Каролинец - Рафаэль Сабатини

Он вручил письмо Гарри, и едва тот успел его прочесть, как прибыл Ратледж, которому не терпелось ознакомиться с ответом британцев.

Глаза губернатора с утра еще больше запали, однако он переоделся, сменил парик и, казалось, вновь обрел утраченное спокойствие. Стоя у высокого окна, он молча изучил послание. Окончив, в задумчивости потер лоб и пошевелил губами, но никак не прокомментировал прочитанное. У него вырвалось лишь одно восклицание: «Четыре часа!» – как будто это было важнейшей деталью ультиматума, содержащего требование безоговорочной капитуляции.

– Вам понятно, что он имеет в виду? – поинтересовался Молтри.

Ратледж поднял глаза от написанного. Он не проявлял ни нетерпения, ни гнева.

– Вполне, – ответил он и сунул письмо в карман. – Я должен немедленно ознакомить с этим Совет. – Он двинулся к выходу. – Вам, Молтри, не мешало бы тоже пойти со мной; и еще напишите Пуласки и Лоренсу, что их мы тоже ждем. – Открыв дверь, он снова оглянулся и позвал: – Майор Лэтимер, как вы поступили с квакером Нилдом?

– Задержал, как вы велели.

– Ничего нового не выяснили?

– Ничего определенного, – солгал Лэтимер. – Его документы в порядке.

– Это я знаю. Еще вопрос: вы отсоветовали вашей жене посещать ее отца, как я сказал?

Лэтимер чуть покраснел.

– Я уже имел честь сообщить вашей светлости, что я думаю об этом приказе.

– Меня нисколько не заботит, сэр, что вы думаете о моих приказах. Я хочу, чтобы вы им подчинялись. Вчера поздно вечером миссис Лэтимер снова приходила на Трэдд-стрит. Если это повторится, я буду вынужден принять меры, и это не придется по вкусу ни вам, ни мне, – и губернатор вышел, не дожидаясь ответа.

Молтри, глядя на Гарри, пожал плечами.

– Выполнил бы ты его просьбу. Что поделаешь, если у человека шпионофобия. Боже, что с ним происходит? – Затем он круто сменил тему и заговорил, несколько оживившись: – А сейчас, если ты… – он осекся. Страдальческая гримаса, исказившая черты Лэтимера заставила его передумать.

– Нет-нет, ты и без того измотан, тебе необходимо отдохнуть, мой мальчик. Кто тут у нас еще?

Молтри отправился в холл, и Лэтимер, еле волоча ноги, поплелся за ним. Он чувствовал, что мог бы без труда перенести и не такую физическую усталость, если бы не глодавшая сердце тоска. Слова, сказанные напоследок Ратледжем снова разбередили незаживающую рану.

В холле дежурили двое ординарцев; один доложил на вопрос генерала, что мистер Миддлтон в кабинете. Явившись на вызов, младший офицер выслушал распоряжения.

– Разыщите графа Пуласки и полковника Джона Лоренса и передайте им приказ немедленно прибыть в резиденцию губернатора. Это первое. После этого найдите полковника Камбрэ; он должен как можно быстрее перенести работы на левый фланг – он знает куда. Затем отправляйтесь к полковнику Финли и распорядитесь от моего имени, чтобы он не тянул с подвозом боеприпасов. Сегодня утром, когда я уезжал, у некоторых солдат оставалось только по три заряда. Это все, мистер Миддлтон. Пожалуйста, не теряйте времени. – Миддлтон убежал, и генерал, взяв Лэтимера под руку, коротко рассмеялся. – Так-то вот. Это мой ответ на ультиматум Превоста. Мы не сдадимся ни на этих условиях, ни на любых других, пока здесь командует Уильям Молтри. И вопроса бы такого не возникло, не будь у нас путаницы в полномочиях гражданских и военных властей. От нее все зло, Гарри. Каждый должен заниматься своим делом, а у нас Линкольн, главнокомандующий Южными войсками, пляшет под дудку Ратледжа, который не является военным вовсе! И что в результате? Линкольн с сильной армией попусту тратит время на овладение Саванной, которая практически не защищена и не стоит того, чтобы ее захватывать. А пока он там, Превост того и гляди разрушит Чарлстон и уничтожит нашу армию. Штатскому никогда не понять, что захват городов или даже целых провинций – бесполезная трата времени и сил, если остается боеспособной вражеская армия. В глубине души я уверен, что Линкольна сбил с толку губернатор, будь он неладен. Помнишь ту поездку в Оринджберг и их тайные совещания? А теперь Линкольн прохлаждается в Джорджии.

На памяти Лэтимера Молтри впервые открыто высказывал свое недовольство Ратледжем и был не на его стороне, хотя Ратледж и раньше иногда явно ошибался. По этому Гарри мог судить о горечи, скопившейся в сердце генерала горечи. Если бы Ратледж вовремя посоветовался с ним или другим опытным солдатом, их положение не было бы таким тяжелым и преимущество могло перейти на сторону каролинцев.

– Когда думаешь о том, что могло бы быть и что есть, можно сойти с ума,

– заключил Молтри. – Но, ей-Богу, я справлюсь с тем, что есть, как полагается солдату. Я не позволю больше вертеть собой ни одному штатскому и отдам Превосту не больше, чем Паркеру. – Он помолчал и добавил: – А сейчас иди завтракай, парень, и постарайся отдохнуть, сколько сможешь, пока снова мне не понадобишься. А это может случиться очень скоро.

Молтри ушел; Лэтимер стоял в нерешительности. Но ум его занимало отнюдь не то, о чем говорил генерал. Ему претило оказаться сейчас наедине с Миртль.

Преодолевая свинцовую тяжесть в ногах и тупую боль в груди, он побрел в столовую. Миртль и маленький Эндрю стояли у окна и обернулись на звук его шагов. Миртль подарила мужу грустную улыбку, только подчеркнувшую ее болезненный вид, а Эндрю бросился к нему с ликующим воплем и обхватил запыленные колени отца.

Никогда еще Лэтимеру не хотелось разрыдаться так сильно, как в тот момент, когда он поднял мальчонку и прижал к своему плечу его круглое, смеющееся личико.

Миртль тоже приблизилась к мужу.

– Отпусти его, Гарри, – попросила она мягко, – ты сам, бедный, еле держишься на ногах.

Зная теперь о ней всю правду, Лэтимер счел ее заботу почти за оскорбление. Он поцеловал ребенка, опустил его на пол и, не поднимая глаз, побрел к столу. Миртль принялась хлопотать вокруг него, налила ему кофе, в который добавила столовую ложку рома, положила на тарелку ломтики оленины и окорока.

Рассеянно внимая ее уговорам, он начал ковырять еду, и Миртль переключилась на Эндрю, чтобы тот ему не досаждал. Осунувшееся лицо и тусклый взгляд Гарри, его замызганный мундир и взлохмаченные волосы, побуревшие от осевшей на них пыли, свидетельствовали, каково ему пришлось. Миртль в таких случаях стремилась не навязывать ему чрезмерной заботы и не беспокоить своими проблемами, понимая, что ему и без того несладко. Она тихо сидела рядом и занималась с сыном. Гарри, механически поглощая пищу, украдкой поглядывал на ее тонко очерченное, одухотворенное лицо. Лэтимера одолевали горькие мысли, но постепенно в них вкралось сомнение в собственной правоте. Поначалу ему пришло в голову избитая истина: внешность обманчива и ей нельзя доверять. Кто бы поверил, спрашивал он себя, что у этого чистого и милого создания с таким нежным, почти ангельским взором, в душе коренится измена. Но потом он подумал, что все ведь можно трактовать совершенно иначе. А вдруг, вопреки видимости, Миртль невиновна? Или виновна лишь отчасти? Что, если любовь к нему – не такое уж притворство?