Этикет темной комнаты - Робин Роу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РЕСТОРАН.
И перед ним позирует на гравийной автостоянке Пенни. Она стоит рядом с девушкой с легкими светлыми волосами и невыразительными бровями. Обе девушки улыбаются в камеру, глаза у них блестят, одеты они в бледно-розовую форму официанток.
Меня будто сбили с ног.
– Пенни работала в ресторане?
Миссис Валлес прослеживает направление моего взгляда.
– Да… вместе со своей лучшей подругой Ниной. Этот ресторанчик принадлежит тетке Нины. – В ее глазах появляется беспокойство. – Пенни говорила, они обслуживали твой столик. А ты не помнишь?
– Нет…
Но я конечно же помню. Пенни в тот вечер – несколько жизней тому назад – работала официанткой. Это она услышала мои злобные слова.
И как так получилось, что я не узнал ее?
– Мне следует убрать отсюда эту фотографию, – говорит миссис Валлес. Голос у нее высокий и напряженный. – Это там Пенни была…
Похищена. Да, мне известно это.
– Я уже пыталась снять ее, но Пенни очень расстроилась. Сказала, что она напоминает ей о том, как все обстояло раньше… но то, что она хотела ее оставить… Я этого не понимала, не видела в этом никакого смысла… – Она замолкает, заметив обращенный на нее внимательный взгляд Николая.
Мне нужно спросить, как дела у Пенни сейчас – затем я сюда и пришел, но, наверное, не стоит затевать такой разговор в его присутствии.
– Мамочка? – подает он голос. – Пойдем в парк?
Она отрицательно качает головой:
– Нет, солнышко. Мне пока еще трудно ходить по траве, но скоро мы обязательно туда сходим.
Он явно огорчается, и я знаю, что, если бы Пенни была здесь, она выполнила бы его просьбу. Она говорила, что они с Николаем неразлучны с самого его рождения. И не успев осознать, что делаю, я предлагаю миссис Валлес:
– Я могу пойти туда с ним.
Но тут же чувствую себя полным идиотом. Миссис Валлес не отпустит своего сына со мной, тем более что я совершенно не умею обращаться с маленькими детьми.
Но не успеваю я взять свои слова обратно, как Николай высоко подпрыгивает от радости.
– Да, он может!
Миссис Валлес явно сомневается:
– Ты правда не против? Это совсем недалеко…
И я улыбаюсь, потому что помощь кому-то – даже совсем небольшая – приносит радость.
– Правда.
Как только мы доходим до парка, Николай срывается с места на скорости, кажущейся невозможной для таких коротеньких ножек. Когда я догоняю его, он пытается взобраться на странно высокие круглые качели.
– Помочь? – спрашиваю я.
Он поднимает руки, я воспринимаю это как «да», беру его за талию – неуклюже, словно тридцатифунтовую вазу, и опускаю на облюбованные им качели.
– Качай! – приказывает он.
Захожу ему за спину – он очень худенький и хрупкий на вид, и я пугаюсь, что сломаю ему позвоночник или еще что. Положив руку ему на пояс, я легонько толкаю его, так что качели уходят вперед дюйма на два.
Ники недовольно оглядывается на меня.
– Хочу высоко!
Я качаю его все сильнее и сильнее, пока не получается разогнаться так, как того хочет Николай, и он счастливо вопит во всю мощь своих легких. Тут возникает троица мамочек с детьми в прогулочных колясках. Они, подозрительно глядя на меня, усаживают их на качели.
Одна из мам говорит мне:
– Это качели для малышей.
– А.
Других детей, ожидающих своей очереди на качели, здесь нет, и, честно говоря, я сомневаюсь, что Николай весит больше, чем их дети, поэтому я не вижу причин уступать им и не собираюсь уводить его отсюда. Мамочки выразительно смотрят друг на друга.
– А можно теперь на горку? – просит Николай, почуяв, наверное, повисшее в воздухе напряжение.
– Конечно, – с облегчением выдыхаю я.
Он поднимает руки, я поднимаю его – и качели поднимаются вместе с ним.
Николай громко хныкает:
– У меня ноги застряли!
Дамы бросают на меня выразительные взгляды, я продолжаю тянуть Николая вверх, а он вскрикивает, словно в агонии. Я не должен был приводить его сюда. У меня совсем нет опыта общения с детьми, и чувствую я себя просто ужасно. Мне представляются пожарные, распиливающие качели, но тут ноги Николая высвобождаются.
Но, когда мы идем к горке, он продолжает печально всхлипывать. Мне очень хочется, чтобы здесь был Эван. У него есть младшие братья, и, держу пари, он знает, что делать с плачущими детьми.
– Все хорошо? – наконец спрашиваю я, слишком уж официально.
Николай кивает и трет глаза маленьким кулачком, а потом его лицо внезапно светлеет, и он бросается к высокому каменному фонтану с тремя чашами в форме морских раковин.
– У тебя есть монетки? – спрашивает он, когда я подхожу к нему.
– Нету. Прости.
Его маленькие плечи поникают. Он не закатывает истерику, он просто расстроен, но почему-то смотреть на него совершенно невозможно, и я начинаю непроизвольно рыться в карманах в надежде на чудо.
Неожиданно Николай громко вздыхает, я прослеживаю направление его изумленного взгляда и вижу блестящую на солнце медную монетку. Он подбегает к ней и зажимает в кулаке.
– А ты знаешь, что теперь можно сделать?
– Что?
– Можно бросить ее в фонтан и загадать желание. – Он закрывает глаза, его личико становится сосредоточенным, словно он молится.
– Я желаю, я желаю, я желаю.
И я почему-то знаю, чего он хочет. Он хочет, чтобы у Пенни все было хорошо.
Восемьдесят шесть
Мой нос подергивается от сильных запахов ладана, восковых свечей и чего-то там еще, чем пахнут церкви. Тут дает о себе знать мой Внутренний Наблюдатель, он говорит, что прежний я помер бы со смеху при мысли о том, что можно прогулять уроки ради похода в церковь. Надо уходить отсюда.
Но я совершенно уверен, что Пенни одобрила бы эту идею, и мои ноги проделывают весь путь к главному офису, где я спрашиваю у сидящей за столом женщины:
– Могу я поговорить со священником?
– А вы с ним договаривались?
– Договаривались? – Я об этом и не подумал. – Нет, мэм.
– Подожди минутку. – Она исчезает в коридоре, и через пару минут появляется седой мужчина в красном свитере, надетом поверх характерного одеяния священника.
– Здравствуй, – дружелюбно произносит он низким голосом. – Пойдем со мной. – Он говорит с акцентом, только я не знаю, с каким именно – может, северо-восточным? Может, он из штата Мэн? Священник ведет меня в заставленную мебелью комнату с огромным столом красного дерева. Книги, бумаги и статуэтки святых – всего этого здесь в изобилии, и беспорядок успокаивает меня. Священник берет
