Охотники за алмазами - Георгий Свиридов

Казаминов еще раз взглянул на бумаги Фармана, покачал головой и снова заговорил:

— Все ваши доводы опираются лишь на внешние признаки нефтеносности, а вы их считаете неопровержимыми доказательствами. Вы же сами отлично знаете, не мне вам доказывать, что выход нефти на поверхность — это, к сожалению, весьма слабые аргументы. Весьма! К тому же вы сами лично этих выходов не зафиксировали, а принимаете за чистую монету свидетельство постороннего человека.

— Почему посторонний? Васильев был геолог, как мы с вами!

— Вот именно, был! И видел сомнительную нефтяную пленку два десятилетия тому назад. Два десятилетия! И за этот период, к сожалению, больше никто ни разу не подтвердил, ни разу почему-то не встретил нефтяной пленки на всем протяжении среднего течения Оби. Никто.

— Ну и что? Почему мы не должны верить Васильеву, если даже академик Губкин ему верил и официально в газете сделал заявление по поводу обнаруженных им признаков нефтеносности? Вам показать газету? У меня есть фотокопия всей страницы.

— Это напечатано в «Правде» или в «Известиях»?

— Нет, в газете «Советский Север».

— А где она выходит?

— Как где? В Обь-Иртышской области. По просьбе редакции газеты «Советский Север» корреспондент ТАСС провел беседу с академиком, так и написано. Вот, пожалуйста, взгляните.

— Все ясно. Местная печать, областной патриотизм.

— Вы послушайте, что написано, — Далманов вынул из портфеля папку, извлек крупный фотоснимок газетной полосы. — Послушайте! Корреспондент задает такой вопрос. Академику Губкину задает: «Каково ваше мнение об обнаружении признаков нефтеносности в Обь-Иртышской области? Не случайны ли выходы нефти?» А что сказал Губкин? «Нет, не случайны, — ответил академик Губкин, — признаки нефтеносности. Многие из них расположены в глухой необжитой тайге, в бассейнах рек, совершенно непроходимых для моторных лодок и катеров, могущих оставить следы нефти. Это дает право считать, что мы имеем здесь дело с выходами природной жидкой нефти, происхождение которой совершенно не случайно, как некоторые думают». Хорошо сказал, «как некоторые думают»! Очень даже хорошо, прямо в сегодняшний день смотрел! А дальше вот: «Еще два года назад, — продолжает академик Губкин, — на сессии Академии наук СССР, посвященной проблемам Урало-Кузбасса, я высказал твердое мнение о нефтеносности обширных пространств Сибири, особенно восточного склона Урала, ибо геологическое строение его многим напоминает западный склон, где имеются нефтяные месторождения». Понятно? И тут же дает научное объяснение своей идеи. «Если считать, что береговая фация юры — фация озер, болот, открытых лиманов, лагун — была местом накопления исходного материала, из коего потом образовался уголь, то прибрежные фации того же юрского моря могли представлять удобные места для материала сапропелитового характера, который мог послужить источником для нефти. Поэтому еще в 1932 году я говорил о необходимости поисков нефти в юрских отложениях восточного склона Урала на некотором расстоянии от выходов угля. Это мое научное предположение в настоящее время полностью подтверждается на практике». — Далманов посмотрел на Казаминова, — Ну, что вы теперь скажете?

— Предположение Губкина, к сожалению, осталось пока предположением. Не подтвержденным практикой, хотя там перед войной работала очень серьезная экспедиция, — Георгий Петрович встал и подошел вплотную к Далманову. — Я должен вот что сказать вам, Фарман Курбанович. Вы еще очень молоды и неопытны. Все увиденное, или услышанное, или вычитанное вами в подшивках старых газет вызывает в вашем воображении десятки смелых предположений. Что поделаешь! Со временем это пройдет, ибо, как говорят, молодость — это такой недостаток, который с годами исчезает. А вот мне нельзя ошибаться. И потому к каждому выводу я подхожу очень осторожно. Пока не получу исчерпывающих данных разведки, не сопоставлю анализы вынутых проб, пока все не обдумаю. До тех пор, к вашему сведению, все предположения для меня представляют лишь гипотезы, а не открытия. Гипотезы! И вы сами знаете, что наша профессия требует именно такого подхода, ибо каждая скважина обходится государству в кругленькую сумму. В нашем деле, в разведке, в бурении, геологическая наука идет впереди, как проводник в походе, указывает путь, ставит точки для буровых. Ученый совет, только он один, несет всю полноту ответственности за целесообразность всех затрат. Я уже более трех десятков лет тружусь в нефтеразведке, а вы пока лишь делаете первые шаги. Мой долг, как старшего, помочь и предостеречь от ложных шагов. Помочь и предостеречь!

Казаминов сделал паузу и удивленно посмотрел на Далманова, который чему-то улыбался. И эта улыбка обожгла. Георгий Петрович понял, что говорил впустую, и сухо взглянул на подчиненного. Потом уселся в свое кресло за письменным столом. И пожалел о том, что переиграл, что отменил свое распоряжение. Черт с ней, с перспективной Борисовкой! Услать бы азербайджанца на север, в глубь тайги, куда и письма идут по две-три недели… Пусть хлебнет лиха! Казаминов снова посмотрел в продолговатые глаза Далманова, которые, как ему казалось, опять нахально поблескивали. И коротко заметил:

— А я, между прочим, могу не только убеждать, но и приказывать.

Далманов как-то сразу сник, потух блеск в глазах, словно внутри погасили лампочку. Молча собрал свои бумаги и стал запихивать в портфель.

— Поздно, Георгий Петрович.

Эту фразу можно было принять за дерзость и тут же отхлестать Далманова. Но Казаминов придал ответу иной смысл:

— Нет, еще далеко не поздно. Успеть можно! Вода в реке не везде спала.

— Совсем в другом смысле поздно, говорю, — признался Далманов. — Я же вам сразу доложил: оборудование демонтировали, вышку разобрали, все упаковали как следует, погрузили на баржи, ну, и они пошли. Уже третий день плывут.

— Как плывут? — Казаминов подался вперед, брови угрожающе сошлись у переносицы.

Далманов выдержал взгляд:

— С катером… Теперь уже по Оби, за Томском! — А мою телеграмму получали?!

— Никакой телеграммы не видел. И приехал сам, чтобы доложить. Мы на пять дней раньше, срока все сделали! Время такое, когда каждый день цену имеет. Август идет, понимаете? Днем и ночью работали, спасибо от вас услышать ожидали, — Далманов говорил быстро, глотая концы слов и жестикулируя руками.

— Кто вам разрешал отправлять баржи? Кто? — Казаминов стукнул ладонью но столу. — Сейчас же вернуть! Немедленно!! А вы, товарищ Далманов, мне ответите!.. Я вам покажу, как своевольничать!! И с телеграммой разберемся, как это вы ее не получали. Проверим!! Безобразие!! А баржи вернуть! Лично сами полетите в Томск и вернете их назад!!

— Никуда не полечу! — Далманов вскочил, словно подброшенный пружиной.

— Что?!

— Дайте бумагу!

— Какую бумагу?

— Один лист. Заявление писать буду. Все! Три года отработал, как полагалось после института? Отработал. Теперь я свободная птица, куда хочу, туда и лечу. Вам ясно, Георгий Петрович? Не надо мне вашего Кузбасса, бурите сами пустые дырки. Я сам поеду на Север. Там уже газ нашли? Нашли! Теперь очередь за нефтью!

— Заставим работать, Фарман Курбанович, заставим! Не забывайте, что у вас в кармане не только диплом, а еще и партийный билет. Научим уважать дисциплину, — Казаминов выразительно постучал согнутым пальцем по толстому стеклу, потом, подумав, закончил: — А сейчас вот что: езжайте, догоняйте свою партию. Пусть пока все останется по-старому. Устраивайтесь в Ургуте и монтируйте буровую. А что касается лично вас, персонально, мы отдельно решим.

В Колпашево задержались на целую неделю. В этом далеком городке находилась самая северная экспедиция. Здесь Далманову предстояло взять еще часть оборудования, горючего, смазочных материалов. Кроме того, Фарман лелеял надежду пополнить свою партию, навербовать рабочих.

Город за эти четыре года, в течение которых Далманов тут не бывал, ничем не изменился. Жизнь все так же текла: спокойно и деловито, как широкая Обь несла свои воды. Фарману было приятно ходить по знакомым улицам с воспоминаниями о своей первой любви и рождении мечты. Он нес в своем сердце надежды, хотя в душе уже гнездилась горечь. Фарман не мог выкинуть из памяти ту тяжелую ночь, когда Катерина забросала его, словно булыжниками, обидными словами. Но он хорошо хранил в памяти веселый березовый уголок тайги, поляну с травой по пояс. Там они ощущали близость друг друга, видели лишь облака и слушали тишину, которую хранили небо и земля.

Катерина, едва только причалила баржа, схватила сынишку, узлы с подарками для родных, чемоданы с нарядами и умчалась в родительский дом. Этот городок, вольготно раскинувшийся на берегу могучей реки, был ее родиной. Чуть ли не каждая улица хранила девичьи воспоминания, надежды и ожидания счастья.