Ты — мое дыхание - Анна Смолякова

Здесь было ненамного прохладнее, но все же легкий ветер с моря, налетавший короткими и какими-то несмелыми порывами, скоро остудил ее разгоряченное лицо. Темная гладь залива, расцвеченная световыми бликами, казалась нарисованной на картине художника-авангардиста. Это было ненастоящее море, нечувствующее и неуспокаивающее. Поля опустила глаза вниз. Где-то там, среди желтых фонарей, копошились людские фигурки. Скорее всего это была охрана. Но ей почему-то подумалось, что это ее коллеги-журналисты, ждущие, когда же небожители начнут разъезжаться по своим отелям, «усталые и на минуточку ставшие обычными людьми». И среди этих небожителей — она, москвичка Поля Суханова, никогда и не перестававшая быть обычным человеком. Впрочем, как, наверное, и любой из тех, что веселятся сейчас в зале?

Она расстегнула изящный, похожий на ювелирное украшение замочек маленькой сумочки и достала оттуда купленную вчера пачку сигарет. Сигареты были странные, незнакомые, они пахли апельсином и почему-то оставляли на языке привкус сухого сока. Впрочем, курила Поля все равно без удовольствия, скорее, чтобы просто прийти в норму.

Красноватый тлеющий огонек уже подбирался к фильтру, когда на балконе возник Стеффери, который, по идее, должен был хватиться спутницы минут пять назад.

— Ты куришь? — поинтересовался он с беззлобным удивлением и, облокотившись о перильца, посмотрел вниз. И опять слова вышли холодными и какими-то намеренно фальшивыми, и опять за ними послышался слишком громоздкий подтекст.

— Да, курю, — Поля, вытянув губы трубочкой, выпустила в небо струйку сизого дыма. — А ты пришел сказать мне, что это — моветон, что это сейчас немодно или что ты лично разочарован?

— Я ничуть не разочарован, кури, пожалуйста, — он пожал плечами. — И вообще это даже придает тебе некий шарм. Ты, кстати, совершенно покорила здешнюю публику. Уже очень давно у меня не было такой роскошной спутницы.

Фраза Поле не понравилась, как, впрочем, и взгляд, которым Стеффери окинул ее выгодно обрисованную платьем фигуру. Тот Алек, который едва не сумел оживить в ней желание любви, куда-то исчез в этот вечер, а оставшийся, равнодушный и циничный, был ей неприятен. И ей не хотелось ни его прикосновений, ни его комплиментов.

— Зачем ты пришел? — спросила она, по-прежнему вглядываясь в цветную и переливающуюся морскую гладь. — Я сбежала сюда, потому что мне хотелось побыть одной. И ты это прекрасно понял.

В этот раз она с легкостью закончила фразу, оставшуюся недосказанной там, в старой Венеции. И почему-то ей было абсолютно все равно, что при этом почувствует Алек. Но Стеффери, похоже, и не особенно огорчился. Во всяком случае, он только недоуменно пожал плечами, как бы говоря: «Странная вы все-таки, мисс! Опять морочите всем голову своими особыми утонченно-изысканными страданиями?», и вышел с балкона.

Когда Поля вернулась в зал, то сразу почувствовала, что здесь что-то изменилось. Она даже не сразу поняла, что именно. Просто смутное, неясное ощущение тревоги проникло в ее сердце и сжало его, словно тисками.

Алек стоял в окружении журналистов. Их и в самом деле было немного, избранных, приглашенных на фуршет. Но, тем не менее, они были. И сейчас в их глазах легко читался профессиональный азарт.

— А вот и она, — невозмутимо произнес Стеффери, указав рукой на Полю, — не правда ли, прекрасна?

— Мисс Суханова, — тут же подскочила к ней блондинка лет сорока, пытающаяся выглядеть на двадцать пять. — Журнал «Тайм». Скажите, пожалуйста, испытываете ли вы удивление и восхищение по поводу того, что так неожиданно счастливо сложилась ваша судьба? Ведь, отправляясь на фестиваль в составе одной из многочисленных съемочных групп, вы вряд ли могли рассчитывать на то, что добьетесь привязанности самого Алека Стеффери?

— Скажите, рассчитываете ли вы на продолжение отношений или предпочитаете не загадывать на будущее?..

— Как отнесутся в бывшем Советском Союзе к вашему неожиданному роману? Повлечет ли это за собой репрессии? Или сейчас политика вашего государства лояльна во всех отношениях?..

Она смотрела через чьи-то головы и плечи на стоящего у стойки бара Алека и не чувствовала ничего, кроме глухой, тяжелой ярости. А коллеги все не отставали, все интересовались с профессиональной въедливостью ее работой и материальным положением в Москве. Вопросы не заканчивались, и молчать дальше было уже глупо. Да еще к тому же невыносимо было видеть холодную улыбку на лице Стеффери. Коротко бросив «без комментариев!» и пытаясь не обращать внимания на вспышки фотокамер, Поля повернулась и пошла к выходу.

Алек нагнал ее уже в холле. Схватил за плечи, развернул к себе.

— Ты обиделась? — проговорил он, пытливо вглядываясь в ее лицо. И уже без вопросительной интонации добавил: — Ты обиделась… Надо было мне догадаться, что ты действительно не хочешь афишировать наши отношения. Я почему-то подумал, что это только слова и ничего страшного не произойдет, если я удовлетворю любопытство твоих коллег.

— Мелкая месть — это все-таки чисто дамская прерогатива, — Поля повела плечами, стряхивая его руки. — И это совсем не в стиле твоих экранных героев… Ты сделал из меня для прессы дешевую шлюшку, обалдевшую от привалившего ей счастья, а сам, как всегда, остался королем.

— Если б ты только знала, как не права! Ну объясни, за что мне тебе мстить?

— За что?.. Ты ведь всегда или почти всегда добиваешься того, чего хочешь, а бесчисленные сонмы продюсеров, режиссеров и женщин должны добиваться тебя. Это аксиома. По-другому просто не может быть… Мне продолжать?

Стеффери ничего не ответил и с таким искренним интересом принялся изучать собственную ладонь, только что сжимавшую Полино плечо, словно в ней была заноза. Поля смерила его холодным взглядом и, пройдя мимо охранников, вышла из Дворца на залитую светом фонарей площадь…

Борис и не собирался смотреть телевизор. Он вообще планировал сразу после ужина лечь спать. Телефон зазвонил, когда он уже допивал заваренный тетей Дашей чай со смородиновым листом. Голос Генки Лаварева в трубке был виноватым и смущенным.

— Включи второй канал, — проговорил он торопливо, словно пытаясь побыстрее покончить с неприятным делом. — Там кое-что важное для тебя… Я, наверное, не должен был тебе говорить. Хотя какой смысл скрывать?

Борис, не отнимая трубки от уха, дотянулся до пульта и щелкнул кнопкой. После синего всполоха и невнятного шипения на экране возникла меланхоличная стриженая девица, видимо, уже заканчивающая свой репортаж. За спиной журналистки шумели кипарисы и слегка волновалось традиционное море. Он даже поморщился от банальности кадра.