Мазарини - Пьер Губер

Думаю, я имею право это сказать, поскольку все здравомыслящие люди, и даже испанцы, признают, что меньше удивлены победами армии Короля, одержанными за пять лет Вашего регентства, чем спасением, в течение трех месяцев, тонущего корабля, выдерживавшего сокрушительные удары стихии и нападки домашних. Я желал бы, Мадам, скрыть от иностранцев дурное обращение со мной, чтобы избавить от порицания нацию, которую всегда почитал и нежно любил… Когда они увидят меня скитающимся в поисках убежища, то удивятся, что так обращаются с кардиналом, имеющим честь быть крестным отцом Короля, которому двадцать два года верной службы не обеспечили надежного пристанища где-нибудь в Королевстве, чьи границы были расширены его стараниями.

Я молю Бога, Мадам, чтобы то, что со мной приключилось, не погасило неизменного пылкого желания способствовать, до последнего дня жизни, процветанию Ваших Величеств и возвеличиванию государства; я надеюсь, что мой отъезд положит конец беспорядкам в королевстве и покажет, что нападавшие питали неприязнь только ко мне».

Рец глазами Арно д'Андийи

«Парламент настолько труслив, что за первые четыре года регентства не осмелился сделать ни одного замечания Королю и Королеве об ужасных беспорядках… теперь же он претендует на то, чтобы если не выступать от имени короля, то, во всяком случае, опекать его… он гордится позорным именем фрондеров, которое будет внушать отвращение всем потомкам, а патриархом их является Бруссель.

Коадъютор Парижа, чье тщеславие непомерно, не мог заставить себя подождать, пока наступит естественный момент его возвышения и вступления в сан, положенный по рождению и уму. Вместо того чтобы заливать водой пожар, разгоревшийся в столице королевства, которая должна была когда-нибудь стать его резиденцией, он подливал в огонь масла, раздувая его. К счастью, или, вернее сказать, к несчастью, его наконец удостоили пурпурной мантии, но она позорит его, потому что окрашена кровью, которая заливает сегодня Францию из-за жестокой гражданской войны. Один из главных виновников этой войны — новоиспеченный кардинал… Опасный пример того, как высочайший сан может стать наградой за великое преступление».

Конде глазами Арно д'Андийи в июне 1652 года

«До сих пор господин Принц не сделал ничего недостойного своего великого происхождения, но, напротив, даже возвысил его величием своих подвигов. Имя Франсуа вселяло ужас везде, где он применял оружие именем Короля. Он мог вести счет кампаний по числу выигранных сражений… и по числу осажденных и взятых им самим неприступных крепостей нашего века. На Севере его называли вторым Шведским Королем, а на остальной территории Европы считали самым удачливым, самым доблестным и самым великим Полководцем в мире. Наконец, Принц славился своей непоколебимой верностью Королю и страстной любовью к Отечеству.

Но, увы, в силу странного, достойного сожаления, преступного и губительного поворота судьбы, этот человек, озарявший нас яркими лучами света, как будто пал с небес в бездну слепоты и мрака. Вместо того чтобы подумать о том, как использовать свою славу, чей блеск только усилился после заключения в тюрьму, вместо того чтобы придумать, как еще раз выразить Королю благодарность за губернаторство в Гиени, стоящей трех Бургундии, вместо того чтобы заставить наших врагов согласиться на мир, который принес бы пользу и славу Франции, Конде покинул двор, уехал в Берри, перебрался в Гиень, разжег повсюду пожар войны, украл деньги Короля, захватил крепости и, забыв о своем славном титуле принца крови Франции… поклонился Испании ради получения помощи в войне против своего Короля, благодетеля и Хозяина. Он стал сторонником, пошел на содержание к тем, чьи армии прежде громил, он пустил в Бург и Гиень тех, кого бил в Тьонвиле, Дюнкерке и многих других крепостях… Впав в неистовство и ярость, он позвал на помощь Демона, умоляя Кромвеля помочь ему, он обратился к дьяволу, покинувшему ад, чтобы обагрить кровью своего Короля руки отцеубийцы. Этот Магомет нашего века, ниспровергая все законы Божеские и человеческие, провозглашает себя Пророком, притворяется простым мирянином, а сам есть узурпатор и тиран Англии».

Конде глазами нидерландского историка Эрнста Коссманна

«Враги Конде всегда хотели видеть в его действиях взаимосвязь, которой в них не было… Не хотел ли он, получив в мае 1651 года, пост губернатора Гиени, создать собственное королевство на Юге? Не будем преувеличивать честолюбие Конде: как бы велико оно ни было, являясь данностью, которую нельзя изменить… Онс было столь же неуемным, сколь и неопределенным, не имело границ, как не имело и цели. Честолюбие распространялось на все, без разбора. А вот чего Конде не хватало, так это политики. Он хотел власти, денег, славы, но не знал, что делать с этим богатством. Он хотел и требовал милостей, но не имел ни малейшего желания создавать прочную основу для власти, за которую сражался. (Отказавшись приехать на празднование совершеннолетия короля, он стал скорее жертвой Фронды, чем ее зачинщиком… Единственным по-настоящему трагическим моментом в цепи бунтов, называемых Фрондой, был, возможно, тот, когда Конде принял решение начать гражданскую войну… Он понимал, что ему, скорее всего, придется продолжать ее з одиночестве, но понимал, что гордость не позволит отречься от принятого решения. И все-таки в этом человеке было что-то великое, он был одновременно однозначен и очень сложен. Есть нечто замечательное в его стойкости и беззаботности, ибо они, проистекая из глубокого эгоизма, делают его способным на героизм. В его суровом, неприветливом характере есть что-то удивительное, контрастирующее с несносным легкомыслием такого слабого человека, как Гастон Орлеанский, или авантюрист де Рец, или дипломат Мазарини. Другие люди производят впечатление играющих ради игры, причем совершенно неизящно, Конде же выглядит человеком, выполняющим предписанную ему судьбой роль и принимающим жизнь таковой, какова она есть. Он, возможно, единственный серьезный человек во всей Фронде, он серьезен во всем: в аморальности, в эгоизме, в самом глубоком детском честолюбии, в высокомерной развязности, с которой безропотно разрешал обводить себя вокруг пальца».

Несколько мазаринад

Жюль Мазарини

За то, что он, прибегая к различным ухищрениям, сорвал заключение Всеобщего мира.

За то, что совершил множество убийств, чему есть достаточно доказательств.

За то, что похитил и вывез за пределы Франции деньги Короля.

За то, что открыто продал Бенефиции, вакантные со времен регентства.

За то, что хотел уморить голодом город Париж и из-за ненависти решил пожертвовать горожанами.

За то, что тайно собрал хлеб Королевства и продал врагам государства.

За то, что чарами и колдовством пагубно влиял на разум Королевы.

За то, что нарушил обычаи Франции и преступил все Божеские и человеческие Законы.

За то, что был признан виновником гражданских войн, длившихся два года.

За то, что обложил налогами подданных Короля и тиранически выбивал из них огромные суммы денег.

Все это было установлено, доказано и проверено всеми парламентами Франции и квалифицировано как преступление против Его и Ее Величеств. Виновник был приговорен к повешению и удушению руками палача, а поскольку пока не был пойман и задержан, его портрет привязали к виселице и выставили на двадцать четыре часа в общественных местах и на площадях, где казнят преступников, а именно на Гревской площади, у Парижских Ворот, у Центрального рынка, на площади Мобер, там, где кончается Новый мост. Настоящий указ был прочитан и развешан в Париже третьего ноября тысяча шестьсот пятидесятого года.

До Фронды

Знаете ли вы, какая разница

Существует между Его Преосвященством

И покойным господином Кардиналом?

Ответ готов:

Один вел в поводу свое животное,

А другой сидит на нем верхом.

(Бло, окружение Гастона Орлеанского)

Мазаринада от 11 марта 1651 года (первый названный так памфлет)

Отправляйся отчитываться перед Ватиканом —

О своей мебели, проданной с аукциона,

О разворовывании наших гобеленов

И наших драгоценных камней…

О двух сотнях своих халатов,