Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

Вот уже очень давно я жду от тебя письма, дорогой Дмитрий, но, видно, напрасно, и я решила написать еще раз до того, как получу от тебя ответ на два моих письма, тем более, что сегодня я напишу всего несколько слов, чтобы поговорить о делах. Я вижу, как ты делаешь гримасу, но однако не могу поступить иначе и потому приступаю к этому предмету: это касается денег. Вот уже скоро год, как я уехала из Петербурга, и однако Штиглиц получил до сих пор только 1500 или 1800 рублей, я не помню точно сейчас. Я умоляю тебя, дорогой Дмитрий, будь так добр переслать ему полностью сумму содержания, что ты мне назначил.

Не могу тебе сказать, как мне тяжело беспрестанно обращаться к тебе с просьбой быть аккуратным, но дело в том, я тебе признаюсь откровенно, что, получая от Барона регулярно каждый месяц мое содержание, так мучительно сознавать, что это он мне их дает, и хотя дела Барона в хорошем состоянии, тем не менее ты должен понимать, что после того, как он оставил такое место, как в Петербурге, доходы должны были значительно уменьшиться, а 9000 больше или меньше — большая разница. Обо всем этом Барон не говорит мне ни слова, он чрезвычайно деликатен в отношении меня, и когда я ему об этом говорю, он даже не дает мне закончить фразу. Но ты понимаешь, дорогой друг, что бывает такого рода деликатность, которая заставляет меня испытывать чувство отвращения из-за того, что я все время за все должна и ничего не вношу со своей стороны. Ради бога, дорогой друг, не сердись на меня за это, я тебе пишу с полным доверием, я хорошо знаю, что в твоем добром желании нет недостатка и только плохое состояние дел является причиной неаккуратности, вот почему мне тем более тяжело тебе надоедать. Ты мне также обещал, дорогой Дмитрий, 700 рублей, что мне должен Ваня, прошу тебя не забыть об этом и переслать их Штиглицу, я буду тебе за это очень признательна.

В последнем письме я тебе писала насчет собак для мужа; не покупай датских, он их достанет здесь. Все, что он просит, это прислать ему пару больших и красивых борзых, из тех, что выводят в России, он тебе будет очень благодарен. Он ни за что не хотел, чтобы я давала тебе это поручение из опасения причинить тебе большое беспокойство, но я уверяла его, что ты слишком ко мне привязан, чтобы отказать мне сделать это для него, не правда ли, мой славный друг, в этом я не ошиблась?

Прощай, дорогой и добрый друг, целую тебя нежно, а также твою жену, сестер и братьев, и не могу удержаться, чтобы не закончить письмо, побранив вас всех, говоря, что вы настоящая куча лентяев.

К. д ’Антее де Геккерн»{476}.

Жизнь тех, кто был рядом с Пушкиным, всегда была устремлена по двум основным направлениям: проза жизни и ее поэзия.

И если Екатерина Дантес в своих метаниях между русскими борзыми и невыплаченным пенсионом со стороны брата оставалась на уровне прозы, то другие знакомые Пушкину лица, в частности, служительница муз графиня Евдокия Ростопчина, пребывали в ином, возвышенно-поэтическом мире.

|

В то время слава поэтессы Ростопчиной была так высока и так прочна, что ее произведения появлялись на страницах всех журналов и альманахов начиная с 1835 г. (вплоть до 1856 г.). Ее дарование было неоспоримым и общепризнанным: В. А. Жуковский ценил в ней «истинный талант», М. П. Погодин называл ее «нашей Жорж-Занд», князь П. А. Вяземский — «московской Сафо».

Именно ее Жуковский после разбора рукописей Пушкина нашел нужным одарить необыкновенным подарком — послал ей черновую тетрадь Александра Сергеевича, последнюю его рабочую тетрадь, в которую он еще ничего не успел написать.

Эту тетрадь Жуковский взял сначала себе после разбора бумаг Поэта и вписал в нее девять своих небольших стихотворений, последним из которых был его поэтический отклик на смерть Пушкина. Но узнав о том, что весной 1838 года поэтесса Ростопчина собирается на год покинуть столицу, чтобы провести это время в воронежском имении мужа — селе Анна, Василий Андреевич перед отъездом графини прислал ей бесценную реликвию. Свой подарок Жуковский сопроводил письмом:

«25 апреля 1838. Петербург.

Посылаю вам, графиня, на память книгу, которая может иметь для вас некоторую цену. Она принадлежала Пушкину, он приготовил ее для новых своих стихов и не успел написать ни одного, мне она досталась из рук смерти, я начал ее, то, что в ней найдете не напечатано нигде. Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения. Все это в старые годы я написал бы стихами, и стихи были бы хороши, потому что дело бы шло о вас и о вашей поэзии, но стихи уже не так льются, как бывало, кончу просто: не забудьте моих наставлений, пускай этот год уединения будет истинно поэтическим годом вашей жизни»{477}.

Евдокия Петровна вклеила это письмо Жуковского в подаренную тетрадь и сделала запись:

«Петербург, 26 апреля 1838 года.

Память Василия Андреевича Жуковского соединяется с воспоминанием о Пушкине как в этой книге, принадлежавшей им обоим, так и в душе моей, исполненной благоговения к первому и удивления к другому. Если по слабому дарованию я не достойна их наследия, то я, по крайней мере, могу чувствовать и понимать всю ценность его!»{478}.

В те же дни графиня Ростопчина ответила Жуковскому стихотворением «Черновая книга Пушкина». Стихотворение было посвящено В. А. Жуковскому:

Смотрю с волнением, с тоскою умиленнойНа книгу-сироту, на белые листы,Куда усопший наш рукою вдохновеннойСбирался вписывать и песни и мечты;Куда фантазии созревшей, в полной силе,Созданья дивные он собирать хотел…И где, доставшийся безвременной могиле,Он начертать ни слова не успел!..……………………И мне, и мне сей дар! — мне, слабой, недостойной,Мой сердца духовник пришел его вручить,Мне песнью робкою, неопытной, нестройнойСтих чудный Пушкина велел он заменить!Но не исполнить мне такого назначенья,Но не достигнуть мне желанной вышины!..Не все источники живого песнопенья,Не все предметы мне доступны и даны:Я женщина!., во мне и мысль и вдохновеньеСмиренной скромностью быть скованы должны.

И подписала: «Е. П. Ростопчина. Апрель, 1838. СПб.»

В этот день в имении Натальи Ивановны Гончаровой — Яропольце — состоялась женитьба ее сына Ивана на ярополицкой соседке, княжне Марии Ивановне Мещерской. На это семейное торжество съехались все Гончаровы. Вместе с детьми приехала на свадьбу брата и Наталья Николаевна.