Узкая дверь - Джоанн Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Та последняя неделя летнего триместра мне помнится как бы сквозь дымку нереальности. Уже, похоже, несколько недель, а не дней промелькнуло с тех пор, как состоялся наш разговор с Джеромом, был отпразднован мой день рождения и мои родители получили письмо от Конрада. Время словно обрело консистенцию патоки и текло с невыносимой медлительностью кошмара, внезапно вторгшегося в мою жизнь. Я плохо спала по ночам; мне постоянно снилась та зеленая дверь и сливное отверстие в раковине. Не один раз я слышала, как Доминик что-то настойчиво говорит по телефону, однако, стоило мне войти в комнату, он тут же вешал трубку. Один раз я случайно услышала странную фразу: «Мне все равно, сколько времени на это потребуется», но когда я спросила у него, о чем шел разговор, он заверил меня, что всего лишь о нашей грядущей свадьбе, только я ему больше не верила. Все в моей жизни теперь было как бы окрашено пониманием того, что Доминик – это Мод, что он не только солгал мне насчет Конрада, но и заставил меня сомневаться в себе самой. Хотя даже сейчас я не чувствовала в себе сил предъявить ему какие-то обвинения; я словно затаилась и оцепенела в тайной надежде предотвратить катастрофу. Столь многое в данный момент от него зависело – наше с Эмили будущее, наша безопасность. Эмили Доминика обожала и вовсю предавалась планам насчет нашей свадьбы и дальнейшей совместной жизни. И я понимала: если сейчас я спровоцирую ссору – или, еще хуже, разрыв отношений, – она никогда мне этого не простит. Ничего не скажешь, Доминик свою работу выполнил на «отлично» – новенький велосипед, бесконечное внимание, чудесные каникулы у моря, – он приворожил мою дочь, занимаясь этим буквально у меня под носом, пока я с ума сходила, захваченная мыслями о Конраде. Вот почему я вопреки всем своим инстинктам не стала выяснять с Домиником отношения, отправив все свои страхи и подозрения в полутьму сливного отверстия.
На работе я старалась держаться сложившейся рутины, довольно сильно пошатнувшейся, правда, в последнюю неделю триместра: опросы, проверочные тесты, дополнительные занятия, некие неискренние попытки коллег (в основном Скунса и Синклера) придерживаться все же кафедральных планов; впрочем, наиболее молодые (Хиггс и Ленорман) позволяли ученикам читать на уроках всякую беллетристику (про себя, разумеется), а иногда даже играть в шахматы. Удивительно, но повседневная, рутинная жизнь школы приносила мне даже некоторое облегчение – меня успокаивали эти чашки чая, выпитые в учительской, и запретные сигареты, выкуренные в обществе Керри. Ученики вели себя на уроках весело и шумно, но никаких нарушений порядка себе не позволяли. Всю ту неделю я приходила домой поздно вечером, но не потому, что так уж много было работы, а чтобы подольше побыть в тамошнем спокойном и скучном мире, где – по иронии судьбы – все на свете казалось куда более простым и понятным.
Хотя я с нетерпением ждала встречи с Джеромом, отсрочка нашего свидания меня во многих отношениях устраивала, ибо давала мне возможность заранее все спланировать и обдумать. За последние несколько дней из глубин прошлого на поверхность поднялось множество таких вопросов, на которые у меня не было ответа, к которым я до сих пор даже подступиться боялась. Кто несколько дней назад прислал мне тот подарок, который Эмили Джексон, подруга моего детства, принесла на мой пятый день рождения? Кто тот человек, которого моя дочь называет Конрадом? Это он запугал ее настолько, что она сама себе всю голову обкорнала? Это он рассказал ей о мистере Смолфейсе? А кто от имени Конрада написал письмо моим родителям? И зачем кому-то вообще понадобилось это делать? Каковы причины, которые могли у такого человека возникнуть?
Кто бы он ни был, ему были известны такие подробности моей жизни, которых нельзя было найти ни в одной из публикаций, посвященных смерти Конрада. Даже Кэтрин Поттс, автор книги «КОНРАД: пропавший мальчик из Молбри», ничего не знала ни о том, как я обстригла себе волосы, ни о том подарке, который сделала мне на день рождения Эмили Джексон. Кто бы за всем этим ни стоял, он явно давно меня знает, думала я. И у него есть возможность подобраться не только к моим родителям, но и к моим воспоминаниям. Драматические события этого летнего триместра – светловолосый мальчик со значком префекта, атмосфера враждебности на кафедре, мемориальный витраж в честь Конрада – спровоцировали у меня некий внутренний паралич. Я, похоже, больше не способна была доверять даже собственным, вполне очевидным, чувствам и ощущениям. Но теперь я, по крайней мере, сознавала, что начала постепенно терять контроль над собой – меня терзали галлюцинации, я слышала голоса из водопроводных труб, я настолько во всем сомневалась, что перестала доверять даже собственным суждениям.
Впрочем, в последнее время я, кажется, опять обрела нормальный центр тяжести. Сколь бы сомнительными ни были и та «кровь», брызнувшая из сливного отверстия в раковине прямо на мою белую блузку, а потом без следа исчезнувшая, и тот мальчик со значком префекта, но та фигура в черном, явившаяся мне в театре, точно была реальной. Ее видели все, а не только я. Также некто вполне реальный написал то письмо моим родителям. И некто вполне реальный настолько перепугал Эмили, что она безжалостно искромсала свои детские локоны. Все это сделал некий человек, которому я так долго не решалась бросить вызов. Теперь же, хотя и несколько поздновато, мне стало ясно, что начинать мне следовало с Эмили. Это ведь Доминик тогда меня разубедил, прикрываясь своей любовью к девочке и заботой о ней, что не стоит сейчас расспрашивать ее об этом воображаемом дружке, но теперь в свете некой новой информации я без конца задавала себе один и тот же вопрос: а каковы на самом деле были мотивы Доминика? В его любви к Эмили я не сомневалась, неподдельным был и тот шок, который он испытал, увидев ее изуродованную голову. Но не вел ли он с ней каких-то разговоров обо мне? Я знала, что они в последнее
