Крючок для пираньи - Александр Бушков

Тщательно все продумав, он решился: сгруппировался, молниеносным перекатом переместился к следующей стопе. Быть может, его и заметили, но никаких мер, конечно же, не предпримут, им самим нужно сидеть тихонечко…

Зато теперь он был совсем близко к беседующим. Вынул из нагрудного кармана патрон, мимолетно посмеявшись над собой — хорош Маугли, — заложил его в пращу и навострил уши. Говорили на английском — правда, незнакомец выговаривал слова чересчур уж правильно и старательно, как человек, обучавшийся исключительно по книгам, без общения с «носителями разговорной речи».

— Иногда самое главное — уметь осознавать, что проигрываешь.

«Это американец», — сообразил Мазур. Собеседник тут же подал реплику, не особенно и скрывая насмешки:

— Не спорю. Однако решительно не понимаю, какое отношение ко мне имеет эта сентенция.

— Думаю, все уже ясно. Вы еще не поняли, почему на борту нет господина Низгурецкого? Должен вас огорчить: наши русские коллеги его взяли в Шантарске. Он словоохотлив, иначе меня здесь не было бы…

— Дорогой мой, а имеете ли вы право мне угрожать в моей собственной стране? Только наглых иностранцев и не хватало для полного счастья…

— Я вам не угрожаю.

— Ну, давите.

— И не давлю. Всего-навсего пытаюсь втолковать, что игра закончена. Дальше вам предстоит общаться исключительно с земляками…

— Ну, это мои проблемы, вам не кажется?

— Короче говоря, вы то ли не понимаете своего положения, то ли чрезмерно наглеете, — сказал американец.

Послышался непринужденный смешок:

— Так уж и чрезмерно, старина… Только подумать: по вашей милости моя вера в людей дала изрядную трещину. Значит, бедняга Низгурецкий проговорился, оказался сущим болтуном, и потому вместо нашего человека явились вы… Какое низкое коварство! Прикинуться связным, совать нос в чужие дела… Помилуйте, я разочарован. Мне всегда казалось, что у вас демократическое общество…

— Видите ли, любое демократическое общество старается бороться с торговыми операциями вроде ваших…

— Да? Скажите пожалуйста… Вам не нравятся наши операции?

— Не мне, а закону. Во всех четырех странах, охваченных вашими… операциями, они считаются противозаконными.

— Боже, какую скуку вы на меня наводите, Шон…

Мазуру не понравилось, как говорил собеседник американца — его вальяжно-уверенные интонации. Так держится человек, заранее спрятавший в карман восемь тузов…

— Вы скучны, Шон, — сказал второй. — И глупы. — Он продолжал словно бы скучающе, растягивая слова: — Я имею в виду не только вас, но и остальную компанию. Вы меня даже несколько разочаровали: что за удовольствие обыгрывать недотепу…

— Мы с вами не в прериях. Мы на корабле, откуда сбежать можно только вплавь. Впрочем, в такой холодной воде долго не продержитесь. На корабле, в ловушке…

— Бог ты мой, наконец-то вы изрекли здравую мысль!

— Только одну?

— Как мне все это надоело…

Уловив некое изменение интонации, нутром почуяв угрозу, Мазур встал, выпрямился…

Он опоздал. Американец уже оседал, держась обеими руками за живот, издав что-то вроде сиплого стона. Сверкнула сталь. Мазур присел, над его головой знакомо вжикнуло.

По палубе загрохотали шаги. И сразу же раздался крик:

— Стоять, угрозыск!

Мазур упал на палубу, перекатился, броском кинул тело вперед, выскочил из-за плота там, где его вряд ли кто-нибудь ждал. С одного взгляда оценил ситуацию: Даша Шевчук держала пистолет обеими руками, ведя стволом за убегающей фигурой, Мазур явственно расслышал щелчок ударника — но выстрела не последовало.

Зато фигура остановилась, вытянула руку… В длинном прыжке Мазур успел подбить ногой рыжую, бесцеремонно переваливая ее через себя, в три кувырка достиг стопки плотов, за которыми и укрылся. Даша бешено барахталась. Над головой — но довольно высоко — вжикнула еще парочка пуль. Он взмыл из-за укрытия, раскрутил пращу.

Послышалось непроизвольное оханье, темная фигура выронила громко стукнувшийся о доски пистолет, стала оседать, подламываясь в коленках. Праща — довольно страшное оружие в руках того, кто умеет с ней обращаться…

— Лежать! — шепотом рявкнул Мазур, придавливая к палубе все еще отбивавшуюся Дашу. — Это мы, оба-двое…

— Вы?

— Лежать!

Однако новых выстрелов не последовало — значит, тот был один. Снова эта потрясающая, неуместная беспечность…

— А где мисс Бейкер? — спросил он. — Почему не выходит?

— У нее нет оружия, я велела сидеть и не рыпаться…

Мимо пробежал Кацуба, склонился над упавшим, бесцеремонно принялся обшаривать, предварительно добавив ребром ладони по голове.

— Вот сволочь… — Даша передернула затвор. — Осечка почему-то… Вы как тут оказались?

— Потом, — нетерпеливо сказал Мазур. — Мисс Бейкер! — позвал он громче. — Где вы там?

Но она уже бежала к напарнику. Осветила его фонариком, присев на корточки. Мазуру не понадобилось подходить ближе — он со своего места рассмотрел запрокинутое лицо, неподвижные глаза…

— Девочки, пора делать ноги, — тихо скомандовал Кацуба, держа стволом вверх небольшой пистолет с глушителем. — Сейчас могут заявиться…

— Нужно врача! — вскрикнула Джен.

— Уже не нужно, — терпеливо разъяснил Кацуба. — Бесполезно. Какие врачи… — Он рывком поставил девушку на ноги, яростно прошипел на ухо: — Уходим немедленно, некогда разводить церемонии… Даша, возьмите ее, а мы берем этого…

Он нанес лежащему еще один аккуратный, страшный удар — наркоз в полевых условиях, как говорится, бросил Мазуру:

— Подхватывай!

Быстро оглядевшись, сорвал с Джен вязаную шапочку, напялил на голову пленнику так, что открытым оставался только рот. Он сам, как и Мазур, все еще был в дурацкой маске. Даша по-прежнему возилась с пистолетом, как будто это сейчас было самым важным.

— Мать вашу! — тихонько рявкнул Кацуба и повторил по-английски, для Джен, примерно то же самое. — Если нас здесь накроют…

— Куда вы его хотите?

— Куда глаза глядят! — огрызнулся Кацуба. — Ну, долго мне вас тут уговаривать?!

Глава тридцатая

Перед штормом

Пленник, оказавшийся тяжеленным, покорно висел меж ними, волочась и задевая носками туфель ступеньки. В сознание он должен был прийти не скоро, а потому обращались с ним без всякой опаски — и крайне бесцеремонно. Кацуба ухитрился подхватить с палубы ту самую бутылку шампанского, так и оставшуюся неоткупоренной, засунул ее в карман куртки. Перед входом в коридор сказал почти жалобно:

— Девочки, я вас умоляю, — ну не надо таких физиономий! Запоремся же!

И старательно продублировал то же самое для Джен. Обе дамы добросовестно попытались придать себе разгульно-веселый вид, у Даши получалось лучше, у Джен гораздо хуже. Пленника потащили по коридору — тому самому, которым сюда шли. Никто пока что не обращал внимания, места были не особенно людные.

— В самом деле, куда его? — спросил Мазур.

— Ко мне в каюту, — предложила Даша.

— Пустой номер, — пропыхтел Кацуба. — Все ваши каюты, да и наши, уже не годятся. Там нас и будут искать в первую очередь…

— Вы считаете, что… — начала было Даша.

Кацуба бесцеремонно оборвал ее:

— Дела хреновее некуда! Ясно?

Она замолчала, не вступая в пререкания, — видимо, начинала проникаться ясным осознанием того, что дела гораздо хуже, чем кажутся на первый взгляд. «Хорошо держится, — оценил Мазур. — Терпеть ненавижу женщин, мучающих лишними вопросами…»

В коридоре стало оживленнее — судя по всему, это расползались по каютам первые слабачки, наглядно иллюстрировавшие своими персонами старую поговорку о том, что нет молодца сильнее винца. К счастью, они и не собирались подвергать увиденное логическому анализу — пьяно хохоча, охотно давали дорогу, отпуская реплики на родных языках. Для большего правдоподобия Мазур громко затянул первое пришедшее в голову:

Come, bear me to a summit -

I, dying, wish it so, —

and light a pinewood splinter

upon my grave to glow.[11]

И старательно орал все это на бодрый маршевый мотив, уверенный, что никто не распознает соли, задевал встречных плечом, выводя с чувством:

I know — some day in springtime

While speeding on its course

the south wind will recall me

together with my horse…[12]

Внутри образовался нехороший ледяной комок — у стены, усердно и отрешенно жуя резинку, стоял отечественный долдон с табличкой «Секьюрити». Нет, даже не задержал взгляда, не встрепенулся, пялился в другую сторону, где поддавшая особа с выбившимися из-под маски светлыми волосами, непринужденно поставив ногу на высокий табурет, поправляла чулок, одновременно пытаясь сохранить равновесие. Зрелище для гетеросексуального мужика было крайне завлекательное, а охранник, судя по реакции, к сексуальным меньшинствам не принадлежал. Быть может, уточнил для себя Мазур, не имел и отношения к п о с в я щ е н н о м у в здешние игры меньшинству — все время здесь они имели дело с профессионалами, чье присутствие легко угадывалось. А профессионал не отвлекся бы от поставленной задачи, даже окажись тут вместо белокурой девицы кто-нибудь вроде Клавочки Шифер…