Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Однако война все более властно вторгалась в эту идиллию. «Мы тут особого беспокойства не испытываем. Но вот эти бедняги в Бонне уже пережили на этой неделе две неприятные ночи. Здорово бомбили речной порт в Нейсе… Мы до сих пор ничего не знаем о Максе», — пишет Аденауэр Рие 6 июня. Большая часть письма, правда, посвящена повседневным мелочам: у Гусей — сенная лихорадка, жарко и сухо, вишни будет мало, начинается клубника, расцветают розы; однако в конце письма — снова о войне. «К сентябрю Англию нужно оккупировать, иначе это придется отложить до весны» — такова его оценка стратегических возможностей для Германии.

В этом письме четко отразились его тогдашнее настроение и образ мыслей. Внешне он вроде бы полностью поглощен своими изобретениями, садом и домашними делами, однако чувствуется, что положение аутсайдера явно тяготит его. «Ощущать, что ты еще что-то можешь, и не иметь возможности что-то сделать — с такой ситуацией мне очень трудно примириться», — жаловался Аденауэр в одном из личных писем, относящихся еще к марту 1940 года.

Отлучки из Рендорфа были редкостью: в конце июня он съездил навестить Макса, который долечивался в госпитале в швабском Гмюнде близ Штутгарта, а в октябре — в Дуйсбург на похороны своего старого кёльнского приятеля, промышленника Петера Клекнера, скончавшегося в почтенном возрасте семидесяти семи лет. На Рождество вся семья вновь собралась вместе. Из Берлина приехал Конрад, из Кенигсберга — своего нового места службы — Макс; он успел не только поправиться, но и обручиться с некоей Гизелой Клейн — «очень приятной девушкой из Кёльна», как ее охарактеризовал глава семейства. Пауль благополучно окончил гимназию и готовился к поступлению в семинарию, младшие были на каникулах. Не смогли приехать только Рия с мужем.

Начался новый, 1941 год. 5 января Аденауэру исполнилось шестьдесят пять лет. День рождения отпраздновали скромно, в узком семейном кругу. Судя но его письму, адресованному Доре Пфердменгес, он все больше начал размышлять о бренности жизни и грядущем уходе в мир иной.

Победы германского оружия внесли неожиданное разнообразие в жизнь усадьбы. В середине 1940 года Аденауэр подал заявку на выделение ему работников из числа французских военнопленных, подробно изложив основания для своего ходатайства: он — владелец дома и земельного участка, он — пенсионер, многодетный и не может обойтись без дополнительной рабочей силы. Власти Зигбурга удовлетворили ходатайство и прислали несколько человек из ближайшего концлагеря.

Их разместили в одном из подвалов и указали фронт работ — вскапывать садовый участок. Для пленных это было наверняка лучше, чем пребывание в лагере: охраны не было, хозяин относился к ним довольно неплохо, по крайней мере если судить по их письменным свидетельствам, сделанным в конце войны. Он, разумеется, позаботился и о том, чтобы получить от властей энную сумму за содержание присланной ему рабочей силы.

Присутствие французов, вероятно, внесло некоторое оживление в быт усадьбы, в остальном жизнь была довольно однообразна. Пауль поступил в семинарию, но почти сразу же был отправлен на трудовой фронт — строить укрепления на острове Зильт в Северном море. Конрад перешел в Аахенский филиал АЭГ. Макс в августе 1941 года женился; ему посчастливилось: как раз накануне нападения на Россию его перевели в Брюссель, в аппарат оккупационной администрации, к вящей радости родителя и его самого. Лотта, Либет и Георг (его чаще называли на французский манер Жорж, или на рейнском диалекте — Шорш) уехали на каникулы в Швейцарию; поездку устроил швейцарский консул в Кёльне Вейс, «дядя Тони», как его звали в семье. Впечатление от поездки слегка подпортил Шорш: он слишком скучал по дому. Аденауэр в общем правильно охарактеризовал атмосферу дома, когда он написал в начале декабря 1941 года одному из знакомых: «У нас ничего нового».

1942 год был более богат событиями. В России вермахт столкнулся с сильным сопротивлением, в войну вступили Соединенные Штаты Америки, и военная ситуация стала меняться не в пользу Германии. Промышленные объекты Рейнланда подвергались все более массированным бомбардировкам. 31 мая армада из тысячи британских бомбардировщиков совершила налет на Кёльн. «Кёльн постигла страшная катастрофа», — так охарактеризовал Аденауэр последствия этого налета в одном из писем, датированном 1 июля 1942 года. Сестра Аденауэра Лили и ее муж Вилли Зут потеряли все, что имели, самих их спасло только то, что они в это время находились за пределами города. Полностью разрушенным оказалось большое пространство финансового центра и промышленных районов города.

Под влиянием военных неудач активизировалось движение сопротивления Гитлеру. Осенью 1942 года в Кёльне состоялась встреча группы диссидентов-католиков. Присутствовали, в частности, руководитель северогерманского отделения Ордена доминиканцев Лауренций Зимер, каноник Отто Мюллер и два светских лица — Николаус Гросс и Карл Арнольд, видный деятель католического профсоюзного движения. Приглашены были также уже известные нам Якоб Кайзер и одна из ключевых фигур будущего антигитлеровского заговора 20 июля 1944 года, доктор Карл-Фридрих Герделер.

Не будем повторять всего того, что о нем написано, а написано достаточно много. Ограничимся констатацией того факта, что это была сложная, противоречивая личность, в полной мере воплотившая в себе как положительные, так и отрицательные качества типичного пруссака. Нельзя отрицать его личной смелости и твердости взглядов. Он родился в 1884 году, храбро сражался на Восточном фронте в 1915 году, а после войны сделал успешную карьеру регионального политика. Приверженец весьма правых взглядов, он стал в Веймарской республике видным членом Национальной народной партии. Очевидно, это обстоятельство вполне устроило избирателей Лейпцига, которые в 1930 году избрали его своим бургомистром. Его отличала склонность к бахвальству, внешность — квадратное жесткое лицо, широко поставленные глаза, волосы ежиком — внушала скорее страх, чем доверие.

Герделер оставался бургомистром Лейпцига до 1937 года; его вынудили подать в отставку после того, как он выразил протест против сноса памятника композитору Мендельсону. К нацистам он всегда относился отрицательно, но не столько из-за ущемления ими демократических свобод, сколько из-за того, что они не собирались реставрировать монархию Гогенцоллернов и недостаточно громко, по его мнению, требовали возвращения Германии к границам 1914 года. После ухода с поста бургомистра Лейпцига он сблизился с группой немецких генералов, которые придерживались аналогичных взглядов и признанным главой которых был Людвиг Бек, занимавший до 1938 года пост начальника Генерального штаба. Это и было ядро заговорщиков 20 июля.