Операция «Гадюка» - Кир Булычев

— Но некоторые из них, — произнес лама тихо, — на самом деле притворяются. Они не теряли память, понимаешь? Это исламские шпионы!

— Ну уж!

— Я знаю. Я чувствую! Они и не скрывают. Вот ты скажи, ты веришь в перерождение?

Он смотрел на Цыгана.

— В хорошую бутылку верю, а больше ни во что, — сказал Цыган.

— Это не преступление, патер-лама, — сказал Коршун. — Я иногда тоже ловлю себя на такой мысли. Только здесь у нас, ребята, и нечего выпить, и не хочется.

Вот это было горькое и неприятное открытие для моих спутников. Они не скрывали своих чувств.

— Молчать, молчать, молчать! — закричал лама. — Иначе я вызову спецслужбу!

— С тебя станется, — сказал Коршун и спрыгнул вниз. Он встал рядом с патер-ламой и оказался на две головы выше. Патеру это не понравилось, и он быстро отступил в сторону.

— А почему ислам — это плохо? — спросил я.

— Потому что ублюдки — мусульмане, — ответил Коршун. — Это проверено. Так что если ты мусульманин, значит, пробрался к нам со шпионскими целями.

— Значит, мне нельзя верить во что хочу?

— Верь в свою мамашу, — ответил Коршун. — Но с предателями у нас здесь строго. Мы — буддисты-идеалисты.

— Так разве ты не видишь, Коршун, — закричал патер-лама, — что этот самый…

— Меня Седым прозвали, — сказал я.

— Этот Седой к нам подослан!

— Это мы без тебя посмотрим.

— Его надо пытать, — потребовал патер-лама. — Его надо отдать на пытку.

— Послушай, уважаемый патер-лама, — устало сказал Коршун. — У нас на носу бой. Когда кто погибнет, ты и проверишь, кто кем стал. А пока мне люди нужнее здесь, чем в пыточной.

— Пускай пока будет по-твоему, — согласился патер-лама, хотя так, конечно, не думал, — но я считаю своим долгом доложить.

Затем, переведя дух, патер-лама изложил нам скучным голосом религию нашего детства. По крайней мере мы должны были в это поверить. Это и в самом деле был примитивного вида буддизм. Мне непонятно, кто и почему выбрал для наемников именно буддизм, но я покорно выслушал идеи о том, что ничто на свете не умирает и не исчезает. Со смертью мы рождаемся вновь — в образе существа, характер и положение которого в обществе точно соответствует тому, много ли ты грешил или совершал добрые дела. Перевесили плохие дела — стал ты паршивым псом, перевесили хорошие — господином полковником или даже королем. А уж еще лучше — самим патер-ламой.

Я предположил — да не у кого было спросить, — что буддизм здесь придумали для того, чтобы не заниматься похоронами или устраивать церкви. Ты погиб, а там судьба разберется. Потом придумали еще дракона, которого никто не видел, вот и вся мифология. Остальное — дело твоей фантазии.

Из этой лекции я узнал другое, нечто более важное для моей миссии: наши враги, по крайней мере так утверждает патер-лама, — мусульмане. Значит, мы должны сражаться где-то на Северном Кавказе. А может, и за его пределами. Но вряд ли за границей — уж очень обычен здесь русский язык.

Тогда моя теория о том, что я попал в будущее, получала косвенное подтверждение. Именно в какой-то завтрашней войне и мог возникнуть локальный конфликт на окраинах бывшей империи. Вот и сражаются год за годом, перегоняя друг друга из траншеи в траншею. А так как эта война совершенно нелегальная, то и собирают людей по ветеранским организациям.

Тогда получает объяснение метод мобилизации. Вместо того чтобы объяснять каждому кандидату, что он должен участвовать в чем-то за гранью закона, его просто заставляют все забыть.

Для этой цели лучше всего подходят именно ветеранские союзы или группы в провинции. Туда попадают молодые люди, смертельно больные войной. И раз им не с кем воевать, они тянутся друг к другу.

Остается только установить связи с их руководством. С каким-нибудь Порейкой, который спит и видит, как бы продаться. Не исключено, что в этих делах замешаны и высокие чины — в сущности, мы имеем дело с работорговлей или видом торговли оружием. Только его одушевленной частью. И эта одушевленная часть становится неодушевленной.

Стоп. Логика подсказывает пути самые обычные, а в нашем мире это опасно. Если ты видишь что-то откровенно яркое, зовущее и вполне доступно лежащее на земле, то остановись в отдалении и подожди, пока игрушку поднимет твой злейший враг. Так учил меня Сенька Клоп, беда нашего детдома. Каким-то чудом он попал в Карабах еще в те времена и видел такие игрушки-ловушки, может, сам в них играл. Впрочем, и это может быть легендой типа «белых колготок», которые возникали в различных конфликтах. «Белые колготки», красивые девки — мастера спорта по стрельбе, почему-то из Литвы. Я о них наслышался в свое время, правда, ни одной из них не поймали, хотя с наслаждением врали о том, как перед расстрелом каждую пропускали сквозь взвод.

Патер-лама стал собираться — он был нами недоволен, и я подумал, что если здесь есть свои чекисты, он первым делом побежит им докладывать.

— Вы с ним поосторожнее, ребята, — сказал Коршун нам с Цыганом, — подлая натура.

— Таких в конце концов на мину сажают, — сказал Цыган.

— Мы тут этими штучками не занимаемся, — ответил Коршун. — У нас и без него врагов довольно. Если город не защитим, то ублюдки знаешь что с нашими сделают?

— Представляю, — сказал Цыган. Но, видно, он не очень представлял. — А курево выдают? — спросил он.

— Можешь взять — в том ящике лежат. Только здесь курить не хочется.

— Почему? — спросил Цыган.

— Наверное, нервное напряжение, — сказал Коршун. — Или климат. Хрен его знает.

Я пошел наружу, посмотрел, как устроились мои люди. Перед уходом я задал один вопрос Коршуну:

— А почему здесь крыш нет?

— Потому что дождей не бывает, — ответил Коршун неуверенно. Видно, сам задавал себе или кому-то этот вопрос и не смог получить ответа.

— Я не про дождь, — сказал я. — А что, если они нас бомбить будут?

— Вряд ли, — сказал Коршун.

— Давай сами сделаем, бревен вокруг много, насыплем сверху земли.

— А то дождик в любой момент пойти может, — добавил Цыган, запустив пальцы правой руки в лохматую шевелюру.

— Отставить пустые разговоры! — прикрикнул на нас Коршун. Словно мы его обидели.

А может быть, потому, что Цыган опять попал в точку — Коршун и сам не знал ответов на некоторые вопросы. И его злила собственная неосведомленность.

Мне редко удается подумать. Если бы мне давали время обдумать свои действия, не говоря уж о мировых проблемах, я бы стал великим человеком. А так никогда не стану.