Этикет темной комнаты - Робин Роу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня перехватывает горло – я уже знал это. Разумеется, знал. Но все же мне казалось, что это будет… временно. А на самом-то деле никогда?
Никогда.
Сваливаюсь с кровати, ослепший от паники. Что со мной не так? Я и вправду хочу вновь оказаться в том доме без окон и быть прикованным цепью к кровати?
Нет, нет.
Не знаю.
Я погружаюсь.
В глубокое синее море.
И на самом дне я вижу его в высокой ночной траве, глаза у него закрыты, будто он спит. Я помню это – я был болен и сбит с толку, но я понял. Он так и не проснулся. И я помню сокрушающую окончательность этого момента. Нет никакой возможности исправить. Никакой возможности вернуть.
А затем случился некоторый сбой в моем понимании. Что-то сказало мне НЕТ – все плохое можно исправить.
Но я был неправ.
И теперь я снова погружаюсь.
Глубже и глубже.
Пока не остаюсь только я.
Один в темной комнате.
И я знаю, как справиться с темнотой.
Нужно сохранять спокойствие и ждать, когда она исчезнет.
Восемьдесят четыре
С а а а а й е е р с с с…
Сайерс…
Сайерс…
Я думаю, кто-то зовет меня по имени, но голос раздается слишком далеко, чтобы помочь.
– Сайерс.
И теперь я вижу его – посередине комнаты стоит Эван.
– Я сам вошел. – Он смотрит на меня. – Что ты делаешь?
Но я не в силах ответить ему.
Мое тело превратилось в лед, и я должен стоять совершенно неподвижно – иначе разобьюсь.
Я вижу это в уме. Сначала мои пальцы, уши и губы, затем руки и ноги и все остальное. Страх – это вселенная, и я снова падаю в себя. Это продолжается и продолжается, словно бесконечность открытого космоса. Мы глубоко внутри.
– Сайерс?
Голос Эвана возвращает меня на поверхность.
– Скажи мне что-нибудь.
Но я не могу. Если я попытаюсь, моя челюсть разобьется на куски.
– Сайе, ну хватит, ты пугаешь меня. Я не знаю, как помочь тебе, если ты молчишь.
Мне нужна помощь, нужна, и потому я шиплю, не разжимая губ:
– Я лед.
Он щурится так, будто я уравнение без знака равенства, и отходит на пару футов вправо, будто ему нужно посмотреть на меня под другим углом.
– Тебе холодно?
Нет, он не понимает.
Теперь я дышу быстро.
Моя грудная клетка вот-вот вырвется наружу.
– Если тебе холодно, то почему ты не ляжешь в кровать и не укроешься потеплее? – Он хватает меня за руку, словно хочет переместить куда-то, и я издаю панический вопль. Он стремительно отходит от меня, словно от машины со сработавшей сигнализацией.
– Черт, прости. Тебе больно?
Да. Мне больно. Он понимает. Я плачу от облегчения.
Но вслед за этим новый приступ паники – что, если мои слезы замерзнут, и глаза разобьются, и весь мир погрузится во тьму? Я должен сказать ему, прежде чем он тоже покинет меня.
Неприятный быстрый шепот сквозь зубы:
– Я л-лед. Если я пошевелюсь – то р-разобьюсь.
Выражение его лица медленно меняется, словно он знает что-то такое, чего не знаю я.
– Ты застыл, словно… – А потом он говорит: – Это не так, Сайерс.
Я был неправ – он не понимает. Я скоро умру.
– Думаю, все это у тебя в голове, Сайе. – Эван берет меня за кисть. Не обращая внимания на мой испуганный стон, он разжимает мне кулак. – Смотри.
Я смотрю, как он двигает моими пальцами. Мне плохо. Меня тошнит.
Затем он берет мою руку выше локтя – она поднята с того момента, как мое тело застыло, – и машет ею туда-сюда, согнув в суставе, как сделал бы это физиотерапевт.
– Видишь? Видишь?
Я почти киваю, но затем вспоминаю:
– Шея?
Он берет мою голову и кивает ею за меня: вверх-вниз.
Влага застилает мне глаза, и мне снова страшно:
– Глаза?
Он смотрит на меня с большим сочувствием. Просто удивительно, до чего же сокрушительным может быть сочувствие.
– С глазами у тебя все в порядке, Сайерс. Ты не лед.
И это, должно быть, правда. Моя челюсть цела, и ребра тоже. Меня покалывает, словно я оттаиваю. Но внезапно колени начинают крошиться – я разрушаюсь.
Эван ловит меня падающего и помогает устроиться на полу.
– Просто дыши, хорошо? – Он садится на корточки рядом со мной.
Ощупываю свои бедра – они целы – и прерывисто дышу.
– Ты в порядке, ты в порядке.
Я в порядке, я в порядке.
Конечно же я не заморожен.
Я просто схожу с ума.
Как долго я стоял так, словно статуя? Мне страшно подумать об этом. Теперь руки и ноги сводят судорогой, а во рту пересохло, я чувствую свой запах. Пахну я ужасно. Эван тоже должен чувствовать это, но он ведет себя так, будто не чувствует, хотя стоит очень близко ко мне, его карие глаза всего в нескольких дюймах от моих глаз. У Пенни тоже карие глаза, только ее глаза – подсолнухи, а его – янтарь, смола, сохраняющая вещи навсегда.
– Эван… почему ты так добр ко мне?
– Что ты хочешь сказать?
– Почему ты никогда не делаешь мне больно?
Он прямо-таки пугается, а потом его лицо расплывается в улыбке – такой дразнящей улыбкой одаривают маленьких детей.
– Мне не нравится причинять боль беспомощным созданиям.
Но все это не смешно. Я не думал об этом, когда он был меньше, был уязвимым, беспомощным.
И она тут же возвращается. Ослепительно-белая паника. Вскакиваю на ноги и надеваю шлем, но он почти сразу же становится тесен мне. Я издаю звуки, не похожие на слова, и я…
«Хватит, Дэниэл».
Я замираю.
«Ты мальчик, а не чертов зверь».
– Сайерс?
Он назвал меня Сайерсом. Он знает, что я не Дэниэл, он знает.
Не могу убежать…
– Что происходит?
Не могу драться…
– Говори, Сайерс.
Не могу убежать, не могу драться, не могу убежать, не могу драться…
– Посмотри на меня, Сайе. Пожалуйста.
Я смотрю и вижу Эвана, одного Эвана.
– Ты можешь убежать. И ты можешь драться. – Он не сводит с меня глаз. – На тебе нет кандалов.
Шарю глазами по комнате. Это как фотография с двойной экспозицией или же стереоскоп, застрявший между двумя кадрами. Окна спальни Дэниэла то появляются, то исчезают. Эван тоже. Я изо всех сил испуганно хватаю его за рубашку.
Он берет меня за руку и уводит из комнаты – на верхнюю ступеньку лестницы в подвал.
– Нет, прости
