Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

К семейному очагу, расположенному в месте, которое явно не представляло интереса для вражеской авиации, потянулись многочисленные родственники. Первой из Берлина приехала беременная Лола, за ней последовала Максова Гизела и, наконец, — дочь Рия. В доме по-прежнему жили младшие — школьники Либет и Георг, а также Лотта, которая ежедневно ездила из Рендорфа в Бонн, где училась на курсах медсестер. Как вспоминала впоследствии Лола, «все очень сблизились, а в доме буквально яблоку негде было упасть». Впрочем, на кабинет хозяина дома, но ее словам, никто не осмеливался покуситься.

Роль патриарха большой семьи, покровителя слабых женщин, очевидно, нравилась Аденауэру. Не было случая, чтобы он выразил недовольство скоплением иждивенцев в доме, прикрикнул на кого-либо из невесток или, тем более, на дочь или их детей. Не было тех вспышек часто беспричинного гнева, которые он порой обрушивал на домочадцев в бытность бургомистром. Здесь проявились лучшие стороны его характера.

Впрочем, причин для ссор, по существу, и не было. Все были заняты делом, каждый отвечал за свой участок. Приусадебное хозяйство стало главным источником пропитания; оттуда семья получала большую часть овощей (остальное доставляли близкие знакомые типа Йозефа Гиссена). Купили козу по кличке «Нельке». Помимо молока, она давала шерсть, из которой делалась пряжа, которая, в свою очередь, шла на носки и пуловеры для всей семьи. К зиме ее забили на мясо, весной та же участь ожидала ее мужское потомство, а из молодых козочек выбрали новую «Нельке», и все повторилось по второму кругу.

Соблюдение распорядка дня было высшим законом, и неоднократно случалось, что какой-нибудь визитер, желавший навестить кого-либо из членов семьи, должен был коротать время в «музыкальной гостиной», пока соответствующий член семейной бригады не завершит свои штатные операции. Впрочем, по воспоминаниям той же Лолы, хозяин дома изо всех сил старался скрасить период ожидания для гостя проникновенной беседой. Лола вспоминает и о том, как трогательно вел себя Аденауэр по отношению к ней, когда ей к концу 1943 года пришло время рожать. Каждый день он на трамвае отправлялся в Хоннеф, чтобы принести ей в родильный дом передачу: молоко, сухофрукты, а однажды даже большую банку мармелада, которую тайком от Гусей умыкнул из домашнего буфета. Спуститься утром с холма в долину — это одно, совсем другое — подниматься по нему вечером по возвращении из Хоннефа. Это уже не было простое выполнение семейного долга, налицо — сильное чувство, и не будет преувеличением назвать его любовью. Недаром невестка в своих воспоминаниях пишет, что Аденауэр буквально «очаровал» ее.

К началу 1944 года для Аденауэра стало ясно: поражение Германии неизбежно. Он постоянно слушал иностранное радио, не в последнюю очередь немецкоязычные передачи Би-би-си. В доме была только одна постоянно живущая там служанка, от ближайших деревенских домов усадьбу Аденауэров отделяло значительное расстояние, так что в сравнении со многими другими соотечественниками у него было меньше оснований опасаться доноса; тем не менее он всегда настраивал приемник на минимальную мощность и вдобавок с головой накрывался одеялом. То, что он слышал, убеждало его в лживости официальных реляций; он имел возможность узнать, что Восточный фронт рушится, что Италия потеряна и что вот-вот начнется высадка союзников во Франции. Его мысли все больше и больше обращались к вопросу о том, что будет после войны и какая роль выпадет на его долю. Характерный показатель изменения в его восприятии мира и себя в нем: в начале 1944 года он навсегда забросил свои изобретения.

ГЛАВА 6.

«ВОЙНЕ КОНЕЦ!»

Июнь 1944 года. Грохот советских танков на востоке и канонада на захваченных союзниками плацдармах на побережье Нормандии ознаменовали собой начало конца Третьего рейха. Внутри самой Германии все больше и больше немцев стали задаваться вопросом о смысле войны и последствиях неминуемого поражения. На этой основе созрел и почти свершился заговор против Гитлера. Однако его участникам не удалось соблюсти необходимой конспирации: слишком долго они занимались разработкой различных планов, слишком много людей оказались посвященными в них, слишком уж невоздержанным на язык оказался Герделер. В результате слухи о предстоящем военном путче распространились задолго до того, как 20 июля такая попытка была наконец предпринята; гестапо заблаговременно освежило списки подозрительных, и в этом списке, несомненно, фигурировал и Конрад Аденауэр.

После провала попытки покушения на Гитлера 20 июля гестапо сразу же провело серию арестов, явно руководствуясь не близостью того или иного лица к кругу заговорщиков, а скорее наличием на него компромата. Одним из первых был арестован старый друг семьи Йозеф Гиссен по обвинению «в подрыве морального духа армии». Основанием послужило ранее перехваченное цензурой письмо сыну, где он упоминал о том, что англичане разбомбили нефтеперерабатывающий завод поблизости от их дома. Гиссен успел шепнуть жене: «Предупреди Аденауэров». Так она и сделала. 21 июля ее телефонный звонок донес до нашего героя тревожную новость.

В Рендорфе началась паника. Как вспоминает Лола, «все мы были донельзя напуганы». Прежде всего было решено хорошенько припрятать партию овощей и фруктов, которую они только что получили от Гиссена. Потом надо было заняться уничтожением компрометирующих документов. Задача была нелегкая: Аденауэр имел привычку хранить разного рода старые квитанции, счета и массу прочего бумажного хлама, который складывался в большие картонные коробки вперемешку с действительно важными бумагами. Теперь надо было срочно разобрать и сжечь все, что могло вызвать подозрение гестаповских ищеек. В костер пошли и книги, содержание которых могло им не понравиться. Радиоприемник был тщательно настроен на волну имперского радио.

Гестапо между тем явно не спешило нагрянуть в дом престарелого пенсионера. Только 24 июля, в воскресенье, примерно около часу дня, когда вся семья обедала на террасе, перед домом появилась группа агентов — семь человек во главе с одноруким чином из боннского управления. «У нас приказ обыскать ваш дом, — бесцеремонно бросил однорукий, предъявляя ордер. — Кроме того, у нас есть к вам ряд вопросов».

Двое гестаповцев уединились с Аденауэром в его кабинете, остальные принялись проверять шкафы и буфеты, перетрясать вещи, копаться в ящиках и т.п. Они перерыли все: от чердака до подвала, и, разумеется, ничего не нашли. Допрос свелся к простой формальности: не было задано ни одного вопроса в связи с событиями 20 июля, спрашивали в основном о его отношениях с Гиссеном и некоторых его прежних знакомствах, была затронута и старая тема «сепаратизма». В конце концов агенты где-то около половины пятого удалились, предварительно забрав несколько книг, опечатав кабинет хозяина и пообещав наутро вернуться.