Операция «Гадюка» - Кир Булычев

— Рита, — сказал я. — Как ты тут устроилась?

Она меня не узнала.

Но вскочила. Она боялась. Она прижимала к груди белую тряпку.

— А это Ким, — сказал я, — он тоже из Меховска, ты его не помнишь?

— Слушай, уйди, а? — попросила меня Рита. — А то я сержанта позову.

— Я сам сержант. — Я постарался успокоить ее улыбкой. Рита боялась и не любила меня. Я был ей противен — это шло из подсознания, она верила в то, что я убил ее Аркашу, хотя и не помнила никакого Аркашу.

Если бы я знал кого-нибудь из ее друзей или подруг — я бы попытался превратиться в какое-нибудь существо, приятное ей. Но я никого не знал. А превратиться в Аркашу я не посмел — это было бы жестоко и могло вызвать бурную реакцию.

— Но ты-то помнишь Риту Савельеву? — спросил я у Кима.

— Пойдем, — сказал Ким. — Мы тут не нужны.

— Ну хорошо, — сказал я. — Когда ты обживешься, Рита, я вернусь. И ты перевяжешь мои раны.

— Ребята, идите по своим делам, — сказала толстуха. — Не вяжитесь. Мы вам не девки. Понял?

— Я не имел в виду ничего плохого, — сказал я. — Просто мы раньше были знакомы.

И я внушал ей: мы были знакомы, я твой друг, я твой друг… но барьер в ее памяти был настолько тверд, что она не могла и не хотела меня вспомнить.

Ким потянул меня прочь.

— Ну и госпиталь, — сказал я, когда мы отошли немного и я оглянулся посмотреть, как они режут бинты. Рита смотрела нам вслед. Я помахал ей. Она неуверенно подняла руку и уронила ее.

— Ну теперь пойдешь со мной? — спросил Ким.

— Как договорились, — сказал я.

Мы выбрались из канавы и снова пошли по траншее, которая вела в тыл.

— Так ты тоже Риту не помнишь? — спросил я Кима.

— Ты эту имеешь в виду? — Он показал в сторону госпиталя.

— Вот именно. Ведь когда мы были в рефрижераторе, ты ее еще узнавал. Значит, нашей памятью они занялись уже здесь.

— Не говори загадками, — сказал Ким.

Мы шли по траншее, и нам никто не встретился. Наверное, отдыхали перед боем в своих ямах.

— Мне любопытно понять, — сказал я, — что сохранилось в твоей голове, а что пропало.

— Я улицу помню, на которой я родился.

— И какая это была улица?

— Обыкновенная улица… — Он сделал усилие, вспоминая, как она называлась. Потом сказал: — Пушкинская улица. Точно помню. Пушкинская. — Он обрадовался, что вспомнил. — Теперь нам легче будет найти.

— А ты и город забыл? — спросил я.

— Почему. Помню… Сейчас выйдем наверх, посмотрим и сориентируемся.

Он был прав — вскоре траншея кончилась, и нам пришлось выбираться наверх. Мы оказались на длинном холме, словно насыпи братской могилы. Левее, ближе к реке, в низине, сколачивали помост. Рядом была яма и лежал столб с перекладиной.

— Все это очень похоже на виселицу, — сказал я.

— Да кончай ты! — рассердился Ким. — Ну кому здесь нужна виселица?

— Виселицы, мой друг Горацио, — сказал я, — самое распространенное украшение тыловых областей Войска Донского.

— Цитируешь?

— А ты и грамотный притом?

— А почему я должен быть неграмотным? — удивился Ким.

— Может, ты и в школе учился?

— И в техникуме, — сказал Ким.

— В каком?

Вот этот вопрос натолкнулся на заслонку в его мозгу. До того он отвечал как бы автоматически, как в рассказе Чапека, — там следователь допрашивает свидетеля по аналогии: Лицо? — Нос! — Нос? — Горбатый… — Труп? — Яма. — Забор?.. И так далее.

Но когда я спросил о техникуме, должна была включиться часть мозга, отвечающая за сознательную деятельность. А она была блокирована.

Я посмотрел вперед. Перед нами плыла легкая мгла. Но сквозь нее, как только она чуть рассеялась, я увидел очертания города. Смотри-ка, он есть на самом деле! Я уж думал, что он — выдумка, чтобы подольше продержать нас в этой Боснии.

— Вот и пришли, — сказал я, показывая на город.

— Сколько до него идти? — спросил Ким.

— Может, тут трамваи ходят? — предположил я.

— Нет, тут уже давно ничего не ходит, — сказал Ким. — Помнишь, нам майор-идеолог говорил?

Я не помнил, чтобы майор нам говорил нечто подобное. Но, может быть, сила его убеждения и заключалась в том, что разные субъекты его обработки слышали различные тексты?

— А что он еще тебе рассказал? — спросил я.

Мы стояли на возвышенности и старались угадать строения сквозь подвижную мглу.

Ближе к нам поднимались дома окраины — в основном невысокие, старые, хотя справа был виден более или менее современный район, из скучных блочных корпусов. Центр города скрывался во мгле, даже в ясную погоду вряд ли мы смогли бы что-то разглядеть на таком расстоянии.

Я глядел вдаль и в отличие от Кима, который был убежден, что видит родной город, понимал, что скопище домов, путаница улиц, вывески магазинов, цветы на окнах, светофоры или знаки переходов — все это ко мне не имеет никакого отношения.

— Ты чего смотришь? Не видел раньше? — спросил Ким.

— Отсюда не видел, — сказал я.

— Пожалуй, и я отсюда не видел, — вдруг согласился Ким.

— А что в центре? — спросил я моего спутника.

— Там? Там конторы всякие. Ты же знаешь!

— Нет, не знаю. В жизни не был в том городе.

— Ну ладно, Седой, кончай трепаться, — обиделся Ким. — Ты что, иностранец, что ли?

— А разве мало у нас городов? — спросил я. — Страна большая, я из другого города.

— Из другого? — Как ему было трудно впитывать разрушительные мысли! В него ввели понятие — «город», которое равно понятию «родина». Но множественность городов не позаботились предусмотреть, потому что не думали, что среди новобранцев окажется подлец и провокатор — то есть ваш покорный слуга.

— Пошли дальше? — спросил я.

— Пошли. А то накроют нас — так я и не повидаю своих. А знаешь, как хочется перед боем увидать родные пенаты!

— Кого ты имеешь в виду?

— Пенаты — ну, значит, свою улицу, дом, свои места. Места — это пенаты.

— А я думал, что это древнеримские боги — хранители очага. Вроде наших домовых.

— Может быть, — сказал Ким и начал спускаться с пригорка.

И вовремя.

Я увидел, как в нашу сторону движется патруль.

Вот любопытно: никто не говорил мне, что это патруль, никто мне ничего не подсказывал. Почему же я почуял опасность в этих молодцах, одетых иначе, чем мы, — на них были длинные, чуть не до колен, кольчуги и военные каски. Металлические маски спускались с касок, как забрала шлемов… Как они называются? Кажется, личинами.