Похищение огня. Книга 2 - Галина Серебрякова

— Отлично, хвостомахатель, — похвалил бульдога Фридрих и погладил ладонью крепкую собачью голову, проведя при этом пальцем между глазниц. — У тебя, однако, Догги, прямо-таки рембрандтовские, вертикальные морщины на лбу, — удивленно пробормотал Фридрих, — ты, видимо, среди собак настоящий мыслитель.

Вернувшись домой, Энгельс долго сидел за рабочим столом.

В этот раз он просмотрел свои статьи о волонтерах-саперах, их значении и деятельности, которые печатались в одном из военных журналов, и затем принялся писать продолжение начатой «Истории винтовки». Совсем по-новому прослеживал Энгельс развитие основного вида ручного огнестрельного оружия. Затем, отложив перо, Фридрих погрузился в увлекательные размышления о будущем социалистическом обществе и его несокрушимой военной силе. Новая, никогда не виданная доселе армия, состоящая из замечательных, ловких, даровитых, интеллигентных людей, будет стоять на страже своих завоеваний. И горе тем, кто посягнет на социалистические страны. Их войска никогда не будут знать поражения.

Энгельс, прикрыв глаза ладонью, видел эти армии. Они были оснащены небывалой, поразительной военной техникой.

«И подобно тому, — думал он, — как предпосылкой наполеоновских походов был рост производительных сил начала XIX века, основой новых усовершенствований в военном деле будут новые производительные силы. Это будет грандиозно. А когда затем коммунизм победит на земле, кончится навсегда война и слово это, как и насилие, исчезнет из словаря человечества».

Глава шестая

Когда раскрываются недра

Почти всю зиму Маркс болел. Сырой, пронизывающий воздух английской столицы вызывал у него неудержимый кашель и боли в груди. Но имея денег на оплату счетов доктора, он лечился сам, старался не курить, пил лимонад и снадобья, приготовленные Ленхен, не выходил в туман из дома. Болезнь развилась, однако, настолько, что он не мог более писать. Всякое движение причиняло ему физические страдания. И все же он бодрился и шутил.

— Я столь же многострадален, как Иов, но не столь богобоязнен, — смеясь, говорил он.

По вечерам, после изнурительного дня, Карл отдыхал, читая «Гражданские войны в Риме» Аппиаиа в греческом оригинале.

По своему обыкновению, он делился с Энгельсом впечатлениями о казавшейся ему ценной книге. Он писал другу, что Спартак в изображении Аппиана является самым великолепным парнем во всей античной истории и был, несомненно, великим генералом с благородным характером, как и подобало истинному представителю античного пролетариата. Зато римский военачальник Помпей выглядит у Аппиана неказистым и бездарным. Гай Юлий Цезарь намеренно допускал в борьбе с ним военные промахи и капризы, чтобы сбить с толку самодовольного противника. По мнению Аппиана, которое разделял и Маркс, любой римский генерал, даже столь посредственный, каким был Красс, уничтожил бы Цезаря в первом бою во время Эпирской войны. Но Помпей был глуп и недальновиден. С ним можно было ошибаться безнаказанно.

Маркс так увлекся перипетиями борьбы, происходившей в античном мире двадцать веков назад, что казалось, переселился в Древний Рим, где с детских лет ему было многое знакомо.

Размышляя над Аппианом, Карл решил, что Шекспир, когда писал комедию «Бесплодные усилия любви», правильно судил о Помпее как о бесхарактерном ничтожестве.

В конце января работа для «Нью-Йорк дейли трибюн», которая была главным источником существования семьи Маркса, из-за экономического кризиса и назревавшей войны Севера с Югом временно прекратилась.

Приостановилось и издание американской энциклопедии. В ней особенно часто под именем Маркса печатался Энгельс, а гонорар за эти статьи шел на Графтоп-террас. Денежные возможности Энгельса были несколько ограничены. Эрмен после смерти Энгельса-старшего никак не соглашался признать право его сына на определенную долю доходов всей фирмы. Фридрих все еще числился конторщиком и получал небольшое жалованье.

Весной Маркс нелегально, с паспортом на имя Бюринга, решил отправиться в Германию. Он хотел еще раз попытаться вернуть себе прусское подданство.

Энгельс смог дать Марксу на поездку всего десять фунтов, но обеспечил оплату векселя на тридцать, которые удалось получить у других лиц. Оставив часть этой суммы семье, Карл уехал из Англии. Он рассчитывал, но без оснований, на денежную помощь дядюшки в Голландии, управлявшего имуществом его матери.

Маркс бывал в Голландии многократно и знал хорошо ее быт, нравы, песни и эпос.

Амстердам, несмотря на весну, встретил Карла холодным проливным дождем и серым туманом. Со всех сторон непрерывно доносился до него трудный, цокающий голландский говор.

Исстари этот город прозван северной Венецией. Тихие каналы рассекают Амстердам во всех направлениях. Медленно движутся по ним барки и лодки с рыжими парусами, крепко вываренными в дубильной воде. Красивы и разнообразны мосты, соединяющие маленькие островки, застроенные хмурыми домами в три-четыре яруса. По удивительно чистым улицам степенно проходят женщины в тяжелых пышных платьях и белых негнущихся рогатых чепцах. Проезжают малыши в колясочках, запряженных козлами и собаками.

На торговых улицах перед лавками в ясные дни сидят на деревянных табуретах купцы в стеганых жилетах и шапочках, важно посасывают трубки, неторопливо читают газеты и изредка перекидываются словом.

В бывшем гетто, где улицы особенно узки, темны, мощены круглым большим булыжником, жил некогда шлифовальщик алмазов Спиноза. Марксу захотелось побывать там, где вырос этот великий философ, где подвергался он гонениям мракобесов, где много страдал и думал. Он нанял первого встречного извозчика и попросил отвезти его к дому знаменитого амстердамца. Возница долго размышлял, кто бы это мог быть, и наконец, взмахнув кнутом, погнал лошадь по однообразным улицам преимущественно с кирпичными зданиями, зелеными парками и небольшими площадями. Наконец старая, тряская, потрепанная от времени и непогоды карета остановилась. Карл с удивлением обнаружил, что находится у входа в больницу богатого врача Спинозы. Много времени и усилий потребовалось Марксу, чтобы отыскать дом великого философа.

Погостив несколько дней у своего двоюродного брата, образованного адвоката, весьма интересующегося теоретической юриспруденцией, в его зажиточном, благоустроенном доме на нарядной улице Кайзерграфт, возле Западного рынка, Карл отправился в Зальтбоммель, к брату своей матери, богатому купцу Филипсу.

В Голландии нет больших расстояний, и путь был недолог. Поезд шел по равнине. Вокруг были бесконечные ноля, засаженные цветами. На длинных поливных грядках росли разноцветные тюльпаны, дефидоли, гиацинты, нарциссы — весьма ходкий товар национального экспорта.

Необычные, превосходно содержащиеся огороды выглядели чрезмерно прозаическими. Глаза тщетно искали на горизонте горы и леса. Иногда на смену цветочным полям за окном появлялись луга, на которых пасся отборный молочный скот.

Карлу быстро надоели коровы и тюльпаны, издали очень похожие на огромный редис, и он погрузился в чтение газет.

В маленький живописный зеленый Зальтбоммель Карл приехал рано утром в субботу. На улицах города царило необычайное оживление. Это был день чистки города. Домохозяйки и прислуги в огромных фартуках и чепцах, обутые в деревянные сабо, вооружившись щетками, тряпками, ручными пожарными трубами, окатывали стены домов струей воды, протирали двери, оконные рамы, пороги. Вода, журча, стекала, очищая тротуары. Сутолока и трудовой азарт передавались детям, которые, несмотря на окрики взрослых, старались также принять участие в этом еженедельном общегородском служении божку чистоты.

В доме дяди ничто не изменилось с той поры, когда Карл юношей приехал к голландским родственникам в первый раз. За обильным обедом велись бесконечные беседы о сбыте голландских товаров, о колебании цен на табак, сыр и пряности, о наглости Бельгии. Тетушка Маркса, лучшая из домохозяек, исчерпывающе знала весь Готский альманах и могла без устали говорить обо всех королевских домах Европы и особенностях той или иной коронованной особы. Предпочтение перед всеми династиями она безоговорочно отдавала голландскому королевскому двору, о котором знала все до мельчайших подробностей.

— Наша дорогая королева, — говорила за обедом госпожа Филипс, раскладывая куски гусятины по тарелкам, — вынуждена экономить на газовом освещении и гасить лампы на приемах, когда гости переходят из одной залы в другую, настолько туго ей сейчас приходится.

— Профессия королей теперь вовсе не так уже прибыльна. Наш парламент все время сокращает ассигнования для двора, а расходов так много и жизнь непрестанно дорожает, — пошутил дядя Филипс.