безумцев или злых языков — так называет их Жорж Детан — было великое множество среди его современников, завистников или ксенофобов.

Самым «талантливым» клеветником, имевшим больше всего последователей, долгое время был Фенелон по прозвищу «лебедь Камбре» — у него был «крепкий клюв». Сен-Симон, прекрасный писатель, но не слишком честный историк, изощрялся в другом стиле. Мишле, «пришедший на смену» Вольтеру (некоторые превозносят его до небес), перещеголял всех в презрении и оскорблениях: «итальянец-плут, «гаер», «Маскариль», король мошенников» — это его слова. А разве Мишле не считал Фронду одним из «самых лучших, самых забавных периодов» в нашей истории? Сегодня ему многие вторят. Хороший романист Поль Гат в книге «Мазарини» (1972 год) наделяет кардинала чертами всех героев комедии дельарте, он издевается над «Раминагробисом[77] в сутане». Жорж Монгредьен, серьезный и спокойный исследователь, в своей работе «Мазарини» (1959 год) определяет кардинала словами «изворотливая душа», «смесь лицемерия и лести», «сплошные хитрости, плутни», «переменчивость», «хитрая политика с макиавеллиевскими комбинациями», «итальянец без друзей», «ни широких политических взглядов, ни патриотизма, ни честности помыслов». Эрудит Адольф Шарюэль, как будто внезапно прозрев, в поздней работе усматривает в кардинале «хитрого, коварного, жадного человека, шпиона… богача, а следовательно — ничтожество». И в наше время не слишком добросовестным историкам случается назвать Мазарини «авантюристом», хотя, возможно, это всего лишь неверно употребленное слово…

Забытый сегодня Минье (1836 год) судил о кардинале более здраво: он был «хранителем» архивов Министерства иностранных дел, читал депеши Мазарини, ценил его, называя «великим умом», предусмотрительным, изобретательным, здравомыслящим человеком, с характером скорее гибким, чем слабым, не твердокаменным, но упорным». […] Мазарини, как считает Минье, обладал невероятной стойкостью, несмотря на частые смены настроения, считал, что оказывать в некоторых случаях сопротивление некоторым людям — значит проявлять не силу, а слабость. Мазарини «уступал, чтобы наступать, уезжал, чтобы вернуться». Поблагодарим далекого наследника Минье, открывшего для нас этот удивительно точный и взвешенный текст. Но кто сегодня читает Минье? Фактически, настоящим его последователем был Шерюэль, создавший огромный труд — 9 томов документов и 7 томов текста (в последней четверти XIX века), «реабилитировавший» яркую личность великого человека. Историк-эрудит обожал Мазарини и посвятил ему всю свою жизнь.

Шерюэль подвигнул своих многочисленных учеников (далеко не столь эрудированных) продолжать исследование и изучение жизни Мазарини, и плоды их трудов мы могли лицезреть в год трехсотлетия со дня смерти Мазарини, широко отмечавшейся во Франции.

Я всегда восхищался личностью Мазарини, но привел меня к кардиналу интерес к условиям жизни простолюдинов в провинции и в городе в XVII веке. Работая в архивах, я оценил значение Фронды и войны как факторов, многое определявших в середине «века Мазарини».

ПРИЛАГАЕМЫЕ ДОКУМЕНТЫ

О Мазарини: портреты и впечатления

Оливье Лефевр д'Ормессон, 1643 год (во время первой встречи):

«Он высок, хорош собой, отлично сложен, шатен, с живым и умным взглядом и очень добрым лицом».

Христина Шведская, 30 декабря 1656 года (письмо кардиналу Аццолино):

«Мазарини — человек осторожный, ловкий, тонкий, желающий, чтобы его считали придворным и иногда довольно хорошо изображающий царедворца; он умерен во всех своих страстях, вернее, можно сказать, что у него всего одна всеобъемлющая страсть: это его честолюбие. Все другие страсти он подчиняет ей, а любви и ненависти в нем ровно столько, сколько необходимо, чтобы достичь цели, а хочет он одного — править. У него великие проекты, достойные его непомерного честолюбия, изворотливый, ясный, живой ум, обширнейшие знания в области всех дел света, я не знаю никого, кто был бы лучше информирован; он трудолюбив, усидчив и прикладывает невероятные усилия, чтобы сохранить состояние, и сделает все возможное, чтобы увеличить его. И все-таки он сделал немало ошибок в управлении страной и признает это; хваля Вам Мазарини, я не хочу возвеличить его, но думаю, буду права, если скажу, что это великий человек».

Кардинал де Рец, двадцать лет спустя

«Мы видим на ступенях трона, откуда суровый и грозный Ришелье чаще разил людей, чем управлял ими, его наследника, человека мягкого и доброго, который ничего не хотел и был в отчаянии, что сан не позволяет ему выразить смирение перед всеми, как он бы этого хотел».

Об Анне Австрийской

Анна Австрийская к 1630 году, глазами ее фрейлины госпожи де Моттвиль:

«Она была причесана по последней моде… с буклями. Волосы ее потемнели, они очень густые. Черты ее лица нельзя было назвать изящными, нос был слишком крупным, как у всех испанок, и она злоупотребляла помадой; она была очень белокожа, ни у кого не было такого цвета лица, как у нее. Глаза ее были изумительно хороши… зеленоватый цвет делал взгляд необычайно живым. Маленький пунцовый рот…, унаследованный от австрийских предков, придавал ей дополнительное обаяние. Руки и плечи были удивительно хороши; их снежной белизной восхищалась вся Европа. Она была высокой, гордой, но не высокомерной…»

Регентша в 1643 году. Ее обычный распорядок дня:

«Она обычно просыпалась между десятью и одиннадцатью часами, а в те дни, когда ходила на мессу, в девять часов утра и всегда долго молилась, прежде чем позвать дежурную статс-даму. До объявления о пробуждении королевы к ней являлись с визитом главные приближенные…. На этих церемониях присутствовали и мужчины. Через полчаса она поднималась, надевала халат и, прочитав вторую молитву, принималась за еду и ела с большим аппетитом. Завтракала она всегда плотно, так как здоровье у нее было отличное. После бульона ей подавали котлеты, колбасы и пудинг. Она все съедала, но потом обедала так же обильно. После завтрака она брала рубашку, которую с нежным поцелуем подавал ей король. Надев кринолин, она брала какой-нибудь пеньюар, набрасывала на себя и благочестиво слушала мессу, после чего приступала к туалету… Ее красивые руки вызывали восхищение… у нее были самые красивые волосы на свете… (Позже), пожелав всем спокойной ночи и после ухода кардинала Мазарини, она заходила в свою молельню и молилась там больше часа… ужинала в одиннадцать часов, (а) мы доедали то, что оставалось, не зная ни порядка, ни меры (потом мы говорили и около полуночи шли спать…)».

N.B. (Не правда ли, увлекательно? Разве госпожа де Моттвиль не большая писательница?)

Анна Австрийская глазами кардинала де Реца, шарж.

«Из всех людей, которых я когда-либо встречал, у королевы было достаточно ума, чтобы не выглядеть глупой в глазах тех, кто ее не знал. В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее щедра, чем алчна, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива».

Письмо Мазарини королеве (конец февраля 1651 года)

«Мадам,

Как только я получил письмо, которое Ваше Величество соблаговолили мне написать, где господин де Шавиньи уведомляет меня, что интересы короля и Ваши требуют, чтобы за моим удалением от двора последовал и отъезд из королевства, я со всем возможным почтением принимаю эти требования, поскольку желания Вашего Величества всегда будут единственным законом моей жизни. Я уже приказал одному дворянину, чтобы он нашел мне прибежище, и, хотя у меня очень дурной экипаж и нет при себе многого, что необходимо в долгом путешествии, я обязательно сегодня же отправлюсь прямо в Седан, а потом туда, где мне предстоит жить. Я всегда беспрекословно выполнял распоряжения Вашего Величества и ни секунды не колеблюсь, принимая решение. Я скорее потрафил бы моих врагов, чем совершил бы нечто, что могло бы нанести ущерб государству и не понра- -житься Вашему Величеству… моя верность, мое усердие в служении на благо государству и мое полное смирение перед приказами Вашего Величества… Я непоколебим в моих чувствах… Я слишком хорошо сознаю, Мадам, какими великими милостями я обязан Вам, чтобы посметь оказаться неудобным, не понравиться, если нужно будет пожертвовать собой, я сделаю это с радостью… я буду счастлив, если Ваше Величество соблаговолит сохранить добрую память об услугах, которые я оказал государству с тех пор, как светлой памяти покойный Король милостиво оказал мне честь, доверив управлять делами и не единожды просил перед кончиной сохранить за мной прежнее место. Я исполнял эту должность со всей верностью, усердием и беззаветностью, о чем Ваше Величество знает.