«Если», 2001 № 08 - Павел Вежинов

Свобода, братство, равенство — все то,

О чем томимся мы, почти без веры,

К чему из нас не припадет никто, —

Те вкусят смело, полностью, сверх меры.

Кратковременная «оттепель» подарила новые надежды и планы на будущее. В НФ «оттепель» наступила раньше других видов литературы — в 1957 году, когда всего за несколько месяцев до запуска первого искусственного спутника Земли на страницах журнала «Техника — молодежи» стартовала, вероятно, самая значительная утопия XX века — роман И. А. Ефремова «Туманность Андромеды». Чаще всего исследователи НФ называют это произведение гимном коммунизма, но автору этих строк ближе позиция критика Всеволода Ревича: «Ефремов написал вовсе не коммунистическую — в нашем смысле слова — утопию… В меру сил он написал общечеловеческую утопию». Аналогов «Туманности Андромеды» в утопической литературе не было ни до, ни после. Отдалив мир будущего на тысячелетие, писатель совершил беспрецедентную попытку изобразить радикально новое человечество — не просто отличное от нас интеллектуально, но и с принципиально иной этикой. Ефремовский мир — подчеркнуто космополитичен, он лишен не только государственных границ, но и национальной самоидентификации. Заслуживает огромного уважения смелость Ефремова, с которой он взялся охватить все стороны человеческой деятельности и жизни — от прорисовки инфраструктуры и достижений науки до сугубо гуманитарных сфер, как то — педагогика, культура, досуг, любовь и т. д. Мир, нарисованный писателем, неоднозначен и противоречив, но тем и привлекателен.

Если Ефремов раздвинул горизонт коммунистической утопии, то А. и Б. Стругацкие населили эту самую утопию живыми людьми, которых не хватало в «Туманности Андромеды». Люди будущего у Стругацких вообще мало чем отличаются от современников. Бесспорно, цикл новелл «Возвращение. Полдень XXII век» (1962) — одна из лучших панорам далекого будущего, созданных в советской литёратуре.

В сущности, Стругацкие написали не просто утопию, а Историю Будущего, хотя мир Полдня по мере удаления от дня сегодняшнего приобрел черты статичности — недостаток, свойственный большинству утопий вообще.

На мой взгляд, недооцененной оказалась удачная попытка Вадима Шефнера изобразить в романе «Девушка у обрыва» (1965) гармоническое общество XXII века. А между тем наряду с утопиями Ефремова и Стругацких это одна из лучших и самых живых утопических картин советской литературы. Шефнеровский роман — яркий пример гуманитарной утопии, которой присуща нарочитая «несерьезность», что заметно выделяет произведение из ряда других образчиков жанра. Шефнера мало волнуют научные достижения будущего (хотя один из главных героев — ученый, открывший Единое Сырье — аквалид, что привело цивилизацию к абсолютному благополучию), в центре его внимания — человеческие отношения. А они, как оказывается, совсем не изменились. Ну разве что ругательства вышли из употребления и алкоголиков стало поменьше (их автор остроумно окрестил словом «Чепьювин» — т. е. Человек Пьющий Вино). В юмористических красках писатель изображает сложности обновления общества. Например, вместе с деньгами Всемирный Почтовый Совет решил отменить и почтовые марки, а их коллекционирование признано «пережитком, не приносящим человечеству никакой пользы». Разумеется, это вызвало решительный протест со стороны многочисленных филателистов. Встречаются и другие курьезы, связанные с отменой денежных единиц — роботы-официанты, не приученные к «халяве», стали обслуживать клиентов менее добросовестно.

Из попыток создать масштабную коммунистическую утопию стоит упомянуть и роман-эпопею Сергея Снегова «Люди как боги» (1966–1977). Стремясь облегчить восприятие социально-футурологических идей, автор втиснул утопию в жанр «космической оперы». «Опера» получилась великолепной, захватывающей, но зато утопические сцены — самые провальные в романе.

Утопия вернулась в литературу на очень короткий срок. По большому счету, подобные произведения отличались друг от друга разве что сюжетом и степенью литературного мастерства. Триада Ефремов — Стругацкие— Шефнер исчерпали ресурсы коммунистической утопии, ничего не оставив коллегам по перу. В советской литературе был возможен только один вариант будущего; шаг вправо, шаг влево немедленно карался. Из наиболее талантливых произведений, посвященных обществу будущего, назовем «Мы — из Солнечной системы» (1965) Г. Гуревича, «Глоток Солнца» (1967) Е. Велтистова, «Скиталец Ларвеф» (1966) Г. Гора, «Гость из бездны» (1962) и «Гианея» (1965) Г. Мартынова, «Леопард с вершины Килиманджаро» (1972) О. Ларионовой.

Уже к началу семидесятых утопия практически исчезла с литературного небосклона. Она закончилась вместе с «оттепелью». Она просто не могла существовать в реальности застоя, с которой вступала в демонстративное противоречие. Утопию загнали в ведомство детской литературы. Фантастику нивелировали, усреднили не столько цензоры, сколько сама реальность. Для создания достойных картин будущего фантастике недоставало упоения революционными свершениями из 20-х, ни даже накала «холодной войны» 50-х. 1970-е — «мертвый сезон» в советской НФ. Эта разочарованность «вдохновила» певца Мирового Коммунизма И. А. Ефремова написать «Час Быка» (1968). Всего десятилетие спустя А. и Б. Стругацкие разрушат внешнюю благость Полдня убийством Абалкина в «Жуке в муравейнике». Немногим позже автор «розовощекого» романа «Путешествие длинною в век» (1963) В. Тендряков напишет антиутопию «Покушение на миражи» (1988)[6].

Пред будущим теперь мы только дети…

В середине 1980-х годов идея планетарного коммунизма окончательно развалилась, и фантасты вернулись на «русское поле». Очередной социальный эксперимент пробудил к жизни, казалось, забытый жанр — антиутопию. С перестройкой в СССР пришли не только гласность и подобие демократии, но и ощущение надвигающейся катастрофы. Именно предчувствие распада империи и экстраполяция возможных политических, социальных и психологических последствий этого процесса составляют основное содержание большинства произведений конца 80-х — начала 90-х.

«Для одних эта эпоха стала огромной личной трагедией, для других— крушением «империи зла» и «тюрьмы народов». В любом случае распад государственных образований исполнен трагизма и колоссальной психологической ломки. Ведь крушение государства — это не просто переделка границ и «перестройка» общественно-политических и экономических отношений. Прежде всего писатели увидели здесь трагедию личности» (Б. А. Ланин).