Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы - Яков Гордин

Полки остались в казармах. Большинство рабочих, узнав об этом, тоже не решились выступить. Тем не менее в мирной демонстрации приняло участие около 50 000 человек.

На Литейном демонстранты были встречены пулеметным и ружейным огнем и разогнаны. Та же участь ждала и разрозненные рабочие выступления в разных концах города.

Наиболее осмысленную картину происшедшего в страшный день 5 января 1918 года дал Максим Горький в своей газете "Новая жизнь" — по горячим следам:

9-го января 1905 г., когда забитые, замордованные солдаты расстреливали, по приказу царской власти, безоружные и мирные толпы рабочих, к солдатам — невольным убийцам — подбегали интеллигенты, рабочие и в упор, в лицо кричали им:

— Что вы делаете, проклятые? Кого убиваете? Ведь это ваши братья, они безоружны, они не имеют зла против вас, — они идут к царю просить его внимания к их нужде. Они даже не требуют, а просят, без угроз, беззлобно и покорно! Опомнитесь, что вы делаете, идиоты!

Казалось, что эти простые, ясные слова, вызванные тоской и болью за безвинно убиваемых рабочих, должны были найти дорогу к сердцу "кроткого" русского мужичка, одетого в серую шинель.

Но кроткий мужичок бил прикладом совестливых людей, или колол их штыком, или же орал, вздрагивая от злобы:

— Расходись, стрелять будем!

Не расходились, и тогда он метко стрелял, укладывая на мостовую десятки и сотни трупов.

Большинство же солдат царя отвечало на упреки и уговоры унылым, рабским словом:

— Приказано. Мы ничего не знаем, — нам приказано…

И, как машины, они стреляли в толпу людей. Неохотно, может быть, скрепя сердце, но — стреляли.

5-го января 1918 года безоружная петербургская демократия — рабочие, служащие — мирно манифестировала в честь Учредительного собрания.

Лучшие люди русские почти сто лет жили идеей Учредительного собрания — политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибали в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови — и вот "народные комиссары" приказали расстрелять демократию, которая манифестировала в честь этой идеи. Напомню, что многие из "народных комиссаров" сами же на протяжении всей политической деятельности своей внушали рабочим массам необходимость борьбы за созыв Учредительного собрания. "Правда" лжет, когда она пишет, что манифестация 5 января была организована буржуями, банкирами и т. д. и что к Таврическому дворцу шли именно "буржуи" и "калединцы".

"Правда" лжет, — она прекрасно знает, что буржуям нечего радоваться по поводу открытия Учредительного собрания, им нечего делать в среде 246 социалистов одной партии и 140 — большевиков.

"Правда" знает, что в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знаменами российской с.-д. партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов.

Именно этих рабочих и расстреливали, и сколько бы ни лгала "Правда", она не скроет этого позорного факта.

"Буржуи", может быть, радовались, когда они видели, как солдаты и Красная гвардия вырывают революционные знамена, топчут их ногами и жгут на кострах. Но, возможно, что и это приятное зрелище уже не радовало всех буржуев, ибо ведь и среди них есть честные люди, искренне любящие свой народ свою страну.

Одним из таких был Андрей Иванович Шингарев, подло убитый какими-то зверьми. (Земский врач, член ЦК конституционных демократов, сподвижник Милюкова, был убит революционными матросами в Мариинской больнице, куда был по болезни переведен из Петропавловской крепости. — Я. Г.)

Итак, 5-го января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы.

И точно так же, как 9 января 1905 года, люди, не потерявшие совесть и разум, спрашивали стрелявших:

— Что же вы делаете, идиоты? Ведь это свои идут! Видите — везде красные знамена, и нет ни одного плаката, враждебного рабочему классу, ни одного возгласа, враждебного вам!

И так же, как царские солдаты — убийцы по приказу, отвечают:

— Приказано! Нам приказано стрелять.

…Я спрашиваю "народных комиссаров", среди которых должны же быть порядочные и разумные люди: понимают ли они, что, надевая петлю на свои шеи, они неизбежно удавят всю русскую демократию, погубят все завоевания революции?

Понимают ли они это? Или они думают так: или мы — власть, или пускай всё и все погибают?

Да, именно так они и думали.

Расстрел 5 января и был подлинным концом демократической революции, начатой в феврале: ночной разгон Учредительного собрания — лишь пародийный эпилог трагедии этого дня. Убийство министров-кадетов Шингарева и Кокошкина после разгона, радостно подхваченная пробольшевистскими низами травля кадетов свидетельствовали о безумном смещении представлений активного меньшинства общества. Вульгарная политическая схема, вбитая Лениным в сознание этого меньшинства, основанная на примитивном дифференцировании людей, открывала путь к новому деспотизму.

В некрологе Андрею Ивановичу Шингареву, напечатанном в первом томе "Вестника Европы", 1918 года, вышедшем, очевидно, вскоре после убийства, было сказано: "Когда он крикнул убийцам: "Братцы, что вы делаете!" — это был мучительный крик души, страдавшей за тех, кто его убивал. Он знал, конечно, что их натравили, что в них разожгли ненависть против тех, кого каждый день на столбцах красной печати клеймили "врагами народа"; и все же он, несомненно, мучительно страдал, видя перед собой убийц из того самого народа, которому отдал жизнь: они принимали от него все — его мысли, его чувства, его работу без устали и передышки — и, наконец, пришли и взяли его жизнь, С той легкостью, с тем зверским спокойствием, с каким они разрушают русскую жизнь, они разбили и этот драгоценный сосуд человеческий".

Некогда, в феврале 1730 года, гвардейское офицерство, ведомое вбитой в его сознание ложной, но соблазнительной в своей простоте идеей, отвергло и поставило на край гибели первых русских конституционалистов.

В январе 1918 года "большевистская гвардия", одушевленная идеей не менее ложной и ведущей к тому же стратегическому результату, оружием пресекла попытку конституционного решения судьбы России.

В критический момент 1730 года "общенародие" отвергло гуманную по сути своей идею князя Дмитрия Михайловича, сулившую тому же "общенародию" всевозрастающий уровень свободы и более высокую степень личной защищенности, и, в конечном счете, отправило его на смерть в Шлиссельбургскую крепость.

В 1918 году — в другой критический момент — новое "общенародие" отреклось от того же Шингарева, не богача, не буржуя, не вельможи — скромного земского труженика, с его гуманными и сулящими России мирное существование идеями, и отправило его на смерть в Петропавловскую крепость.

И в том и в другом случае отдано было предпочтение идее жестокой и самоубийственной…

В том же некрологе задан был горестный вопрос: "Почему погиб именно он? Этот земский врач, который некогда, не щадя себя, мчался по проселочным дорогам из деревни и деревню, чтобы лечить больных крестьян; этот министр, который ютился в крошечной квартире и жена которого была учительницей, верной помощницей в неустанной работе мужа…"

Это, быть может, главный и по сию пору вопрос.

Если я попытался по мере сил объяснить, почему русская гвардия и значительная часть шляхетства выбрали самодержавие, то для объяснения рокового выбора октября 1917-го — января 1918 года нужна новая книга, следующая книга.

Гибель Шингарева оказалась символом — люди из народа убили истинного народолюбца, предпочтя ему тех, кто уже стрелял в народ за два дня до этого.

Гражданскому миру, построенному на компромиссе и терпимости, были предпочтены нетерпимость и насилие.

Чрезвычайно симптоматично, что во время выборов в Учредительное собрание за большевиков дружно голосовали солдаты и матросы. В Петрограде большевистские кандидаты получили 71,3 % всех солдатских и матросских голосов, в Москве — 74,3 %. Не меньшую поддержку получили большевики и на северной и западной линиях фронтов.

Там, где шла решающая борьба за власть, Ленин получил подавляющую массу штыков.

Вспомним, что Петр пришел к власти, опираясь на гвардейские и солдатские полки. Вооруженной рукой он эту власть и удерживал.

Остерман и Феофан Прокопович произвели переворот 25 февраля, опираясь на гвардейскую часть шляхетства.

Почему большинство солдат и матросов голосовали за большевиков? Только ли потому, что победа Ленина сулила им быстрое прекращение войны и демобилизацию к моменту земельного передела? Нет, не только. Тут сработал сильный психологический фактор.