Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

Хода нет.

Стали продувать цистерны. И как назло — там закусило, там отказ. У личного состава шок!

Заорал, чтоб продуть всё аварийным продуванием. Всё выдули. Даже командирскую группу.

Боцман докладывает: «Глубина 207 метров, лодка встала».

Знаю, что после 200 метров продувание цистерн главного балласта малоэффективно. Всплывать с такой глубины можно только за счёт хода, когда под корпусом и рулями возникает подъёмная гидродинамическая сила. Но хода нет, как не было, несмотря на все заклинания механика. И мы уже за 200-метровой отметкой. Но лодка встала… Надолго ли? Куда она пойдёт — вниз или вверх? От нас уже ничего не зависело. Судьба наша решалась на точнейших аптечных весах. На одной чаше весов — законы физики, на другой — наши молитвы. Томительнейшие секунды.

Но Бог-то всё-таки есть! Лодка постояла, «подумала» и стала всплывать.

Голос боцмана, как глас Божий: «Глубина 206 метров, лодка медленно всплывает!»

Пошла, пошла, пошла… Быстрей… Быстрей. На глубине 100 метров открыли клапана вентиляции. Додули остатки балласта остатками ВВД, воздуха высокого давления. Закачало на крутой волне. Надо подниматься, отдраивать верхний рубочный люк. Но шевельнуться не могу. Голова ясная, всё остальное — каменное… От стресса.

Потом выяснилось, что авария произошла по вине завода. Одна из шестерён турбозубчатого механизма треснула из-за литейного брака, в ней оказалась каверна. И произошло рассоединение муфты ТЗМ с линией вала. Подобная неисправность обнаружилась потом ещё на одной «Щуке». Но нам-то от этого было не легче.

Евгений Симонов:

— Всплыли и тут же попали в жесточайший шторм. А хода нет. И несёт нас на камни бухты Саранной. Качка убийственная. Все в лёжку лежали. У нас акустик был, так только он на рулях стоял. Да толку-то, без хода корабля рули бесполезны.

Контр-адмирал Григорий Бутаков:

— Потом говорили, что такого шторма более 100 лет не было! Волны выбросили бы меня на камни и расхлестали вдрызг. Надо подальше отходить от берега. И тут я получаю приказание немедленно заходить в бухту. Но я же могу только на электромоторах двигаться. Под ними в такой шторм в узкость не войдёшь. Безопаснее было бы в океане штормовать. Однако командующий флотилией вице-адмирал Павлов принял решение заводить нашу лодку в бухту двумя буксирами. Я в перископ смотрю, а буксир где-то «в небе», волна его поднимает. Связываюсь с базой:

— Товарищ командующий, мне нельзя подходить. Уберите от меня эти буксиры! Я же людей на палубу вывести не могу! Смоет всех!

А буксиры идут у меня вдоль бортов и стреляют из линемётов.

Я им кричу в мегафон: «Тащите меня в океан, закончится шторм, тогда в базу пойдём!»

Но они всё равно завести ничего не смогли.

Мы же пытались исправить злополучную муфту. Пробовали с обеих сторон железяки приварить. Не сработало. Пытались ломом заклинить. Всё ломало, как спички.

Евгений Симонов:

— 36 часов буксиры пытались заарканить нас на волне. Тросы лопались один за другим. Чудом никого не убило. При запредельных кренах и дифферентах сработала аварийная защита реактора… В общем, из огня да полымя!

Григорий Бутаков:

— Спасло нас от навала на камни то, что ветер изменил направление и пошёл от берега… А ход смогли дать только через четверо суток.

Нет худа без добра. И та передряга испытала экипаж на прочность лучше любой тренировки по борьбе за живучесть. Здесь, у берегов Америки, на «горячей сковородке» и командир К-360 капитан 2-го ранга Григорий Бутаков, и его старпом капитан 3-го ранга Андрей Аполлонов, и механик командир БЧ-5 капитан 3-го ранга-инженер Илья Железнов были уверены в своём экипаже. Если что, не подведут, сработают так же, как в тот камчатский шторм…

Командир БЧ-1 (старший штурман) капитан-лейтенант Юрий Ерёмин:

— Однажды какая-то наша подлодка нарушила границу иностранных территориальных вод. Вышел международный скандал, и Главком запретил нашим кораблям подходить к кромке террвод ближе чем на пять миль. Но здесь мы оказались перед выбором: или мы нарушаем главкомовскую поправку, и тогда не выполняем поставленную задачу, или… Мы выбрали последний вариант. Пришлось подойти так близко, что командир предложил мне посмотреть на вероятного противника в упор. В линзах перископа были очень хорошо видны береговые хребты и самая высокая вершина — гора Олимпес, автотрасса, по которой двигались разноцветные машинки… Дух захватывало при мысли, что вижу Америку своими глазами. Думаю, что подобные чувства испытывали и американские подводники, разглядывая в перископ наши камчатские вулканы…

Григорий Бутаков:

— Теперь наша задача сводилась к одному — затаиться и ждать, когда «Мичиган» выйдет из своей базы в океан. Перед каждым выходом стратегического ракетоносца американцы проводили полномасштабную противолодочную операцию с боевым тралением, с полётами патрульных самолётов и вертолётов ПЛО типа «Си Кинг». И мы терпеливо ждали, когда начнётся эта охота по наши души.

Ко всему прочему ещё одно обстоятельство сильно осложняло нашу жизнь: стометровая глубина и ровное, как столешница, каменистое дно. Абсолютно плоский шельф. Чем это плохо?! Во-первых, шла реверберация шумов, они отражались от грунта, накладывались, сбивали акустиков. Но она же, донная реверберация, помогала нам и укрываться от чужого наблюдения — ведь посылки американских гидролокаторов разбрасывались точно так же. Во-вторых, океанская зыбь на такой незначительной, в общем-то, глубине давала себя знать. Трудно было удерживать подводную лодку на перископной глубине. Она у нас вообще капризная, это же не «Стратег» со своей массой и своим водоизмещением. Очень сложно было сохранять скрытность.

Но то, что нам угрожало, нас и спасало: интенсивное судоходство. У меня был немалый опыт плавания под днищами судов. И экипаж в этом плане был нормально отработан. Такая вот диалектика.

И вот настал тот день, ради которого мы пересекли под водой Тихий океан. Американцы начали расчищать путь своему «Мичигану».

Три канадских фрегата типа «Рестигуш» и один американский эсминец врубили гидролокаторы и пошли плотным строем прочёсывать глубины. А мы были от них в 60–70 кабельтовых. Очень близко, учитывая возможности их поисковой аппаратуры. Что делать?

Я развернулся и стал уходить в сторону океана. Но особо далеко не уйдёшь. Дошёл до кромки своего района, и всё. Дальше боевое распоряжение не велит покидать пределы назначенной позиции.

И я принимаю решение — нырять под средний в ордере корабль. Разворачиваюсь, увеличиваю ход и прямо под средний корабль.

А народ-то мой волнуется, шумы винтов в отсеках слышно. Вся надежда, что командир всё знает. Ведь мы вдалеке от Родины. А ведь мне было всего 32 года.

Евгений Симонов:

— Мы слышали шумы гребных винтов прямо над головой. Но это полбеды. Хуже всего, что американцы бросали сигнальные бомбочки. А они по 3–4 килограмма. И не поймёшь, то ли это профилактическое бомбометание, то ли это сигналы по международному коду…

Григорий Бутаков:

— И вот иду я под этим «Рестигушем». Они меня не обнаружили. Может быть, раньше что-то почуяли. Пошли искать… Поисковый ордер дошёл до внешней кромки моего района, и дальше они пошли. А мне-то дальше нельзя. Они пошли в открытый океан, молотят своими гидролокаторами. Самолёты туда полетели. А я поотстал да и обратно вернулся.

И тут «Мичиган» стал выходить. Я его обнаруживаю, слежу за ним с дистанции примерно 40–60 кабельтовых. Контакт классифицировали. Записали.

Но часа через полтора и они нас обнаружили. Шумность-то у нас была приличная! Они всплыли в надводное положение и ушли в базу. Поломали мы им выход.

Тут и начались разные интересные моменты. Стал я замечать, что «особист» учредил за мной самую настоящую слежку. Куда я, туда и он. Я в штурманскую рубку, и он за мной, я карту смотрю, и он за моей спиной. И так каждый раз. Я не выдержал, пригласил его в свою каюту:

— В чём дело? Ты что, мне не доверяешь?

— Что вы, товарищ командир! Но можно вам вопрос задать? Почему вы всякий раз выбираете глубину погружения не так, как все командиры?

— То есть?

— Ну, обычный командир погрузился бы на пятьдесят метров для ровного счёта, а вы на сорок семь. Или на девяносто семь, как сейчас, а не сто, как это сделал бы командир, с которым я раньше ходил.

Короче, усмотрел он в моём выборе глубин какой-то шифр что ли… Ну, посмеялся я про себя, а ему ответил:

— Да потому, что я выбираю глубину не по ровному счёту, а по гидрологии! Или по изобате… И потом, «семёрка» — моё счастливое число. Никогда не подводила.