Экономический кризис: кто виноват и что делать - Николай Конюхов

«Математическое доказательство не есть простое сцепление силлогизмов: это силлогизмы, расположенные в известном порядке; и порядок, в котором расположены эти элементы, имеет гораздо больше значения, чем сами элементы. Если у меня есть чувство, интуиция, так сказать, этого порядка, вследствие чего я сразу могу обнять всю совокупность рассуждений, мне уже нечего бояться забыть какой-то элемент; каждый из них сам собою займет свое место, для него предназначенное, без всякого усилия со стороны моей памяти» [6, стр. 7]. «Творить — это значит различать, это значит выбирать» [6, стр. 9].

«Бесплодные комбинации даже не приходят на ум изобретателю. В пределах его сознания появляются комбинации только действительно полезные и наряду с этим несколько других, которые он отбросит впоследствии, но которые носят до некоторой степени характер полезных комбинаций» [6, стр. 10].

«Не теорема интересна для психолога, а обстоятельства, при которых она добыта» [6, стр. 11].

«В продолжение двух недель я старался доказать, что не существует никаких других функций, аналогичных тем, которые я назвал впоследствии фуксовыми функциями; я был тогда очень невежественен; каждый день я садился к рабочему столу и проводил за ним час или два; я перебирал огромное количество комбинаций и не приходил ни к какому результату. Однажды вечером я выпил черного кофе, вопреки обыкновению, и не мог заснуть; идеи толпой возникали в мозгу; я ощущал как бы из столкновение до тех пор, пока две из них не сцепились… между собой, чтобы образовать стойкую комбинацию.

Утром я установил существование одного класса фуксовых функций, происходящих из гипергеометрического ряда; мне оставалось только редактировать выводы, что отняло у меня несколько часов». [6, стр. 12–13].

Исследование шло дальше. Возникали новые научные идеи.

«После этого я оставил Канны, где жил тогда, чтобы принять участие в экскурсии. Дорожные перипетии заставили меня забыть о математических работах. По приезде в Кутанс мы сели в омнибус для какой-то прогулки; в тот момент, когда я поставил ногу на подножку, у меня возникла идея, к которой, казалось, я не был подготовлен ни одной из предшествующих мыслей, именно: что преобразования, которыми я пользовался для определения фуксовых функций, тождественны с преобразованиями не-евклидовой геометрии»

«Я не сделал проверки, у меня не хватило бы на это времени, так как в омнибусе я возобновил начатый разговор; но у меня уже тогда явилась полная уверенность в правильности идеи. По возвращению в Канн я со свежей головой проверил вывод только для очистки совести».

«Затем я уехал в Мон-Валериан, где должен был отбывать воинскую повинность. У меня было тогда много различных забот. Как-то раз, когда я проходил через бульвар, предо мною вдруг предстало разрешение затруднения, которое раньше оставило меня. Я не старался немедленно разобраться в этом и только после службы снова взялся за этот вопрос. У меня были все элементы, мне оставалось только собрать и привести их в порядок. Таким образом, я окончательно редактировал свой мемуар без всякого труда».

«То, что поражает тут прежде всего — это проблески внезапного озарения, которые являются признаками предшествующей долгой бессознательной работы. Участие этой бессознательной работы в математическом творчестве кажется мне неоспоримым, а в других случаях, где это участие менее очевидно, все-таки можно было бы найти следы его. …Но с большей уверенностью можно предположить, что этот отдых был наполнен бессознательной работой» [6, стр. 12–14].

«…озарение сознания, вместо того, чтобы возникнуть во время прогулки или какого — либо путешествия, возникает иногда во время периода сознательной работы, но независимо от этой последней, играющей, самое большее, роль возбудителя; она как бы побуждает облечься в сознательную форму те скрытые от нашего сознания результаты, которые мы уже приобрели во время отдыха» [6, стр. 14–15].

«В подсознательном… царит то, что я назвал бы свободой, если можно так назвать простое отсутствие дисциплины и беспорядок, порождаемый случаем. Этот именно беспорядок и обусловливает собою неожиданные соединения» [6, стр. 23].

Есть самонаблюдения, которые говорят о то, что результат предшествует его пониманию. Вот мнение К. Гаусса: «Мои результаты я имею уже давно, я только не знаю, как к ним приду». Если это так, то результат просто считывается с определенного информационного поля.

Л. Де Бройль отметил важность интуиции в научном творчестве, рассматривая ее и как иррациональное явление. «Воображение, позволяющее нам представить себе сразу часть физического мира в виде наглядной картины, выявляющей некоторые ее детали, интуиция, неожиданно раскрывающая нам в каком-то внутреннем прозрении, не имеющем ничего общего с тяжеловесным силлогизмом, глубины реальности, являются возможными, органически присущими человеческому уму; они играли и повседневно играют существенную роль в создании науки. …Конечно, постулат о рациональности вселенной, если его принять без ограничений, привел бы к утверждению о том, что следствием применения строгой системы рассуждений к наблюдаемым фактам должно быть точное и полное описание физического мира. Но это верно лишь в идеальном случае; систему рассуждений, о которых только что шла речь; нельзя фактически построить, потому что физический мир характеризуется крайней сложностью, бросающей вызов нашему пониманию… Очень часто нам приходится переходить от одного рассуждения к другому посредством акта воображения или интуиции, который сам по себе не является полностью рациональным актом.

…Таким образом (поразительное противоречие!), человеческая наука, по существу рациональная в своих основах и по своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называют воображением, интуицией, остроумием. Лучше сказать, ученый проводит рациональный анализ и перебирает звено за звеном цепь своих дедукций; эта цепь его сковывает до определенного момента; затем он от нее мгновенно освобождается, и свобода его воображения, вновь обретенная, позволяет ему увидеть новые горизонты. …Но всякий порыв воображения и интуиции, именно потому, что он является единственным истинным творцом, чреват опасностями; освобожденный от оков строгой дедукции, он никогда не знает точно, куда ведет, он может нас ввести в заблуждение или даже завести в тупик. И поэтому научное исследование, хотя оно почти всегда направляется разумом, тем не менее, представляет собой увлекательное приключение» [2, стр. 293–294, 295].

А вот самонаблюдение одного из ученых. Оно позволяет связать идею психической активности в инсайте с работой иммунной системы. «Когда я осознал, что мой ум активно работает над чем-нибудь, у меня возникло смутное чувство, которое очень трудно описать, оно было подобно неясному впечатлению об умственной активности. Но когда ассоциация выплыла на поверхность, оно развилось в чувство радости» [3, стр. 260].

Это мнение интересно тем, что инсайт сопровождается повышением настроения, то есть срабатыванием гормонального механизма психической саморегуляции. В таком радостном состоянии находятся монахи, когда они чувствуют помощь с выше, в таком радостном состоянии находятся ученые, завершив свой труд или чувствуя такую подмогу из вне во процессе его создания…

Обратимся к исследованиям академика Бехтеревой Н. П. Она говорит об открытии механизма в мозгу человека, который при определенных условиях (истинная вера — важнейшее) может помочь считывать помощь Божью при поиске истины. Этот механизм срабатывает раньше собственно логических рассуждений. «До нас было известно, что в мозгу есть разного рода детекторы, структуры (зоны, нейронные популяции), избирательно реагирующие на какое-то явление, процесс и т. п. Мы увидели избирательную или преимущественную реакцию сначала некоторых подкорковых зон, а затем и коры на ошибку в достаточно тривиальном действии. И назвали эти зоны детекторами ошибок…

Сам феномен оказался очень привлекательным, в частности, для объяснения многих событий и действий человека в повседневной жизни. Оказалось далее, что после реакции детекторов может развиться активация мозга, что, вероятнее всего, в данном случае может рассматриваться как предпосылка для последующей оптимизации осуществляемых действий…».

И ее дальнейшие рассуждения о том, что есть «кирпичиковая» наука, в которой каждый последующий вывод вытекает из предыдущего, а есть научные решения из «ниоткуда».

Она психофизиологический механизм считает аналогичным гипнотическим механизмам. «Разумного объяснения гипноза нет, но факт есть и используется. Если принять аналогию — то важно только то, что проникновение в чьи-то помыслы и освоение их возможно. Может быть, отсюда и идеи черпания идей из „высшего разума“, идеи о мозге как детекторе?..