Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

— Этот колдун знает ловкий трюк, — вещал проповедник, преподобный Хенрик Фарб, с чёрных как смоль ступенек резиденции городского головы. — Он умеет заклинать время. Может остановить самый его ход. Но ненадолго… так что не разбегайтесь в страхе! Узрите же его казнь и запомните мои слова: ведьма снаружи выглядит как человек, но на самом деле внутри она ущербна. Берегитесь тех, кто похож на человека, но сам не человек!

Преподобный Фарб был толст. Из-под чёрной сутаны выпирали кожаные доспехи, которые, будь он женщиной, можно было бы назвать пышными формами. По-женски смотрелся и нефритовый флакончик с благовониями, который болтался в проколотой ноздре, перебивая запах навоза и тел, едва просохших от пота. Когда преподобный говорил, на пухлой щеке его корчился в цепях горящий демон, запертый внутри шестиугольного символа, наколотого для обережения рта и свинячьих глазок от порчи. Обычно проповедник облачался в просторные чёрные шелка из-за жары, которая только-только начала спадать. Но сейчас, для противостояния злу, ему нужна была соответствующая защита. По той же причине на усеянном амулетами поясе вокруг объёмистой талии висела кобура стабгана.

Лошади ржали и били копытами. Мужчины для самоуспокоения клали руки на свои длинные ножи, а кто имел — на мушкеты, измалёванные рунами.

— Уничтожь ненормального! — крикнул кто-то яростно.

— Сломай нелюдь! — завопил второй.

— Убей ведьму!

Фарб бросил взгляд на дюжего, голого по пояс палача, который дожидался возле колеса, сжимая в руках дубину. По обычаю, проводника карающего возмездия выбрал жребий. Пусть большинство горожан щеголяло всяческими жировиками, бородавками и прочими изъянами на опалённой солнцем коже, но слабаки среди них были наперечёт. Но даже в этом случае слабосильному палачу потребовалось бы просто больше времени, чтобы справиться с задачей, пусть и под аккомпанемент насмешек и свиста.

— Сейчас! — объявил Фарб. — Но предупреждаю: колдун попытается замедлить казнь — растянуть её до прихода ночи в тщетной надежде на спасение.

С губ проповедника полетела слюна, словно у одного из тех мутантов, что умели плеваться ядом. Такого мутанта нашли пару месяцев назад, забили в рот кляп и колесовали на этой самой площади. Передние ряды слушателей подались ближе к чёрным ступеням, словно у капель слюны с губ преподобного была чудодейственная способность сохранить им ясность зрения и уберечь их человеческую природу от порчи.

Фарб повернулся к штандарту Императора, который прикрывал его с фланга. Местные горожанки скрупулёзно вышили на ткани драгоценной проволокой образ, списанный из требника преподобного. Фарб преклонил колена, и публика поспешно последовала его примеру.

— Боже-Император, — нараспев заговорил проповедник, — источник нашей надежды. Сохрани нас от нечистых демонов. Охрани лона жён наших, дабы дети наши не обратились в мутантов. Спаси нас от тьмы во тьме. Присмотри за нами, как мы исполняем волю твою. Imperator hominorum, nostra salvatio! — Священные слова, последнее — мощные волшебные слова. Фарб сморкнулся из одной ноздри и плюнул поверх толпы.

Джоми рассматривал штандарт. Вышивка металлом превратила древний императорский лик в маску из проволоки и трубок.

— Приступаем! — объявил Фарб.

Колесо, которое двигала мощная, туго закрученная пружина, начало вращаться. Вместе с ним начал поворачиваться и колдун, согнутый и связанный почти в дугу. Палач воздел дубину.

Ничего не произошло. Колесо остановилось. Здоровяк замер. Заранее предупреждённая, толпа тем не менее ахнула. Зрители не попали в небольшое пространство, где обречённый колдун заворожил время: они по-прежнему могли двигаться, однако почти никто не шевельнулся.

— Наверняка, — пояснил Фарб, — колдун сейчас мысленно взывает к какому-то злобному демону, ведёт его сюда, указывает дорогу в Гроксгельт!

Джоми вновь задался вопросом: так ли это на самом деле? Если так, то почему бы не зарезать колдуна поскорее сразу после поимки? Или проповеднику просто доставляет удовольствие сама церемония? Подобные спектакли определённо привлекали внимание толпы и давали выход её самым потаённым страхам. В противном случае, люди становятся беспечнее, разве нет? Они могут не сообщить, что заподозрили мутанта в своих рядах. Мать может попытаться защитить дитя, которое выглядит лишь чуточку ущербным.

Разве станет тогда постоянное присутствие колеса на рыночной площади внушать ворожеям такой страх, что они изо всех сил будут прятать своё колдовство, стараясь не выдать себя? Подобные вопросы не шли у Джоми из головы.

Момент безвременья кончился. Припоздавшая дубина с хрустом опустилась — и колдун взвыл. Время в непосредственной близости от него вновь замерло. Через минуту обрушился новый удар, ломая плоть и кости. Из-за тщетных уловок колдуна казнь и в самом деле затянется дольше, прежде чем его оставят, словно тряпку, висеть на колесе и медленно умирать от невыносимой боли. Хотя что ещё этому бедолаге оставалось делать?

— Хвала Императору защищающему! — завопил пузатый проповедник. — Laudate imperatorem!

Его втиснутые в кожу груди и живот тряслись. Фарб тяжело пыхтел, словно жадно вбирая запах благовоний, крови, экскрементов и пота. Каждый раз, как дубина опускалась, Джоми внутри пронзал невыносимый зуд, отдаваясь в разных местах, словно он сам некоторым образом переживал мучительную казнь, только через гору подушек. Он корчился и чесался, но всё без толку…

В течение следующего года ещё дюжина ведьм и мутантов нашли смерть на площади Гроксгельта. Горожане поболтливее начали задавать вопросы, прикрываясь ладошкой: может это какая-то болезнь, особая для рода человеческого, которая не передаётся животным. Кобылы ведь не рождают жеребят, у которых появляются странные силы при взрослении? Отец Джоми, дубильщик гроксовых шкур, подобные рассуждения у себя в доме не приветствовал — а Джоми давным-давно научился держать язык за зубами. Преподобный Фарб подзуживал горожан, одновременно разжигая в них страхи. Он обещал, что Император не позволит своей пастве скатиться в хаос.

На свой семнадцатый день рождения Джоми первый раз увидел тот сон…

Это было похоже на рот, который образовался у него в голове. Рот сформировался прямо из серого вещества внутри черепа. Во сне Джоми это понял. Если бы он мог повернуть глаза вовнутрь, то увидел бы в глубине головы губы и шевелящийся язык, который и был источником чавкающих звуков, которые Джоми услышал во сне. Его охватил ужас. Почему-то он не мог проснуться, пока эти внутренние губы не перестали слюняво бормотать и не умолкли.

В течение нескольких последующих ночей звуки изнутри всё больше и больше стали походить на слова. Пусть смысл их оставался туманным, но они становились яснее, словно подстраиваясь под знакомый Джоми язык.

Джоми делил тесную комнатушку на чердаке со старшим братом, Большим Веном. Естественно, он не стал спрашивать, снился ли Вену голос или не просыпался ли Вен в предрассветные часы, решив, что слышит шёпот, идущий у Джоми из головы. Перед глазами у него каждый раз, как предупреждение, вставало колесо на рыночной площади. Джоми во сне обливался потом. Соломенный тюфяк на утро был хоть выжимай.

— Я превращаюсь в… нелюдь? — спрашивал Джоми себя с тревогой.

Может быть, это всего лишь кошмар. Он выбросил из головы всякие мысли просить совета у преподобного Фарба. И вместо этого ревностно молился Императору, прося избавить от бормотания в голове.

С каждым голубым рассветом Джоми уходил с отрядом других работников за город на гроксовую станцию и ферму. Там, раздевшись до набедренной повязки и оберега на шее, он горбатился в пристройке у скотобойни, разбирая требуху.

— Тебе ещё повезло, — часто говаривала ему низенькая, коренастая мать. — Такая непыльная работёнка в твои-то годы!

И это было правдой. Гроксы, крупные рептилии, славились злобным нравом. Если бы они не давали вкусное и весьма питательное мясо, а сами не жрали любой мусор, только давай, даже землю, любой здравомыслящий человек держался бы от них подальше. Хотя ящериц-производителей держали на химических седативах, твари всё равно в любой момент могли сойти с катушек. В загонах, среди своих собратьев, такое поведение для гроксов было вполне естественным. Скоту, который шёл на мясо, делали лоботомию. Но, когда их гнали на бойню, даже эти зверюги с перерезанными мозгами могли показать свой норов. Каждый гроксовод или забойщик легко мог лишиться пальца, глаза, а то и жизни. Практически любой мог похвастаться уродливыми шрамами. Правители Урпола, столичного города в невообразимой сотне километров от Гроксгельта, непрерывно требовали поставок гроксового мяса: для собственного потребления и для прибыльного экспорта. Мясо в Урпол перевозили летучие роботы-холодильники.