«Если», 2007 № 05 - Журнал «Если»

— Проститься не дадут, — сказал Андрон, беря переговорное устройство. — Да! Ты, Ильич?… А чего это ты вдруг?… Да-а?… А как выглядело? Выглядело, говорю, как? И не раскулачили? Что-то плохо верится. Заминировано? Да вы и заминированное раскулачите… А! Там и охрана была? И куда делась? Ну, спасибо… Спасибо, говорю! Слово такое вежливое…

— Что еще? — спросил Прохор.

— Похоже, взрывать нас будут… — известил Андрон, снова прислоняя пилу к дереву. — Только что мимо «Орхидеи» по нашей колее проехала самоходная тележка — вся в брезенте и под охраной.

— Охрана большая?

— Без понятия. Если дачники пропустили — значит, большая.

— А состав? Мужики?

— Ну, естественно… десантура.

— И где они сейчас? — продолжал допытываться Прохор. Левая половина лица его омрачилась.

— Проводили тележку до развилки, дальше не пошли. Так что абордажа не будет. Надо думать, людей поберечь решили.

— Ну, слава Богу… — с видимым облегчением выдохнул телохранитель.

Андрон взглянул на него с удивлением и тут же сообразил, что беспокоится Прохор не о себе, даже не о спутниках. Охрану жалко.

— А скорость у тележки?

— Ильич говорит, приличная.

— Тогда шеметом! — приказал Прохор. — Давай, Димон!

— Погоди, — Андрон достал из кармана рюкзака и протянул Уарову пакет соленых орешков. — На вот, возьми в дорожку… Может, тебе там эту любовь свою искать придется… по хвощам… Проголодаешься…

Димитрий дернул кадыком, глаза террориста увлажнились. Хотел сказать на прощанье что-нибудь трогательное, но, не найдя нужных слов, махнул рукой и потянулся к стартовому рычагу. Замер. Выпрямился, судя по всему, пораженный внезапной мыслью.

— Послушайте… но ведь вас же… тоже сейчас не станет…

— Сообразил! — всхохотнул Андрон.

— Не тяни время, — сквозь зубы посоветовал Прохор. Димитрий Уаров, с орешками в горсти, растерянно смотрел на благодетелей и бледнел на глазах.

— Нет… — выдохнул он. — Не могу…

— А человечество? — не удержался шкипер.

— Ну… — беспомощно проговорил Уаров, прижимая пакетик к груди. — Пусть уж тогда… Такой ценой… Нет.

— Кы-ыв… — жалобно поддержала его сверху ворона.

— А ну пошел без разговоров!.. — мгновенно лишившись голоса, просипел Прохор. — Я из-за тебя, козла, заказом рискую! Быстро, пока не заломал!

— Ломайте, — жертвенно согласился Уаров. Мраморное лицо его было прекрасно.

Но тут уже начал багроветь Андрон Дьяковатый, причем багрец стремительно переходил в синеву. Глаза шкипера угрожающе выпучились.

— Бя-гом!.. — страшно и широко разинув пасть, грянул он по-сержантски. Достал его Уаров. Крепко достал.

Не вынеся столь жуткого зрелища, оглушенный Димитрий на ощупь нашарил дрогнувшей рукой нужный рычаг — и поспешно, чтобы не сказать, суетливо, исчез из этого мира. Вместе с машинкой и пистолетом в брезентовой наплечной кобуре.

— С предохранителя снять не забудь… — запоздало крикнул вослед ему Прохор.

Вот потому-то и не любит народ интеллигенцию. Эта их перемежающаяся порядочность кого хочешь из себя выведет. Уж лучше цельные гармонические натуры, называемые также мерзавцами! От них, по крайней мере, знаешь, чего ждать.

Андрон вскинул на плечо рюкзачок с инструментами и уже сделал шаг к виднеющейся сквозь ветви насыпи, когда обнаружил, что спутник его стоит неподвижно, воздев натруженный убийствами указательный палец и таинственно выкатив левый глаз. Правый, как всегда, напоминал червоточину и чувств не выражал.

— Ты чего это?

— Тише… — прошипел Прохор в мистическом ужасе. Или в мистическом восторге. — Сейчас…

— Что сейчас?

— Все бабы сейчас навернутся… Разом!

Так, наверное, ослепленный Самсон, сдвигая поддерживающие дом столбы, сипел: «Умри, душа моя, с филистимлянами…»

— Делать тебе нечего! — с досадой сказал Андрон. — Видишь же: ничего не случилось. Значит, и не случится… Пошли с тележкой разбираться. А то долбанет посреди рощи — мало не покажется!

Спутник не услышал. Потом, по прошествии минуты, воздетый перст его утратил твердость, а левый глаз наполнился разочарованием, даже обидой.

— Промазал… — скорбно констатировал Прохор. — Говорил же ему: в корпус цель, а не в голову… При-дурок!

— Хорош горевать. Живы и живы. Пошли.

— Нет, но как это можно было? — не унимался Прохор. — Из такой пушки не завалить!

— Снайпера нашел… Да и не стрелял он, скорее всего.

— Как?!

— Так. Попробовал, видать, в другие времена перекинуть. Ох, чует мое сердце, пришибла она его. Бабочка-то — сам видел…

— Ну и кто он после этого?!

— Слышь! — сдерживаясь из последних сил, напомнил Андрон. — Тележка на подходе…

Прохор резко выдохнул и взял себя в руки.

— Ладно, — угрюмо подвел он итог. — Заказ я выполнил, а дальше уже их дело…

В молчании путники выбрались из рощицы и направились к платформе. Шли, не зная, то ли радоваться, то ли огорчаться.

— У тебя сотик в рюкзаке пищит, — сердито заметил Прохор.

— Откуда? — буркнул Андрон. — Я ими уж пять лет как не пользуюсь.

Выпутали мачту из веток и, мысленно благодаря Бога, что не дал им времени снять девальваторы, выкатили облегченную до предела платформу на место попросторнее. Прохор приволок откуда-то три мертвых тела в камуфле и живописно рассадил их на палубе. Подняли парус. Ветер с прежним упорством дул в направлении дачных поселков. Вскоре в лесопосадках пошли прогалы.

— Прыгаем! — скомандовал сиплый Прохор. — Вон она…

Действительно, вдали, на том самом бугорке, которым сегодня завершилось их бурлачество, навстречу паруснику бойко бежало по рельсам нечто небольшое и самоходное.

— Ну, прощай старушка… — Андрон, скривившись от жалости, похлопал по самодельному поручню. Подхватил рюкзачок и, сойдя по ступенькам железной лесенки, соскочил на твердую землю. Скорость была еще невелика.

Прохор лесенкой пользоваться не стал и, по своему обычаю, просто махнул через борт.

Приостановились, глядя вослед уходящему в последний путь кораблю — и у обоих защемило сердце. Вроде все рассчитали правильно: на глазах многочисленных (возможно, в том числе и зарубежных) наблюдателей отчаявшийся террорист шел на таран, столкновение предстояло не в рощицах, а среди чиста поля, — и однако, видя удаляющуюся корму израненного, издырявленного одномачтовика, гордо идущего на верную гибель, трудно было не чувствовать себя подлецом.