Средневековый детектив - Владимир Романовский

Про хвиникийскую статую что-то говорил Хелье. Вроде, это жена Ярослава так шутила. Дир не очень понимал, что это значит, но выражение ему понравилось. Сводник тоже не знал, что это такое – быть похожим круглые сутки на хвиникийскую статую, но решил, что это, наверное, неприятно очень, и лучше дальше ничего не уточнять. Люди определенных сословий вообще скептически относятся к просвещению, особенно к общим дисциплинам. Всем своим существом давал сводник Диру понять, что согласен и будет прятаться при виде Минервы, и вообще уедет в Литву. Держа его одной рукой на весу, Дир задумался о состоятельности молчаливых обещаний сводников.

– Конечно, – сказал он задумчиво, – можно было бы просто свернуть тебе шею. Это гораздо проще и надежнее. С другой стороны … Минерва!

Минерва, все это время стоящая неподалеку, наблюдавшая за действом и не знавшая, что ей делать – вмешиваться или нет – сказала, —

– Да?

– Как ты думаешь, убить его или отпустить?

– Ты его отпусти, Дир.

– Да, пожалуй, – согласился Дир, ставя сводника на землю и становясь пяткой ему на ногу. На пятку он перевел весь вес своего тела.

Сводник завыл, морщась от боли.

– А мне кажется, ты плохо понял, что тебе сказали, – усомнился Дир, вертя пяткой. – Скажи, понял?

– Я понял! Я понял! – закричал сводник.

– Что надо делать, как увидишь ее?

– Прятаться!

– А может, не прятаться?

– Нет, прятаться обязательно!

– А что, если тебя утопить, тут где-то река была?

– Нет, не надо! Я понял! Я буду прятаться!

– Будешь?

– Буду!

– Ладно, – смилостивился Дир. – Поверю на этот раз. Парень ты, наверное, неплохой.

Отпустив сводника, быстро заковылявшего прочь, он сказал Минерве, —

– Догоняй Ротко, чего встала.

– Дир, ты не … спасибо тебе…

– Догоняй же.

– Ты не зайдешь ли к нам?

– Не зайду, – сказал Дир. – Дел много, – добавил он важно. – Иди.

Минерва догнала Ротко через квартал. Зодчий внимательно рассматривал какие-то настенные узоры.

– Куда ты пошел без меня! – крикнула она ему.

– Я тебя здесь ждал. Ты с кем-то разговаривала.

– Горе ты мое, – воскликнула она в отчаянии. – Со сводником своим разговаривала. Он хотел деньги у меня забрать.

– Забрал?

– Нет. А ты бы хоть вступился, что ли, сказал бы ему, что я с тобой теперь живу.

– Э нет, так мы не сговоримся, – возразил Ротко строгим голосом. – Ежели кто тебя обижает из-за моих дел, тогда да, вступлюсь. А в свои дела меня не впутывай. Мне неинтересно.

– Как это? – удивилась она.

– Так. У всех есть прошлое, и каждый ответственен за свое прошлое. У меня на твои прошлые дела времени нет. Выпутывайся сама. И если они, дела эти, меня хоть раз коснутся, то, пожалуйста, на глаза мне больше не показывайся.

Чудовищная несправедливость! Минерва пожалела, что не осталась с Диром. Дир бы так не сказал. Дир только что за нее вступился! Видел ли это Ротко?

– А вот Дир за меня вступился бы, – сказала она заносчиво.

– А Диру, может, делать нечего целый день, – парировал Ротко. – Вот он и ищет себе занятий. За того вступись, за этого, на лодке туда-сюда съезди. А мне строить нужно, мне не до глупостей.

– Но я же тебе не чужая!

– И что же? Если весь мир будет заниматься делами уличных хорл, то и будет он, мир, походить на хорлов терем.

Она хотела обидеться и уйти, но не ушла. К родителям ей возвращаться не хотелось, а больше идти было некуда.

Глава тридцать третья. Про зяблика

Неизвестно, где провел Детин остаток дня и ночь после суда. Ему сказали – иди, и он пошел, не разбирая пути, не помня направления, не зная, зачем это нужно, просто шагал себе вперед. Его не трогали, не хватали, не кидали в яму, не шептали в ухо, что следует говорить – и то хорошо. В Новгород он вернулся только через неделю. Где он был – он не помнил, что он ел, где спал – неизвестно. Возможно, он просто шел по прямой достаточно быстро и обогнул весь земной шар – такие слухи были, что это, мол, возможно, а возражения последователей Космаса, проживавшего в Александрии лет за пятьсот до добрыниных подвигов в Новгороде и утверждавшего, что земля на самом деле вовсе не круглая, но плоская, ничего, кроме смеха, не вызывали. Ну, не совсем. Были и сердобольные, которые пытались вразумить дураков.

– Ну вот смотри, – говорили сердобольные, – смотри, дурак. Вот бывал ты, к примеру, в Константинополе или Александрии?

– А если и бывал, так что? – отвечал дурак.

– Ну вот когда большое судно с высокой мачтой уходит туда, где небо сходится с морем – что получается?

– А что?

– Часть его скрывается, виден только парус. А это о чем говорит?

– О чем?

– Что земля наша круглая.

– Нет, земля плоская. Так написал Космас.

И сердобольные, и дураки были греки, в основном церковного сословия. Новгородцы об этих разговорах не знали. Те из них, кому приходилось задумываться о таких грунках, Космаса не читали.

Так или иначе, Детин вернулся в Новгород и пошел к себе домой. Во всяком случае, он думал, что идет домой. Он не помнил точно, где находится его дом. Вид у него был – обыкновенного бродяги. Сальные грязные волосы слиплись и торчали в разные стороны, неопрятная борода развевалась на ветру. Рубаха грязная, дырявая. Сапоги отсутствуют. Порты отсутствуют. Свита тоже. Грязными костяшками пальцев Детин стукнул несколько раз в дверь. Потом еще. В конце концов дверь открыл укуп, служивший у Детина лет десять. Он некоторое время вглядывался в Детина, прежде чем узнал его.

– Ага, – сказал укуп, смущаясь. – Здравствуй.

– Здравствуй.

Детин даже не удивился, видя, что его не пускают в дом. Не то, чтобы совсем гонят, но загораживают собою дверь и не собираются отодвигаться. Он стоял и молча смотрел на укупа.

– Не велено никого пускать, – объяснил укуп. – Ты меня прости, но не велено.

– Не велено? – неуверенно спросил Детин.

– Нет. Дома никого нет. Все уехали.

– Куда?

– На состязания. Ты, Детин, на меня не сердись. Но мой хозяин теперь – Нестич.

– Нестич?

– Твой старший сын.

– Да?

– Да. Он мой хозяин и есть.

– А я?

– Не знаю ничего. Поговори с Нестичем, если хочешь.

– Как же я с ним поговорю, если он уехал? – логично спросил Детин. – А когда он возвратится?

– Не знаю. Не задерживай меня. У меня много дел по дому.

– Ты подожди…

Но дверь перед Детином закрылась.

Детину хотелось есть. Он не помнил, просил ли он милостыню во время своего путешествия. Может и просил. Он прошел несколько кварталов, остановился на людной улице, посмотрел на прохожих, и вытянул руку вперед, ладонью вверх. Его никто не узнавал. Вскоре какая-то женщина, одетая небедно, положила ему в ладонь слегка брезгливым жестом три сапы, стараясь при этом не коснуться пальцами грязной кожи Детина. Детин некоторое время тупо разглядывал монеты. Он не помнил, что, где и сколько на них можно купить. Он поводил головой, понюхал воздух, и двинулся не зная точно куда, а на самом деле – к торгу. Вышел он к торгу окольным путем, и сразу оказался у овощной лавки. Показав Бове-огуречнику монеты, он спросил, —

– Сколько огурцов ты мне дашь?

Бова с синяком под глазом брезгливо поморщился и протянул Детину огурец.

– Деньги эти оставь себе, – сказал он. – И иди отсюда. Ты бы помылся. Пахнет от тебя нещунственно.

– Но я хочу заплатить, – возразил Детин.

– Да я не хочу взять, – отрезал Бова. – Если б не знал точно, что не отвяжешься, и огурца бы не дал. Иди, пока цел.

Детин посмотрел на соседнюю лавицу – там стояла и брезгливо смотрела на него молочница, счастливо пережившая роковой полдень неделю назад. Она сразу отвела глаза, боясь, что он сейчас у нее что-нибудь попросит.

Детин пошел прочь. Походив по городу он, сам не зная каким образом, оказался возле дома Бескана, купца, с которым некогда имел много общих дел. Он помнил дом, и помнил, что в доме живет человек, которого он знает. Он долго стоял перед домом, не решаясь постучаться, и в конце концов Бескан сам вышел в палисадник.

– Здравствуй, – сказал Детин, узнав Бескана.

– Здравствуй. Я сейчас очень занят. Я вижу, ты в бедственном положении. Приди через две недели, у меня будут свободные деньги, и я смогу тебе помочь.

– Дай мне денег сейчас.

– Сейчас не могу.

– Не можешь?

– Нет.

Детин попытался вспомнить, как зовут собеседника, и не вспомнил. Немного помявшись, Бескан сказал, —

– У нас с тобою были дела, Детин, но больше нет.

Давеча он заключил купеческую сделку с сыном Детина, который уверял, что отец больше не вернется. Голые уверения Бескана не убедили бы, но Нестич представил грамоты, подписанные тиуном. Состояние Детина перешло к Нестичу. И Бескан согласился.

– Мне бы поесть только, – сказал Детин.

– Не могу. Я сейчас уезжаю. Очень срочное дело. Совершенно нет времени. Приходи позже.

И Бескан ушел обратно в дом.