Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

Кто она? Аристократка? Может быть, даже моя знакомая? Женщина, как и я, была под вуалью, конечно, не такой густой, как у меня, но увидеть ее лицо издали было трудно.

— Мадам!

Этот голос вывел меня из задумчивости. Подняв голову, я увидела рядом с собой служанку заинтересовавшей меня женщины.

— Что такое?

— Мадам, моя госпожа спрашивает, действительно ли вы собираетесь продавать изумруды.

Несколько удивленная, я подтвердила это.

— И правда ли то, что эти изумруды из самой Индии, из Голконды?

— Да.

— В таком случае, мадам, моя госпожа очень хотела бы взглянуть на них. Она бы могла заплатить немного больше, если бы ваши изумруды подошли ей.

— Да, но меня ждет разговор, и сейчас ко мне выйдет мэтр Бонтран. Боюсь, я…

Я посмотрела на даму, стоявшую у витрины. Что-то подсказало мне не отказываться от предложения. В конце концов, это лишь увеличит мои шансы на удачу.

— Как имя вашей госпожи?

— Ее зовут мадам Брюман.

Я качнула головой. Вот как… Брюман! Это имя принадлежало одному довольно известному коммерсанту, владельцу многочисленной недвижимости в Париже, ресторанов, игорных домов и пансионов.

— Передайте вашей хозяйке, что я согласна поговорить с ней.

Мадам Брюман приблизилась, поклонилась, и я приветливо кивнула ей. Когда она садилась рядом, на меня повеяло свежим ароматом лилий. У нее и в отношении духов был неплохой вкус.

— Понимаю, что мое предложение неожиданно, — сказала она, улыбаясь чуть виновато. — Но я так мечтала об изумрудах… о настоящих «индийцах». Это такая редкость.

Я машинально передала ей футляр, а сама уже чувствовала, как холодеют у меня руки. Она сидела чуть наклонив голову, в профиль ко мне, а ее вуаль была достаточно прозрачной, чтобы я могла видеть черты ее лица. Смуглая кожа, большие карие глаза с янтарным оттенком. Вьющийся черный локон касается щеки, в мочку уха вставлена неяркая бриллиантовая сережка.

Я узнала ее. Теперь я не сомневалась. Я знала, почему с первого же взгляда она завоевала мое внимание. Мы ведь были знакомы. Мы пережили вместе самые жестокие испытания: штурм Тюильри, ужасы сентябрьских дней 1792 года. Подумать только, она стала мадам Брюман, сменила свое имя… И какое имя — Валентина де Сейян де Сен-Мерри!

Я давно взяла себе за правило никого не судить. Да и откуда мне было знать, что приключилось с Валентиной за эти годы, каковы были обстоятельства ее жизни. Всякое могло случиться. Женщины чаще всего становились жертвами этой многолетней смуты, но не каждая женщина смирялась с этим. Иные предпочитали измениться, чем погибнуть. И не всем же аристократкам повезло на встречу с Александром.

Она восхищенно разглядывала камни.

— Клянусь Богом, мадам, это восхитительно! Через неделю мой день рожденья, муж просил меня подобрать себе подарок. Но что может быть лучше этого?

— А кто ваш муж? — спросила я. — Брюман — это тот самый владелец недвижимости?

— Да, можно так сказать.

— Давно вы замужем?

— Четыре года.

— То есть вы повстречались с Брюманом еще во время террора.

Она взглянула на меня чуть удивленно и ответила уже гораздо сдержаннее:

— Да.

Видимо, ей мои расспросы показались неуместными. Я ведь даже имени своего не назвала. Еще раз полюбовавшись переливами изумрудов в блеске зимнего солнца, мадам Брюман сказала:

— Мне известно, что ювелир предложил вам полтора миллиона франков за эти камни. Если вы будете столь любезны и уступите мне их, я заплачу на сто или двести тысяч больше. Мне еще надо уточнить, какой именно суммой я располагаю.

Я ничего не ответила. Потом подняла вуаль.

— Валентина, это же я. Вы помните меня?

Какой-то миг она непонимающе смотрела на меня, потом чуть зажмурилась, словно хотела проверить зрение, и бледность разлилась по ее лицу. Негромко и очень нерешительно она спросила:

— Сюзанна?

Я кивнула. Она хотела еще что-то сказать, но, похоже, не могла собраться с мыслями, и я, боясь, что меня узнает не только подруга, сжала руку Валентины.

— Ради Бога, молчите. Давайте уйдем отсюда! Нас не должны видеть вместе.

Она ничего не понимала, но послушно поднялась и пошла за мной к выходу. В этот миг за конторкой появился ювелир.

— Мадам, — произнес он мне, — имею честь сообщить вам…

— Нет-нет, — сказала я поспешно, снова опуская вуаль. — Сделка не состоится. Мои планы изменились, мэтр Бонтран.

Я затащила Валентину в свою карету — благо, что она шла за мной послушно, как ребенок, сама захлопнула дверцу и приказала кучеру ехать в самое спокойное и безлюдное место.

— В парк Монсо, может быть? — осведомился он.

— Да, да, именно туда!

Я повернулась к вновь обретенной подруге.

— Вы согласны? Согласны ехать туда?

— Но почему именно туда? — кротко возразила она. — Я бы так охотно пригласила вас к себе!

— Дорогая моя, вы, быть может, удивитесь, но оставаться с вами у всех на виду — это самое ужасное для меня в нынешнее время.

— Почему?

— Потому что мне необходима ваша помощь.

Ничего необыкновенного не было в том, что бывшая мадемуазель де Сейян, чей отец был растерзан за роялизм, чей жених воевал за короля на юге Франции, стала женой буржуа. Это лишь на первый взгляд могло показаться возмутительным. Покинутая всеми, даже мной, Валентина не имела ни денег, ни определенных намерений. 1793 год. То было время, когда Франция захлебывалась в крови. Чтобы выжить, нужно было уметь драться, пускаться в авантюры, изворачиваться. Валентина ничего этого не умела. Комитеты в те дни охотились за всеми, кто своими манерами хотя бы отдаленно напоминал аристократа. Нужно было искать прикрытие. И оно нашлось в лице Жака Брюмана, сделавшего мадемуазель де Сейян предложение. Она стала мадам Брюман, а это имя уже не внушало подозрений. А преуспевающий буржуа лишь потом оценил, до чего удачный сделал выбор: при Директории было ужасно модно жениться на аристократках и украшать свое богатство еще и блеском титула жены — пусть не столь важного сейчас, но приятного для честолюбия.

— Я должна была думать не о чести и даже не о том, что совершаю мезальянс[12],— проговорила Валентина, словно пыталась защититься от моих еще невысказанных упреков. — Я даже об отце не думала. Возможно, это звучит эгоистично, но мне хотелось жить — именно мне…

— Вам незачем оправдываться. Я понимаю вас лучше, чем вы думаете.

Парк Монсо был безлюден сегодня. Погода была чудесная. Даже солнце скупо светило из-за туч. И все же я, опасаясь, что мы находимся слишком на виду, увлекла Валентину в «Лилльскую красавицу», то самое бистро, где мы с Изабеллой еще в ужасные времена Робеспьера пили лимонад. Сейчас нам подали кофе и ванильные пирожные.

Валентина спросила:

— Понимаете ли вы, с кем связываетесь, Сюзанна?

— Кого вы имеете в виду?

— Клавьера.

Я не ответила, ожидая, что скажет по этому поводу Валентина.

— Мой муж дружен с ним. Хотя «дружен» — слишком сильное слово… Клавьер несколько раз обедал в нашем доме. Он до того бесстыден, что осмеливался ухаживать за мной, а через минуту называл Жака «друг мой». Я не люблю этого человека. Он не нравится мне. Я… я даже немного боюсь его. А вы?

— Я знаю его куда лучше, чем вы, Валентина, но нисколько не боюсь. Его надо бить его же оружием — только этим его остановишь. Клавьер коварен, стало быть, я тоже должна стать коварной.

Валентина, немного помолчав, выразила сомнение насчет того, что у нас обеих есть способность к коварству. К тому же она жила со мной, когда мой роман с Клавьером только начинался. Ну, когда он обольщал меня грудинкой, банками кофе, апельсинами и цветами. Пару раз она даже открывала ему дверь.

Я решительно отвергла все эти опасения.

— Он вас не запомнил, Валентина, просто не мог запомнить. Вы понравились ему сейчас, потому что вы расцвели, стали хорошо одеваться… Если бы вы понравились ему тогда, он тотчас бы стал к вам приставать, будьте уверены.

— Но ведь он любил вас тогда.

— Что за чушь! Ему просто было по вкусу сражаться за меня как за приз. Это у него вроде спорта… Разве он намекал вам когда-либо, что знал вас прежде?

— Нет.

— Ну вот видите.

Я усмехнулась, вспомнив слова Валентины о том, что Клавьер пытался добиться ее расположения. Это у него в крови — погоня за аристократками. Ах, до чего же мелкая душа у этого человека! Как он несчастен, должно быть!

— Я рада, что он ухаживал за вами.

— Почему?

— Потому что вы теперь сделаете вид, что меняете свое отношение к нему. Вы подобреете и намекнете, что не прочь приобрести отель на Вандомской площади. Вы попросите его не составлять вам конкуренции.