Журналист - Андрей Константинов

Палестинец медленно кивнул и поднял правую руку.

— Я понимаю все твои сомнения. Понимаю. Поэтому не требую от тебя немедленного ответа. Ты должен обо всем подумать, все взвесить. Я тебе верю, Андрей. Какое бы ты ни принял решение — я отнесусь к нему с пониманием. Если ты откажешься мне помогать — мы просто забудем сегодняшний разговор. При этом ничего тебе, конечно, не будет угрожать. Надеюсь, в этом ты мне доверяешь… Хочу добавить только одно: человек, о котором мы говорим, очень опасен. Поэтому помни: наводить о нем справки — это подать ему сигнал тревоги. А он ни перед чем не остановится, если почувствует опасность.

Палестинец подошел к Обнорскому вплотную и положил руки на плечи.

— А сейчас иди. Тебе есть над чем думать. Помни только одно — для меня ты по-прежнему как маленький брат. В ближайшие семь дней ты сможешь всегда найти меня здесь в пять часов вечера. Иди.

Андрей молча встал и, прощаясь, пожал крепкую, будто из дерева вырезанную руку Сандибада…

По дороге домой он пытался собраться с мыслями. Неужели Кука и вправду жив? Но ведь мертвым его действительно никто не видел… А если Сандибад ошибся? Может быть, палестинец просто тронулся на почве мести за Мастера и Профессора и теперь подозревает абсолютно не причастного к тем йеменским делам какого-то Демина? А что, если Сандибад работает на какую-то спецслужбу, которой позарез потребовался этот Демин, и палестинец решил подключить к операции его, Обнорского, подкинув ему версию о воскрешении и перевоплощении Куки? С другой стороны — однажды Андрей уже не поверил Сандибаду, вернее поверил не до конца, и в результате чудом остался жив… Но ведь годы и обстоятельства меняют людей. Обнорский не видел палестинца пять лет — мало ли что могло с ним за это время случиться.

К этим мыслям примешивались вопросы, которые Андрею было трудно даже сформулировать: уж больно странный клубок начал завязываться в столице Джамахирии — слишком много «случайных» встреч и совпадений на один отрезок времени в одной точке пространства. Сначала при загадочных обстоятельствах в своей квартире в Гурджи погибает Илья Новоселов. Потом в самолете, возвращаясь из отпуска, Обнорский встречает Лену. Потом на сцене появляется Сандибад. А теперь из небытия выплывает Кука… Тут у кого хочешь голова кругом пойдет…

Андрею на какой-то момент показалось, что в его воспаленном мозгу вдруг сложилась единая цельная картина, но мгновение это было слишком коротким, мозаика рассыпалась на отдельные, никак не стыкующиеся друг с другом фрагменты, и как ни пытался Обнорский снова сложить головоломку — ничего не получалось. Ему казалось, что еще немного — и он либо поймет что-то очень важное, либо свихнется, но больше шансов все же было у второго варианта. Поэтому Андрей принял единственно возможное в этой ситуации решение — не пытаться разгадать все загадки сразу, а подходить к ним по очереди. И первой в этом ряду была все-таки смерть Ильи. Стало быть, нужно форсировать разговор с Выродиным. И так целая неделя для раздумий и подготовки была — чего еще ждать? Тем более что тут такие дела наворачиваются с Сандибадом — один Аллах знает, чем все это может кончиться… Кстати, а ведь палестинец вполне может стать союзником Обнорского в расследовании обстоятельств смерти Ильи! Причем союзником очень ценным… Судя по всему, у Сандибада в Триполи действительно крупные завязки и возможности. Правда, для того чтобы рассчитывать на содействие палестинца, Андрей должен пообещать ему помочь разобраться с этим Деминым из ГИУ. А вдруг майор Демин никакой не Кука? Тогда что?

«Хватит! — оборвал себя Обнорский, входя в гостиницу и чувствуя, что в своих размышлениях и вопросах пошел уже по второму кругу. — Так и впрямь свихнуться недолго… Сейчас для меня задача номер один — „колонуть“ Зятя и узнать, с кем он приходил к Илье. С кем и для чего. А потом будем с остальными делами разбираться…»

Андрей постарался успокоиться, принял душ и сходил на ужин. Ему повезло, в столовой он увидел редкого гостя — Кирилл Выродин обычно ужинал у кого-нибудь в гостях, а тут Зять сидел на своем месте и лениво ковырял казенный харч алюминиевой вилкой. Обнорский принял решение мгновенно. Светясь улыбкой, он подсел к Выродину:

— Здорово, Кирюха! Чего такой насупленный сидишь? Аль не любы официантки, али каша не вкусна? Кирилл вздрогнул и чуть было не уронил вилку.

— А чему радоваться-то?… Остонадоебло все — просто край…

Не обращая внимания на унылый тон Выродина, Андрей продолжил разыгрывать из себя обладателя прекрасного настроения.

— Плюнь ты, Киря, помнишь, что Винни-Пух нам завещал: все хуйня, кроме пчел. А я тебе по секрету между нами скажу, что пчелы — это тоже хуйня. Так что не бери ничего в голову — лучше бери в рот…

И Обнорский довольно заржал над своими изрядно, кстати говоря, избитыми шуточками. Кирилл в ответ лишь слабо улыбнулся, но Андрей не отставал:

— Давай дожевывай и пошли домой. Я тебе там одну штуку покажу — обалдеешь. По блату достал, еще никто не видел… Кстати, а где Шварц?

— Он сегодня помощником заступил, — ответил Выродин. — А что за штука-то?

— Увидишь, — загадочно пообещал Обнорский, продолжая улыбаться. — Это даже хорошо, что Серега дежурит, — вещь интимная, не для лишних глаз.

Продолжая забалтывать Кирилла разной ерундой и поминутно гогоча, словно поручик Ржевский, Андрей вытащил Выродина из-за стола, не дав ему даже допить чай. Кирилл смотрел на Обнорского как-то пришибленно, словно вдруг утратил всю волю к самостоятельным решениям, а Андрей продолжал давить его неведомо откуда взявшейся энергетикой…

Дома Обнорский усадил Кирилла в кресло в холле напротив телевизора, вытащив из комнаты Шварца видеомагнитофон, подсоединил провода и достал спрятанную в шкафу кассету.

— Сейчас порнуху смотреть будем, товарищ лейтенант! Тебе понравится, я обещаю…

После первых же кадров у Зятя затряслось лицо, и он затравленно обернулся к Андрею, но Обнорский словно не заметил его реакции, продолжал гоготать, развалясь в кресле с сигаретой и хлопая себя ладонью по колену.

— Клево, правда? Гляди-гляди, сейчас она в рот брать начнет… Ух ты, лапочка, смотри, как заглатывает… Смотри, говорю!

Кирилл остановившимися глазами смотрел не на экран, а на Обнорского, поэтому Андрей страшной хваткой взял Выродина за подбородок и резко повернул его лицо к телевизору:

— Смотри! А сейчас она раком встанет, мне этот момент особенно нравится! Гляди, как спинку выгибает, просто кошечка.

Выродин попытался встать с кресла, но Обнорский правой рукой толкнул его обратно, скривившись от боли под повязкой.

— Сидеть! Нравится порнушка? Нравится или нет, я спрашиваю? Хочешь — подарю? А?! Мне не жалко. Для такого парня… Правда, это вторая копия. А «лазерный диск» — он в Союзе. Вот, думаю, может, тестю твоему послать? А? Пусть старик порадуется… Что скажешь, Киря?

Страшный был голос у Обнорского, но еще больше пугал Выродина его взгляд — тяжелый, вдавливающий в кресло, словно перегрузка при наборе высоты самолетом.

— Ч-чего т-ты хо-хочешь? — наконец спросил Кирилл, запинаясь от ужаса.

Андрей встал со своего кресла и, наклонившись к Выродину совсем близко, прошептал, медленно выговаривая слова:

— Я хочу, чтобы ты мне рассказал одну вещь: с кем ты приходил в ту ночь к Новоселову и зачем. Понял? Понял?!

Выродин затрясся уже всем телом.

— В какую ночь? Куда приходил?

Обнорский оскалился, казалось, еще немного — и он вцепится Кириллу в горло, словно вампир из фильма ужасов.

— Не серди меня, мальчик! В ту самую ночь! Или забыл уже?! Ну!

Взгляд Андрея прожигал Зятя насквозь, и Кирилл не выдержал этой страшной, буравящей мозг силы — он всхлипнул, дернулся несколько раз и заплакал как-то по-детски беззащитно и горько. Пощечина, которую дал ему Обнорский, не дала ему поплакать вволю.

— После поревешь, сынок! Рассказывай! Ну! И Кирилл сломался окончательно, в горле у него что-то пискнуло, и он торопливо заговорил, давясь словами…

Кирилл Выродин был обычным саранским пареньком, росшим в простой семье. Отец его работал машинистом в депо, а мать продавала железнодорожные билеты на вокзале. Когда Киря в десятом классе решил ехать в Москву, чтобы поступать в ВИИЯ, все его отговаривали, убеждали, что парень без блата все равно не поступит в такое престижное заведение. Но Кирилла с детства тянуло к языкам, английский он знал лучше всех в своей школе, а в десятом классе даже подмечал грамматические ошибки у учительницы. И Выродин рискнул, а рискнув, сдал все вступительные экзамены на отлично. Он весь выложился на экзаменах и, может быть, поэтому, получив последнюю пятерку, расслабился и сделал большую глупость — согласился в тот победный свой вечер хлебнуть вина, которое откуда-то было в лагере на абитуре у одного парня, сына полковника из «десятки». Этот парень в отличие от Кири в своем поступлении с самого начала не сомневался.