По обрывистому пути - Степан Злобин

— Не я — Достоевский, — поучительно ответил студент.

Наташа вспыхнула.

— Спасибочки, барин, — обиделась она. — Только уж, кстати, узнайте, что нынче народ пошёл грамотный, тоже кой-что читает.

Сафонов внимательно посмотрел на нее и смутился.

— Я не хотел… — начал он.

— До свидания. Простите за беспокойство, барин! — оборвала Наташа и поспешно выбежала на улицу, досадуя на себя, что затеяла разговор.

Но Сафонов нагнал её в городском саду.

— Сердитая барышня, погодите минуточку!

— Я не барышня, а наборщица! — резко отпарировала Наташа.

В глазах Сафонова заиграли смешинки.

— Ба-атюшки! Значит, самый пролетарьят?

— Вот именно — это самое! — вызывающе подтвердила Наташа.

— Ну, довольно сердиться, пролетарьят. Вы меня извините за шутку, и кончим на этом, — примирительно сказал Сафонов.

— Шутки мы понимать умеем, насмешки тоже. Я думала, вы говорили тогда от сердца, а вы, получается, для щегольства язычком! — не сдалась Наташа.

— Что вы хотите сказать?

— А то самое, что говорю. Слушали люди добрые в зале — думали: «Вот человек с беспокойным сердцем. Таких у нас мало». А на поверку — у вас просто язык так прилажен, а сердце тут ни при чем! А мы-то боялись еще, что вас арестуют!..

— Ну ладно уж! Хватит! Вас мысли мои задели? — спросил Сафонов.

— Мысли это не ваши. Главную мысль вы из третьего номера взяли, — тихо сказала Наташа.

Сафонов посмотрел на нее испытующе.

— Ах, во-от как! — протянул он и вдруг ощетинился: — Ну, а теперь уж вы мне скажите — кто вас ко мне подослал? Что велели разведать?

Наташа остолбенела и, часто моргая, уставилась на студента.

— Знаете, господин, давайте так: я вас не встречала, с вами не говорила. Мы — люди простые, а вы — барин, студент. Значит, ошиблись мы. До свиданьица, будьте здоровы! — оборвала она.

Наташа пошла прочь по тенистой аллее, над которой шумели большие березы.

— Нет, врешь, теперь погоди! — остановил ее Сафонов, схватив за руку.

Она вырвала руку.

— А что-то вы тычете мне? Я вам не прислуга!

— Опять виноват? — спросил он негромко.

— Значит, опять виноват, — подтвердила Наташа. — Ломаетесь много! Должно быть, на адвоката учитесь?

— С вами не так-то легко, — со вздохом сказал он. — Давайте на лавочку сядем.

— А к чему бы?

— Познакомимся ближе. Вон вы мне про какой-то «номер» сказали, а я и не знаю, что там за «номер»! Так ведь со встречным и поперечным не говорят! Понимаете сами?

Наташа молча кивнула.

— Ну вот. Ведь вы не ребеночек, право. Значит, и вы кое в чём виноваты… Что за книжку читаете, можно узнать?

— Посмотрите, — она подала только что взятую книгу.

Разговор мирно перешел на прочитанные книги и неожиданно затянулся до той поры, когда Наташе нужно было уж спешить на работу.

По приглашению Наташи Егор в воскресенье зашел к Головатовым, познакомился с Кирюшей и Ильей, неделю спустя встретился с дядей Гришей, потом со Степаном. Вся компания добродушно подсмеивалась, что «Натаха подцепила купеческого сынка». Но Егор оказался таким обаятельным парнем, что через две недели его запросто все звали Егорушкой, легко с ним сходились на «ты». Тетя Нюра с удовольствием вспоминала, что не раз видела его во время торжественной службы в соборе, где отец его долгие годы бессменно был старостой, и каким Егорушка был красивым мальчиком, когда прислуживал архиерею… Стояла ясная сентябрьская погода, и они чаще всего сидели в Лушином саду, возле баньки Любы с Кирюшей.

Егорушка с интересом слушал их рассказы о Володе, который руководил их чтением, проводил беседы.

— Только-то вы и делали, что занимались теорией?! — удивился он. — Ну да, конечно. Не то было время! А нынче-то, братцы, ведь пора начинать! — откровенно говорил Егор. — Народ сам торопит. Народ поднимается, надо ему помогать. Выстрел Карповича — это всё-таки было святое дело, что там ни говори… После него закипело всё. Выстрел грянул и разбудил спящих. Потом покушение на Победоносцева — и новая волна прокатилась. Эти выстрелы будят народную волю к борьбе.

— А «Искра» что пишет, читал? — сурово остановил Степан Горобцов увлеченную речь Егора.

— Маленечко грамотен. Как-нибудь знаю. Читал, — насмешливо возразил Егор. — Да что значит «Искра?» Сидят наши искровцы за границей, в отрыве от России и от народа. Революционные настроения народа до них не доходят.

— Как так — не доходят! Откуда мы знаем тогда, что было в Москве и в Питере? Нам «Искра» пишет про всю Россию, а ты — «не доходят!» У них со всеми налажено, — вмешался Илья.

— Письма есть письма. А скажи по совести, как настроения у вас на чугунке? Такие, как в прошлом году?

— Ну, ку-уда-а! — отозвался Илья.

— Вот то-то! — торжествующе подчеркнул Егор. — Я уверен, что если бы Плеханов поговорил с вашими, скажем, в мастерских, то он понял бы, что революция не за горами… Я и не говорю о терроре как о решающем средстве борьбы. Это дедушки думали так. Я говорю как об агитации действием, как о решающем средстве будить народ к революции. Пусть гремят выстрелы — это будет набат. «Подымайтесь, вставайте, вставайте, вставайте!» — будут звать выстрелы… Верно, Кирюша? — спросил Егор, заметив, что Кирюшка слушал его, боясь проронить слово.

— Верно, Егор! Надо звать. Сигнал, нужен общий, а то все разбродом пойдёт — нынче здесь, завтра там… Так всех передушат, — в волнении ответил Кирилл.

Уже осенью Егор принёс к Кирюшке пятый, ещё не прочитанный ими, номер «Искры». Здесь была статья Плеханова под заголовком «Новое вино в старых мехах», в которой автор удивлялся, зачем распыляются силы революции. «Соц. — революционеры представляют собою плоть от плоти и кость от костей русских социал-демократов. Вот почему им надо соединиться с нами, а не «поворачивать» от нас в сторону во всех отношениях почтенной, но уже безвозвратно отжившей революционной старины», — писал автор статьи.

— А появились и у нас эти самые социалисты-революционеры. Приходил уж один в мастерские, — сообщил Илья.

— Ну и что с ним?

— Отбрили, что больше уж не придет. О крестьянстве завёл, что наша страна не рабочая и крестьянство у нас, мол, главная сила, а главная потому, что она единая испокон веков. Призывал в эту новую партию.

— Ну?

— Ну, забили его ребята. Сказали, что знают одну свою партию.

— Правильно, что одну… Все увидят, когда до драки дойдёт, что главная сила в рабочих, — сказал Егорушка. — Но всё-таки это сила не вся. Ведь правительство двинет войска, сотни тысяч солдат. Вот тогда и почувствуем мы страшный вред от раскола на партии! Рабочие — самый передовой и грамотный класс, но ведь сила-то все-таки в крестьянстве! Сколько их миллионов! Значит, их надо в революцию вовлекать, объединяться.

— Да, это мы знаем, — махнул рукой положительный Степан. — Сила в миллионах людей известная. А всё-таки социал-демократия опирается на рабочий класс. Крестьяне способны на пугачевщину, а не на революцию.

— Ну, а скажем, если назавтра начнется восстание вот тут, за затоном, в деревне? Тебе казаки прикажут подать паровоз и везти их туда, усмирять мужиков. Ты что станешь делать?

— На крутом повороте с откоса в затон, — ответил за шурина Григорий Ютанин, который до этого слушал не вмешиваясь. — Не вам рабочих учить, товарищи интеллигенты!

— Да я не учу, Григорий Степаныч. Я Степану доказываю, что, значит, мужик рабочему не чужой! — торжествующе воскликнул Егор. — А ведь мужик пока не чувствует этой близости с рабочими!

— Да к чему ты ведешь-то! К чему ведёшь? — добивался Кирюша.

— Вот к чему, — пояснил Егор. — Пусть в столицах и за границей спорят, пусть кто-то тянет создать новую партию, — может быть, он хочет в ней стать вождём, — а мы, революционеры, не позволим раскалывать силы народа. От нас зависит создать единый союз социал-демократов и социалистов-революционеров. Если господа заграничные наши лидеры и вожди между собой не поладили, то русская революция тут ни при чем. Рабочие и крестьяне все равно объединятся!

— Правильно! «Искра» же пишет, что разницы между нами нет. А те их не слушают да ладят отдельную партию социалистов-революционеров. Тут уж мы не позволим! — согласился Илья. — Рабочий класс им покажет, как нашу силу разваливать! Чёрта с два!

Когда Егор ушёл, друзья снова перечитали запоздалый пятый номер. Говорили опять о терроре. Если до этого, в четвертом номере «Искры», было возражение против единоличного террора как метода революционной борьбы, то Егор, который одобрял террор, тоже утверждал, что отдельными выстрелами царизма не свергнуть, что для революции нужны усилия широких народных масс. А насчет того, чтобы будить и тревожить народную массу, — что против этого скажешь! Конечно, каждый выстрел по министрам возбуждает народ…