Ты — мое дыхание - Анна Смолякова

В дверь постучали, когда Поля укладывала платье с американской проймой — то самое, которое надевала в первый вечер в казино. Она, не поворачиваясь, громко крикнула через плечо: «Ирина, заходи! Открыто!» Но на пороге стоял Алек. Поля почувствовала это спиной, затылком. Почувствовала звенящую тяжесть паузы и его сдерживаемое дыхание.

— Зачем ты пришел? — спокойно поинтересовалась она, отодвигая чемодан и присаживаясь на край кровати.

— Я пришел просить у тебя прощения, — глухо произнес он, прикрывая за собой дверь.

Она со злой иронией и неприязнью подумала о том, что попросить прощения вполне можно и с порога, вовсе не обязательно для этого проходить в номер, особенно когда хозяйка не приглашает, и основательно устраиваться в кресле. Но вслух ничего не произнесла.

Стеффери, между тем, закинул ногу на ногу, одернул светлую брючину и достал из кармана жемчужно-серого пиджака пачку сигарет.

— У меня в номере не курят, — все с той же холодной неприязнью проговорила Поля, сдув со лба челку.

— Извини, не буду, — Алек на секунду замялся. — Только не надо, пожалуйста, заранее настраиваться на агрессию. Я ведь в самом деле пришел просто просить прощения, и больше ничего… Сегодня, вообще-то, опять фуршет по поводу закрытия фестиваля, но туда я тебя пригласить не решился и, знаешь, что подумал?..

Ей почему-то было абсолютно неинтересно, что там подумал Стеффери, но нарочитая пауза затягивалась, и пришлось со светским любопытством приподнять брови.

— Я подумал, что мы можем с тобой сбежать ото всех. От тусовки, от журналистов… Уедем куда-нибудь далеко на берег моря, туда, где уже нет цивилизованных пляжей, шезлонгов этих ужасных, спустимся к воде… Здесь есть одно чудесное место! Море там настоящее, живое, кругом холмы, виноградники, а вдалеке — белоснежная вилла с мраморными колоннами…

— Знаешь, мне вполне хватило занимательной экскурсии по старой Венеции, твои таланты гида я уже оценила. Так что, если хочешь что-то сказать, говори здесь и сейчас.

Алек покачал головой так, будто этого и ожидал, и отвернулся к окну.

— Полин, — произнес он, не поворачивая головы, — я действительно хочу, чтобы ты меня простила. Если бы еще месяц назад кто-нибудь напророчил мне, что я буду вот так разговаривать с женщиной, я бы не поверил. Но жизнь иногда преподносит странные сюрпризы… Тогда, на фуршете, ты ведь была права, когда сказала, что я тебе мщу. Это ведь и в самом деле было так, я просто не хотел себе признаться. Просто мне всегда все доставалось слишком легко, без стараний и боли… А теперь больно, очень больно, когда я думаю о том, что завтра ты улетишь и мы больше никогда не увидимся…

На щеках его играли желваки, и Поля вдруг подумала о том, что повернулся в профиль он специально, чтобы были лучше видны эти внешние проявления «душевных мук». Она с трудом сдержала усмешку, тронувшую уголки губ.

— Ты так ничего мне и не ответишь? — Алек перевел взгляд на шнурки собственных туфель.

— Почему же ничего? — Поля пожала плечами. — Если тебе так важно мое прощение, считай, что я тебя простила… Есть еще просьбы, пожелания?

— Да. Поцеловать тебя. Просто поцеловать…

— Нет, — она скрестила руки на груди и решительно помотала головой.

Он согласно кивнул и поднялся из кресла, как-то очень по-российски хлопнув себя по коленям. Поля проводила взглядом его прямую спину с широко развернутыми плечами. Уже у самой двери Алек обернулся.

— Я люблю тебя, — сказал он просто и вышел из номера. А она замерла, пораженная и удивленная глубоким яростным огнем, всего лишь на секунду блеснувшим в его глазах.

Но тем не менее надо было собираться. Платье с американской проймой, висящее на спинке кресла, недвусмысленно напоминало об этом. Поля со вздохом встала и снова откинула крышку чемодана…

— Компьютер надо покупать! — проворчала мама, стряхнув капли воды с последней суповой тарелки и поставив ее в сушку для посуды. — И зрение себе портишь, и бумажки твои бесконечные по всему дому валяются…

— От компьютера зрение портится еще больше, — Поля решительно вычеркнула из текста последний абзац. — И потом, где взять деньги?

— А эти маленькие, переносные, как их… «нубуки»? Тоже дорого стоят?

— Мам, «нубук» — это сорт кожи, — Поля опустила голову, чтобы спрятать улыбку. — А стоят маленькие примерно столько же, сколько нормальные, если не больше.

— Но тебе же вроде обещали за эту твою программу хорошо заплатить?

— Сначала нужно программу сделать, а потом уже покупки планировать.

— Какие все умные кругом стали, жизни учат! — мама саркастически усмехнулась. — А вот посуду за собой вымыть умных нет! Все мама! И приготовь — мама, и накорми — мама, и со стола убери — тоже мама!

— Ну, мам, не сердись, а?.. Хочешь, я сегодня ужин приготовлю? Какой-нибудь грандиозно-экзотический! А то, правда, что-то совсем мышей ловить перестала. Просто с работой этой сумасшедшей…

— Но тебе ведь нравится?

— Да, нравится! — Поля блаженно потянулась, хрустнув суставами, и прикрыла глаза…

…Сказать, что ей просто нравилась новая работа, значило ничего не сказать. Это была воплощенная мечта, то, на что она всерьез никогда и не рассчитывала. Да она вообще ни на что особенное не рассчитывала, когда вместе с Ириной отдавала отснятые и доработанные материалы на просмотр администрации телеканала. Но, как ни странно, ее вызвали по телефону уже на следующий день.

— Тебя хочет видеть Добрынина, — сообщил Володька, как только Поля поднялась на второй этаж офиса. — Материалы уже просмотрены, но никто ничего пока не говорит.

— Ну а хоть выражение лица-то у начальства какое? Одобрительное?

— Да кто ж его знает, — Володька пожал плечами. — У Натальи по глазам сроду ничего не прочитаешь, а Лаварева я еще не видел. Может, его и вовсе сегодня на работе нет.

— Ладно, пожелай мне ни пуха ни пера, — вздохнула Поля и постучала в дверь кабинета Добрыниной.

Наталья Валерьевна сидела за столом и просматривала какие-то листочки, соединенные огромной канцелярской скрепкой. На ней был шерстяной, по погоде, костюм модного дымчато-серого цвета и легкий газовый шарфик. Поля деликатно кашлянула, пытаясь обратить на себя внимание. Добрынина подняла глаза от бумаг.

— Полина Владимировна, присаживайтесь, пожалуйста, — она кивнула на кресло. — Мы просмотрели сделанный вами сюжет и, надо сказать, остались довольны. Вообще тележурналистика — предмет совершенно особый, но вы справились весьма успешно. Материал пойдет в эфир практически без доработки… И Геннадий Николаевич поручил мне узнать, какие у вас планы на будущее. Не хотите ли вы работать в этом направлении и дальше? Есть ли у вас желание сотрудничать с нашим телеканалом?