Криминальные сюжеты. Выпуск 1 - Эдмунд Бентли

КАУНАССКАЯ МЕЖРАЙОННАЯ КОНТОРА ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ФАРМАЦЕВТИИ. Контора плохо контролирует химико-фармацевтические фабрики. Из десяти таблеток любого лекарства лишь несколько соответствуют строгим требованиям. Состав остальных искажен. Это все результат недобросовестной работы и грубой техники.

УПРАВЛЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВЕННО-ТЕХНИЧЕСКОЙ КОМПЛЕКТАЦИИ «КАУНАССТРОЙ». Не хватает строительных материалов. Катастрофически мало квартир. Качество строительства плохое. Получив квартиру, ее надо сначала отремонтировать и только потом ввозить мебель. Стройматериалы портятся, брошенные под открытым небом, и разворовываются в огромных количествах.

Все эти замечания сделаны среднеинформированным человеком — из тысячи взрослых жителей Каунаса тысяча не найдет в этом ничего нового. Выходит, люди знают, что живут абсурдно, но не делают ничего, чтобы создать более совершенное общество. Проблемы и дальше решаются с наименьшим Интеллектуальным коэффициентом и наименьшим Коэффициентом доброты. Люди приспосабливаются к парадоксальной ситуации, живя в сто раз беднее, чем было бы возможно. А потом, пожалуйста, все оказываются жуликами. Ха-ха-ха-ха…

— Столько же абсурда, только что разве иного рода, и у нас в Штатах, — сказала Летиция. — Одно лишь государство Нобль идеально.

— Государство Нобль не идеально, — сказал Хонда, — оно только старается быть таким.

— Так или иначе, — сказала Летиция, — в нем живут личности. Вот не люблю пустых людей! Будь ты кем угодно, в конце концов, будь ты без морали, без ничего, только не будь пустым!

Поскольку я не мог пить, этот банкет мне быстро надоел, и мы с Летицией отправились на такси на авеню Вашингтона, в гостиницу, где я остановился. Разговор трепетал, как развернутый флаг.

— Ты город моих мечтаний, — сказал я Летиции.

— Прекрасно, — сказала она. — Слушаю дальше.

— Дай мне заиграть мелодию сладких обещаний.

— Даю. Ну и что из этого?

— Сегодня я сведу тебя в зоосад и куплю мороженого.

— В Детройте несколько зоосадов…

— Побываем во всех.

— Не подходит. Что еще можешь предложить?

— Пить в гостинице кофе и смотреть по телевизору передачу поп-музыки.

— А о любви будем говорить?

— А чего сегодня будет больше, слов или дел?

— Слов.

— Мне тоже так кажется, — ответил я, почувствовав, как перед постельной любовью возникает ледяной барьер.

— Скажи, а Интеллектуальный коэффициент влияет на силу любви?

— Вместо ответа я тебе расскажу об одном ученом-языковеде и его любви к сотруднице Института истории. Узнал об этом от двоюродного брата. Филолог Андрюс жил с женой в старом городе Вильнюсе, в квартире без газа и теплой воды. Зимой надо было топить печи. Зима в тот год была холодной. Во дворе за окном белела рваная простыня снега. По двору носился соседский спаниель, голубые сугробы разлетались ему на морду и на бока. Зачем я анализирую, разбираю мельчайшее свое чувство и этим только рою ему могилу, думал Андрюс. Он сидел за столом и писал грамматику исчезнувшего прусского языка. Работая ночами, он надеялся успеть до весны закончить свой важный труд. Не спал до четырех утра. Бедняга Эльза. Он не прикасался к ней неделями. Все работал и работал. С упорством фанатика писал статьи по истории балтийских языков. На жену не оставалось времени. Они не ходили на концерты, в кино. Единственным развлечением у Андрюса было посещение букинистического магазина. Все заработанные деньги он спускал на книги. А они все копились и уже не умещались в его комнате. Квартира была из двух комнат, одна — проходная. Одна — Эльзы, другая — его. Сегодня он установил полки в комнате Эльзы. Он ждал, когда она вернется со службы и похвалит его работу. Зачем я расчленяю свои чувства и анализирую их, так ведь только убиваю свою любовь, думал Андрюс. Он знал, что любит Эльзу, но полагал, что это чувство могло бы быть сильнее. Закончив с полками, он чувствовал себя так, словно выполнил нечто такое, что входит в обязанности мужа, и ждал Эльзу, чтобы услышать похвалу.

— Идем, я тебе что-то покажу, — сказал Андрюс вошедшей жене.

— Что? Ты поставил полки в салоне? — вскрикнула Эльза, увидев плоды его стараний. — Всюду эти книги!.. Пыль и книги… Вся твоя работа ничего не стоит. Это только игра. Ты все время играешь. И держишь меня в рабстве книжной пыли.

— Но ведь они здесь идеально на месте, — сказал Андрюс. — Как здесь было…

— Я не потерплю!.. Ты хочешь окончательно сесть мне на голову. Мало еще у нас книг… Ты хочешь превратить квартиру в библиотеку. К нам и так никто не заходит. Не заходит никто, понимаешь?

— Это потому, что мы тоже никуда не ходим, — сказал Андрюс.

— А почему это так, ты подумал? — кричала Эльза. — Ты все работаешь и работаешь. Меня не замечаешь. Я для тебя как неодушевленный предмет, как эта книжная полка.

На другой день после спора Андрюс уехал собирать материалы по прусскому языку и вернулся через двое суток. Но в квартиру не попал. Было заперто изнутри. Пришлось ломать дверь. Эльза была без сознания. Рядом с ней валялись коробочки от сильного снотворного. Она Умерла в больнице. Рассказывая о своих бедах, Андрюс под конец всегда добавлял:

— Если бы я согласился поставить полки на кухне, Эльза осталась бы в живых.

Летиция уселась ко мне на колени, провела своей нежной рукой по моему лицу и сказала:

— Значит, Интеллектуальный коэффициент не влияет на силу любви, не так ли? Ведь тот ученый, наверное, обладал высоким Интеллектуальным коэффициентом?

— Да, — ответил я. — Ха-ха-ха-ха-ха…

— Любишь ли ты меня? — спросила Летиция.

— Не знаю. Может, едем к тебе. Здесь, чувствую, я не смогу доказать свою любовь.

— Я тоже не готова к физической любви, — сказала Летиция. — Едем. Тихонько проскользнем в мою комнату… Никто даже не заметит. Там, может быть, будет иначе.

И мы сели в такси и направились к побережью озера Сент-Клер, где обосновалась семья Летиции. Дома никого не нашли. Отец оставил записку, что уехал с мамой Летиции на литовский католический сход в городке Ройал-Ок.

— Где работает твой отец? — спросил я, удобно устроившись в кресле в комнате Летиции.

— В концерне «Дженерал Моторе».

— Ты любишь отца?

— Угу. Люблю больше, чем маму. С мамой я часто ссорюсь. С отцом — никогда. Общаясь с отцом, я больше отдаю себя. Как ты думаешь, надо ли отдавать общению всего себя?

— Я в любом случае кое-что оставляю для себя, — сказал я.

— Правильно. Нельзя отдавать себя всего — есть черта, есть плоскость, в которой ты сросся со своей кожей и не можешь перешагнуть через оставшийся промежуток, как бы ты ни любил.