Узкая дверь - Джоанн Харрис

Вас, наверное, удивит, что рабочие способны закрыть глаза на такие находки и спокойно продолжать работать. Но ведь было совсем нетрудно разбросать останки и закопать их там, где и смотреть-то никто не стал бы. Вообще-то иногда лучше всего именно похоронить прошлое. Закопать его. Так почему же вы так стремитесь вновь его раскопать? Тем более в данном случае тайна явно намного лучше правды. Да и кто теперь выиграл бы, узнав правду? Ведь все участники этой истории давно мертвы. А как много потерял бы «Сент-Освальдз», если бы правда была явлена всем?

Я ушла от вас, Рой, только когда сестра объявила, что время посещений закончено. Я пробыла в больнице почти полдня, и к вечеру вы выглядели уже очень усталым. Но завтра я снова приду и скормлю вам еще один ломоть моего прошлого, а вы, как и всегда, будете с жадностью ждать продолжения. Ах, дорогой мой Стрейтли, как же вы мне нравитесь! Как хорошо я вас знаю! Я, например, сразу догадалась, что Аллен-Джонс с приятелями все-таки ухитрились сегодня с вами повидаться. А выдали их ваши любимые лакричные леденцы. Мне известна склонность этих детей – а также и ваша – к различным притянутым за уши схемам, включая и ту, что буквально выбила почву из-под ног моего предшественника на посту директора школы. Но тайные записи на диктофон вам сейчас не помогут. Вы стали частью моей истории сразу же, едва я успела начать рассказ. И чем дольше вы меня слушаете, тем больше на вас ответственности за судьбу «Сент-Освальдз» – за ее репутацию, за ее преподавателей и учеников. И все же особой опасности я не вижу. Все это просто ловкость рук, умелое жонглерство. Зрители, затаив дыхание, смотрят, как фокусник на арене разрубает девушку пополам, но ни один из зрителей ни на секунду не поверит, что она может не выйти из этого испытания невредимой. Так почему все они продолжают с таким напряжением ждать конца номера? Почему вообще продолжают смотреть на арену?

Глава десятая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 24 сентября 2006 года

Ну, да. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне вообще не следовало предоставлять ей эту фатальную возможность. Но я успешно проглотил сверкающую наживку, внутри которой оказалось полно острых крючков, и в результате Ла Бакфаст с легкостью затянула меня в свою историю и продолжает тащить меня за собой. Теперь уже слишком поздно поворачивать назад, слишком поздно взывать к властям. Я прекрасно знаю, как они воспримут «радостную» весть о том, что еще три недели назад я и несколько моих учеников обнаружили среди земляных отвалов близ строящегося Дома Гундерсона человеческие останки, однако же никто из нас за все это время даже в полицию о столь страшной находке не сообщил.

Ясно представляю себе следующую картину: прямо с утра в понедельник возле моей постели появляется офицер полиции – это совсем еще молодой человек, видимо, недавно пришедший на службу и, возможно, мой бывший ученик, – которому велели всячески ублажать больного старика. Я прямо-таки вижу, как он записывает в свой блокнот сообщенные мною подробности «дела», а сам только и мечтает о том, как бы поскорей оказаться совсем в другом месте. Потом он, естественно, задает пару обязательных вопросов. Скажите, мистер Стрейтли, а эти ваши ученики не склонны к шуткам и розыгрышам? Вы уверены, что увиденное вами «тело» было более всего похоже на ком старого грязного тряпья? Значит, директора школы вы, по вашим словам, поставили об этом в известность? Но тогда скажите, где, по-вашему, это «тело» может находиться в данный момент? И сколь серьезно вы все это время были больны?

Что же касается истории Ла Бакфаст, то ее никак невозможно проверить. Даже те факты, о которых она мне рассказывала, выглядят по меньшей мере невероятными. А ведь она еще не все мне рассказала. Еще далеко не все! Пока что, например, для меня остается полной тайной роль во всем этом моего старого друга Эрика Скунса. Уж не эта ли приманка помогла ей подцепить меня на крючок и буквально заворожить, загипнотизировать своими речами? Уж не раскрытием ли этой тайны она намерена завершить свое повествование? Доказав, что Эрик и есть убийца?

И все же я вынужден предоставить ей возможность высказаться до конца. Я знаю, какой она может быть безжалостной, однако ей по-прежнему удается втягивать меня в свою игру. А что, если все это просто некая уловка, вызванная ее желанием отправить меня на пенсию, заставить покинуть «Сент-Освальдз»? Неужели она видит во мне некую угрозу? Вряд ли. Я бы скорее предположил, что мое общество ей даже приятно. Впрочем, симпатии к кому бы то ни было никогда ее раньше не останавливали. И что-то не похоже, чтобы Ребекка Прайс когда-либо принадлежала к тому типу людей, что позволяют ностальгии вставать им поперек пути. Если ее рассказ правдив, то в его основе должны быть некие веские причины. А если она лжет – ну что ж, иной раз правильная ложь способна открыть почти столько же, сколько и правда. Но сейчас, находясь на больничной койке, я отчетливо сознаю, что более всего для меня важна как раз правда. И она, эта правда либо убьет меня, либо исцелит, ибо сердце мое принадлежит «Сент-Освальдз», а если кто-то из наших ответственен за гибель Конрада Прайса, то у сердца моего не будет иного выбора, как незамедлительно подать прошение об отставке. У нас, в «Сент-Освальдз», правят свои законы, не зависящие от тех, что свойственны окружающему миру. А значит, пока продолжение следует. Quod inceptimus conficiemus, «то, что мы начали, мы и закончим».

Глава одиннадцатая

26 сентября 2006 года

Вчера вечером я пришла к нему в семь часов и обнаружила, что он полностью одет для выхода и ждет только меня.

– Мой доктор наконец-то позволил мне выписаться, дабы дома я мог немного снять напряжение и прийти в себя, – сказал он. – Я уже заказал такси на восемь часов, так что мы с вами еще вполне успеем выпить чаю и немного поболтать. – Заметив у меня в глазах некую настороженность, он улыбнулся. – Вы ведь так и не закончили свой рассказ и легко можете себе представить, что я сгораю от желания услышать следующую серию.

Я села с ним рядом на синий больничный стул. Он уже успел заказать к моему приходу чай – в больничных кружках, естественно. Ни слова о полиции. Ни слова о начавшихся строительных работах на месте будущего бассейна. Мне больше не нужно было вести его за собой –