Верный садовник - Джон Ле Карре

— Пару дней тому назад я побывал в Хараре, — доверительно сообщил Куртисс, наклонившись вперед. — Этот глупый петух Мугабе назначил нового министра по национальным проектам. Многообещающий молодой человек, должен тебе сказать. Ты знаешь, о ком я говорю, Тим?

— Да, конечно.

— Хороший парень. Он бы тебе понравился. Помогает нам в одном деле. И очень любит взятки. Я подумал, что тебе следует знать об этом. В прошлом это срабатывало, не так ли? Тот, кто берет взятки от Кенни К., не откажется брать их от конторы Ее Величества. Так?

— Так. Благодарю. Нам это определенно пригодится. Я передам по инстанциям.

Опять кивки и подмигивания, сопровождающиеся добрым глотком коньяка.

— Знаешь новый небоскреб, который я построил рядом с Ухуру-хайуэй?

— Очень красивый, Кенни.

— На прошлой неделе я продал его русскому. Дуг мне говорит, боссу мафии. Большому боссу, не мелкоте, с которой нам приходится здесь сталкиваться. Говорят, он имеет немалую долю в торговле наркотиками, которую держат корейцы, — Куртисс откинулся на спинку кресла, всмотрелся в Донохью с озабоченностью близкого друга. — Эй, Тим. Что с тобой? Ты так побледнел, словно вот-вот потеряешь сознание.

— Я в порядке. Такое со мной иногда случается.

— Это все химиотерапия. Я же предлагал тебе обратиться к моему врачу, а ты все отказываешься. Как Мод?

— У Мод все хорошо, благодарю.

— Возьми яхту. Расслабьтесь, побудьте вдвоем. Скажи Дугу.

— Еще раз благодарю, Кенни, но не хотелось бы афишировать наши отношения. Ты понимаешь.

Кенни кивнул, вздохнул, развел руки. Вот человек, который ничего не берет.

— Ты не присоединяешься к тем, кто не хочет иметь ничего общего с Кенни, Тим? Не собираешься кинуть меня, как банкиры?

— Разумеется, нет.

— И правильно. Ибо пострадаешь прежде всего ты. Этот русский, о котором я тебе говорил. Знаешь, что он припрятал на черный день? Что он показал Дугу?

— Слушаю со всем вниманием, Кенни.

— Я построил под небоскребом подвал. Хотел использовать его как подземный гараж. Подвал обошелся мне в кругленькую сумму, но я решил, что без него никак не обойтись. Четыреста стояночных мест на двести квартир. А этот русский, фамилию которого я собираюсь тебе назвать, заставил подвал большими белыми грузовиками с надписью «ООН» на бортах и дверцах кабины. Сказал Дугу, что они никогда не были в деле. Упали с корабля по пути в Сомали. И теперь он хочет их продать, — он картинно всплеснул руками. — Это же надо? Русская мафия, предлагающая купить грузовики ООН! Мне! Знаешь, чего он хотел от Дуга?

— Расскажите.

— Импортировать их. Из Найроби в Найроби. Мы их вроде бы купим за границей, договоримся с таможней и проведем по нашей бухгалтерии как новые. Если это не организованная преступность, то что? Русский воришка среди бела дня здесь, в Найроби, обдирающий ООН как липку! Это же просто анархия! А я терпеть не могу анархию. Поэтому воспользуйся этой крупицей информации. Передай ее куда следует. С наилучшими пожеланиями от Кенни К. За это я денег не возьму. Как говорится, за счет заведения.

— Они будут счастливы.

— Я хочу, чтобы его остановили, Тим. Немедленно.

— Коулриджа или Куэйла?

— Обоих. Я хочу, чтобы Коулриджа остановили, я хочу, чтобы затерялся этот глупый отчет жены Куэйла… «Господи, — подумал Донохью, — он знает и об отчете».

— Я полагал, что Пеллегрин его уже потерял, — он нахмурился, как хмурятся старики, когда память вдруг им изменяет.

— Бернарда в это не впутывай! Он мне не друг и никогда им не был! Я хочу от тебя одного: скажи своему мистеру Куэйлу, если он и дальше будет доставать меня, я ничем не смогу ему помочь, а зуб точат на него, а не на меня! Понял? С ним бы расправились в Германии, если бы я не замолвил за него словечко. Слышишь?

— Я слышу вас, Кенни. И все передам. Ничего больше обещать не могу.

С медвежьей живостью Куртисс выпрыгнул из кресла и заметался по кабинету.

— Я — патриот! — кричал он. — Подтверди это, Донохью! Я — гребаный патриот!

— Разумеется, Кенни.

— Скажи это вслух. Я — патриот!

— Вы — патриот. Вы — Джон Буль.[76] Вы — Уинстон Черчилль. Что еще я должен сказать?

— Приведи пример моего патриотизма, один из десятков. Лучший пример, который ты можешь привести. Немедленно.

«Куда он гнет?» — гадал Донохью. Но пример привел.

— Как насчет операции в Сьерра-Леоне, которую мы прокрутили в прошлом году?

— Расскажи мне о ней. Давай. Расскажи!

— Нашему клиенту требовалось оружие и боеприпасы.

— И что?

— Мы купили оружие…

— Я купил гребаное оружие!

— Вы купили оружие на наши деньги, мы обеспечили вас подложным сертификатом, в котором указывалось, что оружие предназначено для Сингапура…

— Ты забыл про гребаный корабль!

— «Три Биз» зафрахтовал сухогруз водоизмещением сорок тысяч тонн, и на него погрузили оружие. Корабль растворился в тумане…

— Как бы растворился!

— …и материализовался в маленькой бухте неподалеку от Фритауна, где наш клиент и его люди сняли с корабля предназначавшийся им груз.

— И я мог бы этого не делать, не так ли? Мог бы сыграть труса. Мог бы сказать: «Вы не по адресу, постучитесь в соседнюю дверь». Но я это сделал. Из любви к нашей гребаной родине. Потому что я — патриот! — продолжил он уже гораздо тише, словно заговорщик. — Ладно. Слушай. Вот что ты сделаешь… что сделает твоя служба… — он вышагивал взад-вперед, в голосе появились командные нотки. — Твоя служба… не Форин-оффис, там сидят маменькины сынки, твоя служба, кто-то из начальников, обратится в банки. Лично. И в каждом банке, список я тебе дам, найдет настоящего англичанина. Или англичанку. Ты меня слушаешь? Тебе придется передать эти слова своим начальникам, когда ты уедешь отсюда, — голос его теперь звучал громче и увереннее.

— Я слушаю, — заверил Куртисса Донохью.

— Это хорошо. Вы соберете их вместе. Этих настоящих англичан. Как мужчин, так и женщин. В каком-нибудь обшитом деревом конференц-зале в Сити. Вы все эти места знаете. И скажете им строго и официально, как умеет говорить британская секретная служба: «Господа. Дамы. Отстаньте от Кенни К. Мы не говорим вам почему. Мы говорим: отстаньте от него во имя королевы. Кенни К. многое сделал для нашей страны, но мы не можем сказать, что именно, и еще больше он сделает. Если вы продлите ему кредиты на три месяца, то послужите нашей стране так же, как служит ей Кенни К.». И они вас послушают. Если один скажет «да», они все скажут «да», потому что это стадо. И другие банки последуют их примеру, из того же стадного чувства.

Донохью и предположить не мог, что ему когда-нибудь доведется жалеть Куртисса. Но если и пожалел, то именно в этот момент.

— Я попрошу их, Кенни. Беда в том, что у нас нет такого влияния. А если бы было, боюсь, нас бы тут же расформировали.

Донохью, конечно, не ожидал, что его слова вызовут столь бурную реакцию. Куртисс взревел, как разъяренный лев. Словно священник, вскинул руки к потолку. Стены задрожали от его громового голоса.

— Вас пора сдать на свалку, Донохью. Вы думаете, что страны управляют этим гребаным миром! Загляните в гребаную воскресную школу. Сейчас там поют: «Боже, храни нашу транснациональную корпорацию!» И вот что еще ты можешь сказать своим друзьям мистеру Коулриджу и мистеру Куэйлу и кому-то еще, кого вы выставляете против меня. Кенни К. любит Африку, — верхняя половина тела развернулась к панорамному окну, за которым озеро купалось в серебристом лунном свете. — Африка у него в гребаной крови! И Кенни К. любит этот препарат. И Кенни К. сделает все, чтобы донести его до каждого африканского мужчины, женщины и ребенка, которые в нем нуждаются. Он это сделает, и плевать он хотел на всю вашу компанию! А если кто-нибудь попытается встать на пути науки, пусть пеняет на себя. Потому что я не смогу остановить этих парней, больше не смогу, и вы тоже не сможете. Потому что препарат прошел всестороннюю проверку, и проверяли его лучшие специалисты, которых только можно нанять за деньги. И ни один из них, — в голосе слышались истерические нотки, — ни один не сказал о нем ни одного гребаного плохого слова и не скажет. Никогда! А теперь убирайся.

И как только Донохью вышел за дверь, дом заполнила привычная какофония звуков. В коридорах слышались торопливые шаги, с улицы доносился собачий лай, непрерывно трезвонили телефоны.

Выйдя на свежий воздух, Донохью остановился, чтобы ночные ароматы и звуки Африки очистили его от зловонной атмосферы кабинета. Часть звезд прикрыли островки облаков. В ярком свете прожекторов желтели акации. До него донеслось ржание зебры. Вокруг стрекотали насекомые. Дом окружала высокая терраса. Вдали блестело озеро, под террасой, в центре автостоянки, одиноко застыла его машина. По привычке он всегда ставил ее на открытое место. Ему показалось, что за кустами мелькнула какая-то тень. Почему-то подумал, что это Джастин. Вспомнились слова Куртисса о том, что Джастин с поддельным паспортом в течение короткого отрезка времени побывал в Италии, Германии и Канаде. В голову пришла мысль о том, что это не тот Джастин, которого он знал, если, конечно, Куртисс не врал, это Джастин, о существовании которого никто не подозревал, ни его служба, ни Форин-оффис: Джастин-одиночка, подчиняющийся только собственным приказам, Джастин, вступивший на тропу войны, Джастин, решивший выставить напоказ все то, что в прежней жизни помогал скрывать. И если за последние недели Джастин стал таким, если решает именно такую задачу, то где его искать, как не рядом, в озерной резиденции сэра Кеннетта Куртисса, импортера и дистрибьютора «моего препарата»?