Канал имени Москвы - Аноним

10

Это случилось сразу, едва она оказалась на ближних подступах к Станции. Ещё только переступая некую незримую линию и скрываясь из глаз Фомы, она почувствовала, что всё здесь словно пропитано затаённой угрозой. Сейчас это ощущение усилилось. Раз-Два-Сникерс отдавала себе отчёт, что всё это в некоем роде химия, реакция на чуждые вибрации Станции, с которой можно справляться. Что она, её организм с его химией, является своеобразным соавтором этого мутного подступающего чувства страха. И уж чему-чему, а контролю над большинством физиологических процессов она в школе гидов всё же успела научиться. Поэтому Раз-Два-Сникерс остановилась и громко, внятно позвала:

— Шатун!

Ответа, естественно, не последовало. Лишь глухой тихий звук мерно работающих электронасосов, похожий на золотистое рычание хищника, притаившегося в листве.

А за ней наблюдают. Кем бы или чем бы ни был этот хищный зверь, кто бы или что бы это ни было, сейчас из своей темноты оно наблюдало за ней.

— Шатун, — спокойно повторила она.

И на миг впустила в себя светлое радостное воспоминание. О Лии. Косвенным образом оно вышло и о том, кто сейчас закрылся за бункерной дверью Станции. Сквозь кого проходят эти тёмные вибрации и кто, скорее всего, сам о том не догадываясь, является их подлинным детонатором.

Как и его музыкальной шкатулке, полной чудес, нужен был механический ключ, так и Станции требовался ключ, чтоб уж запустить её на полную мощность. Хотя вряд ли не догадывался.

Скорее всего, в глубине души Шатун так и не убил в себе этого испорченного мальчишку, могущественную тайную силу, которая — он верил! — есть в детях и которая с взрослением, к возрасту созревания юношеских прыщей, проходит. Напротив, Шатун пестовал в себе эту детскую магию, скрыв её источник за жестокостью, вполне себе взрослым разгулом и цинизмом, тем, что он именовал своим бронированным нутром. Раз-Два-Сникерс умела слушать. А Шатун разговаривал во сне.

— А этот мальчик, которого вы нашли зимой в лесу? Он тоже… ну, как я?

— Шатун? О, нет. Он обычный мальчик. Талантливый. Интересный. И потом, он старше тебя, вот и попал сразу в группу Тихона. Но ему надо много учиться, прежде чем он попытается заслужить любовь скремлина.

— Он говорит, что их ловят в тумане. А потом дрессируют.

— Он не прав. Говорит, чего не знает. Любовь скремлина можно только заслужить.

— Я так ему и говорила, — обрадовалась она. — Что он болтун. А он дразнится.

— Дразнится?

— Ну да. Говорит, что на канале и люди-то не особо друг друга любят. А тут какие-то скремлины.

Лия усмехнулась:

— А знаешь, ведь частично в его словах есть правда, и это тебя смущает, так? Но помнишь, мы как-то говорили с тобой о полуправде? И если её придерживаться, то в результате может выйти одна большая неправда?

— Ну да… Вот и я… Я-то понимаю.

— Иногда мне кажется… — Лия одарила девочку любящей улыбкой, но в её глазах мелькнула хитроватая искорка. — Как ты думаешь, что главное, чему учат в нашей школе?

— Читать следы! — тут же отозвалась она.

Ей это очень нравилось, было здорово. Оказалось, что это не только отпечатки на земле, снегу или сломанные травинки, оказалось, что всё на свете оставляет следы и может раскрыть свою тайную суть.

— Ну, конечно, — согласно улыбнулась Лия. — А ещё я слышала о твоих успехах по боевым искусствам.

— Ну да. — Она потупила взор.

— Но мне иногда кажется, что дело не только в этом. Что посредством всех этих искусств и наук они готовят нас к главному. Понимаешь, малышка?

— Лия, я же просила не называть меня так! Мне уже одиннадцать.

— Прости. Никак не свыкнусь с тем, как быстро ты растёшь.

— В чём же главное?

Лия посмотрела на неё. В её весёлых зелёных глазах переливались звонкие искорки.

— Прости ещё раз, я, конечно, не знаю, что главное. Представь, как нелепо, если я тебе скажу, что, например, они учат нас любви. Да этому, наверное, невозможно выучить, лишь указать дорожку. Но готовят они нас к этому: быть в состоянии заслужить любовь скремлина.

— Но как же? Мне ничего такого не говорили.

— Исподволь. Косвенно. Преподавая боевые искусства и всякие древние науки, учат нас, как обращаться с оружием и читать следы. Он большой хитрец — наш Учитель. И он самый мудрый наставник.

Она покраснела. Опустила взгляд. Затем посмотрела исподлобья:

— Это ты меня прости, Лия! Я не знаю, что на меня нашло.

— Ничего. Я в твоём возрасте была ой какой колючей. Так что… наверное, главное, чему в практическом смысле готовят нас — это заслужить любовь скремлина. Хотя и за этим явно стоит что-то большее. Недаром же Посвящение в гиды у всех происходит в разное время. У некоторых даже через много лет после окончания школы.

— Я слышала, да, — задумалась она. И вот решилась: — Знаешь, я давно хотела спросить: а что это за слово такое, знаешь, я иногда его так слышу, джедаи? — Она перешла на заговорщически-понимающий шёпот. — В этом тайна, да? Кто они такие? Я не выдам.

Лия поморгала. Удивлённая. Прыснула и вдруг звонко и весело рассмеялась. Так хорошо, что она сконфузилась, и стало ещё обидней, что так сорвалась на неё.

— Это просто шутка Учителя, малышка. Ой, прости! — Лия замахала руками и засмеялась пуще прежнего. — Был такой старый фильм… В общем, забавно. Давно. «Звёздные войны». И там были такие могущественные воины. Джедаи. Каста воинов. Шутка… Они сражались с… неважно. В общем, да, в чём-то похоже.

Она почувствовала себя разочарованной, сбитой с толку, но и озадаченной — что-то не увязывалось. Она подумала и сказала:

— Лия, помнишь, ты говорила, что Учитель строгий? А я сказала: мне кажется, что он весёлый. А ты согласилась и сказала, что это одно и то же.

Лия улыбнулась, вздохнула:

— Ты и правда выросла.

С интересом вгляделась в неё, словно отыскивая какие-то новые черты, затем кивнула:

— Ну да, ты права — в каждой шутке есть доля шутки. Просто когда Учитель основывал нашу школу, очень давно, воспоминания о мире без тумана не были такими далёкими, как сейчас.

Она снова задумалась и теперь молчала дольше. Наконец спросила:

— Помнишь, ты мне сказала про моего скремлина? Но у нас в школе есть скремлины. Нас учат с ними обращаться, только ведь они — ничьи! А этот Шатун сказал, что они никогда никого не полюбят и что их вообще скоро выпустят…

А потом так и случилось. Как же?

— Твой Шатун — бунтарь, — мягко улыбнулась Лия.

— Вовсе он не мой! — вставила девочка.

— И это хорошо. Он сможет добиться больших успехов, если только… Но послушай: гиды не враги его взглядам. Вовсе нет. Но гидам иногда приходится пользоваться помощью… ничьих или чужих скремлинов. Это правда. По разным причинам, но такое случается довольно часто. Прежде всего потому, что у многих ещё просто нет своего. А без них никак. Они как фонарик в тумане. Без них гид просто не сможет выполнить свою работу. Но только тот, у кого появляется свой скремлин, как бы сам становится фонариком. Понимаешь?

«Нет», — подумала она, продолжая жадно слушать.

— Знаешь, в чём секрет гидовского мастерства? Только тот, кто заслужит любовь скремлина, может считаться настоящим гидом. Это как бы первая, но необходимая ступенька.

— А вторая? А последняя?

Лия рассмеялась и потрепала девочку по волосам, но от неё не скрылось, что украдкой девушка взглянула на пятнышки, которые она считала своими родинками.

— Гиды не говорят «последняя», они говорят «крайняя». Но её, наверное, нет. И наш весёлый Учитель любит повторять: «Не бойся совершенства, оно недостижимо».

— А насчёт фонарика — это как же?

— Образно, конечно, образно, ты права. Просто гид, у которого появляется свой скремлин… Любовь, которой одаривает скремлин, как бы открывает гиду глаза. Только не здесь, — Лия провела рукой перед взором девочки, а потом мягко дотронулась до области сердца, — а здесь. И ему открывается весь свет любви, существующей в мире. И все стены, закрывающие этот свет. Они сразу же становятся видны. Множество стен, тёмных прочных каркасов. Но об этом невозможно рассказать, это нужно пережить самой. А у меня нет своего скремлина. Так что… я такая же ученица, как и ты. Хоть и заканчиваю завтра школу. Стен много, малышка, и они ближе, чем мы думаем.

На сей раз она предпочла пропустить «малышку» мимо ушей и спросила:

— А туман?

— Наверное, — откликнулась Лия. — Наверное, туман — крайнее проявление этих стен. Именно потому, что вроде бы не похож на стену. Но может быть крайнее — потому и последнее? А тот, кто заслуживает любовь скремлина, становится настоящим гидом! И он больше не один. Он как будто находит себе очень близкого друга, с которым у него теперь общая судьба.