Канал имени Москвы - Аноним

И снова что-то заставило её обернуться. Потом она перевела взгляд на глубокую угловую нишу в стене насосной станции. Там кто-то стоит? Вроде бы нет. Лишь неверная игра теней. Странно, но Станция торчала на берегу особняком, вся растительность, кроме сорной травы, отступила. Единственный росший неподалёку ясень — сильное дерево — и тот зачах, стоял с поникшими ветвями, из него были выпиты все жизненные соки. Так что вроде бы нечему отбрасывать эти прячущиеся в дальнем углу тени.

Она вспомнила, как Фома, смущаясь, обронил пару скупых слов о какой-то ненормальной маршевой музыке. Теперь и она это расслышала. Её лицо застыло, а губы несколько болезненно скривились. Звуки были нехорошими, неправильными. Только в отличие от Фомы Раз-Два-Сникерс понимала, что они могли означать.

«А Шатун в беде», — вдруг подумала она.

Из-за его ночной, во сне, болтовни она знала о нём побольше, чем кто-либо другой. Больше, чем сам Шатун желал бы допустить. Хорошо, что он об этом не догадывался. Она знала о Парне Бобе и всех остальных. С пониманием смотрела на то, как Шатун носится со своей музыкальной шкатулкой, и на его странную, похожую на одержимость, увлечённость блюзом. На канале к подобному относились с пониманием и даже уважением. К фетишам, заскокам, вере, убежденности, но и к суевериям. Каждый день в тумане и таких местах, как, к примеру, Станция, оживали не только потаённые страхи. Люди встречались с вещами и похуже. И самым плохим, на её взгляд, были потаённые мечты. Раз-Два-Сникерс даже как-то пыталась заговорить с Шатуном об этом.

— Нет, моя дорогая, — прервал он её. — Это совсем не так. Станция… Я понимаю, о чём ты, но это вовсе не наши проекции. Это всё существует на самом деле и гораздо более реально. И уж если на то пошло, я готов допустить, что это мы, мы все, являемся проекцией того, что находится в Станции. — Он помолчал и усмехнулся. — Так что никакого Соляриса. Там всё реальней нас всех.

Шатун, конечно, шутил. Занимался самолюбованием. Его эффектные речи пользовались определённым спросом у окружающих. Самодельные, грубо склёпанные ликбез-откровения, от которых в ужас и уныние пришёл бы любой учёный и посмеялся бы любой гид, в дремучем мире канала снискали себе неплохую цену. Вооружённый до зубов проповедник с несомненным даром влияния на людей и берущий на себя ответственность за самые безумные решения пришёлся очень кстати. Раз-Два-Сникерс была уверена, что в глубине души очень неглупый Шатун и сам потешался над созданным образом. Она ему не мешала. «Мальчики» должны забавляться, тем более если это позволяет им доминировать.

Сейчас Шатун перестал забавляться. Сейчас, с каким-то неприятно-посасывающим, мутноватым чувством Раз-Два-Сникерс подумала, что, возможно, шутливая маска скомороха оказалась необходимой прежде всего ему самому. Скрывая очень серьёзные и очень опасные намерения. Тогда он действительно в большой беде.

— Шатун, открой! Пора бы нам уже поговорить.

Лёгкие, как пёрышки, ночные облака расчистили проём, и в нём проступил неполный бледный диск, плывущий в ночном небе. Размазанный лунный свет упал на её лицо. И что-то тупой занозой кольнуло в сердце, вызвав глухую, болезненную тоску. Снова она посмотрела на скользящее движение теней. Непроизвольно передёрнула плечами. Страх вернулся, но теперь засел значительно глубже. И словно в насмешку эти невозможные марши зазвучали отчётливей.

Незнакомая ей самой, чуть затравленная улыбка начала растягивать её плотно сжатые губы. Похоже, теперь там, за бункерной дверью с засовами собеседником Шатуна, неважно, мысленным или реальным, — чувствуя эту непреходящую занозу в сердце, она подумала, что всё более склоняется к последнему, — был вовсе не Парень Боб. Не гениальные фрики, создатели блюза.

Она провела языком по высохшим губам; во рту появился незнакомый кисловатый привкус меди.

— Лия! — сама не ожидая, вдруг вымолвила она.

Подчиняясь прозвучавшему внутри неё требованию, повелению защититься, как детским оберегом, дорогим именем в этом скверном месте. Быстро отошла на несколько шагов от насосной станции. Затем немного склонила голову набок. Возможно, её взгляд, сверлящий бункерные засовы, чуть потемнел.

— Значит, ты всё-таки нашёл туда дорогу, — надтреснуто и глухо проронила Раз-Два-Сникерс.

И тут же поняла, что ей надо немедленно отсюда уходить. Потому что издевательски-приглушённый марш зазвучал совсем рядом.

— Лия, — прошептала Раз-Два-Сникерс.

Но имя её детской подруги, светлого Божества, сказавшего ей о любви, наверное, глупо и невозможно было противопоставлять голосу мёртвого мира. Она могла попытаться спасти лишь себя. Это была её вера. Её маленькое тайное оружие. Раз-Два-Сникерс не ошиблась насчёт намерений Шатуна. А теперь пора отсюда уходить. Бежать, если у неё осталась такая возможность.

Что-то протяжно ухнуло: стон, выдох? Тёмный воздух вокруг затрепетал, обдав её шершавой волной. Краешком глаза, боковым зрением она уловила какое-то движение в углу. Надо уходить, бежать. Только какая-то ватная усталость разлилась по телу, и она снова обернулась к дальней угловой нише. И поняла, что стонала, скорее всего, сама.

Это на стене было не совсем тенью. И Раз-Два-Сникерс, конечно, какое-то время видела это. Её сознание игнорировало происходящее как невозможное, да только она видела с самого начала, пока пыталась дозваться Шатуна. Похоже, но не совсем тень. И не нужно, невозможно туда смотреть. Главное — не смотреть!

Однако парализованная страхом, она впервые, как завороженная, оказалась не в силах отвести взгляд. Её зрачки расширились, и если б она смогла, то с изумлением обнаружила, что продолжает издавать эти постанывающие звуки. Но видела она с самого начала! Как медленно увеличивалась тень на стене. Которую здесь нечему отбрасывать. Как она, густея, уплотнялась в бледном лунном свете, вырастала из дальней угловой ниши. И как сначала незаметно, однако с каждой уродливой метаморфозой всё больше становилась похожей на человеческий силуэт, превращаясь в человеческую фигуру.

Да только на самом деле всё обстояло гораздо менее приятно: там, на стене рос и превращался в силуэт всего лишь изображения человека, каменного изображения. Исполинской статуи.

«Не надо смотреть, — попыталась она сказать себе, включиться, начать действовать и отогнать эту высасывающую её тоску. — Просто уходи».

И почувствовала, как что-то заставило её плотно свести ягодицы. Размеры Станции уже не вмещали тень каменного изваяния, но она продолжала увеличиваться. Будто каким-то непостижимым образом отделилась от стены и теперь росла угрожающей чернотой на и без того тёмном ночном небе. А потом эта тень двинулась, поползла прямо на неё. Раз-Два-Сникерс почти беззвучно заскулила.

Теперь это уже был не страх. Тёмный металлический ужас сковал все её внутренности. И она уже не могла рассуждать, химия ли это или что-то ещё. Осталось одно: бежать. На слабеющих, подкашивающихся ногах она попятилась, сделала несколько шагов назад. И остановилась.

Он приближался; он был из камня, но его шинель каким-то невероятным образом развевалась, а пустые каменные глаза, казалось, видели её, изливаясь молчаливой, жуткой, но живой тьмой.

«Вот кто теперь стережёт Шатуна, — мелькнула слабая, липкая, как кисель, и похожая на капитуляцию мысль. — Он пришёл. Страж канала. Каменный призрак Второго вождя».

Всё же она смогла выдохнуть:

— Лия!

И уже значительно громче:

— Лия.

И увидела, как на короткое мгновение между нею и наваливающейся на неё чудовищной тенью мелькнул образ, которого она не забывала. Зелёные глаза, улыбка, весёлые морщинки, волосы, пахнущие одновременно свежестью и теплом, и забота слов, в которые теперь почти невозможно поверить: «Я буду всегда с тобой, моя маленькая». Но почти — не в счёт. И этого короткого мгновения хватило, чтобы вспомнить, что в её жизни давно уже всё переменилось и она так же давно уже ничего не боится. Раз-Два-Сникерс подняла голову, чтобы взглянуть прямо в каменное лицо Вождя.

— Я ухожу и не буду беспокоить тебя больше, — со спокойным достоинством произнесла Ра-Два-Сникерс.

Она не знала, что произойдёт дальше, но не стала дожидаться, какую реакцию вызовут её слова. Не глядя больше на каменный призрак, она развернулась и двинулась в сторону казарм, где Фома расположил на ночлег её людей. Сердце бешено колотилось, и в какой-то момент ей показалось, что каменная рука тянется к ней, что она совсем рядом. Тогда Раз-Два-Сникерс остановилась, сделала глубокий вдох и, не поворачивая головы, повторила спокойным и сильным голосом:

— Я ухожу. И тебе нечего здесь шастать. Возвращайся в туман.

Она пошла дальше. И чувствуя затылком жалящее дыхание холода, не позволила себе перейти на бег. Не позволила панике вновь одолеть себя и сделать уязвимой.