Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник - Джим Батчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гарри! – крикнул Баттерс, прерывисто дыша, и я понял, что ему становится не по себе. – Что дальше, чувак?
– Ну… это… – промямлил я, не раз бывавший в схватках мифологического масштаба, но в настолько эпичной – никогда.
Архив взмахнула рукой, земля содрогнулась, и в ней разверзлась расщелина, поглотившая вражескую пехоту и тела наших павших союзников, и титанша едва не отправилась следом за ними. Она покачнулась, и в этом чуть запоздалом движении я углядел легкий налет усталости, ясно демонстрирующий, какой невероятный объем энергии она потратила в этом бою.
Даже самые серьезные оппоненты не сбили ее с ног. Но ослабили и замедлили.
Вот он, наш шанс.
– Взять ее! – выкрикнул я.
По другую сторону кургана Марконе скомандовал своим людям что-то менее истеричное, чем мой выкрик, но, как видно, имевшее тот же смысл. Его отряд напористо двинулся вперед, и возглавлял его сам барон Чикаго, вынимая пистолеты и выпуская по одной пуле зараз, то с одной руки, то с другой, и эти пули с одинаковой легкостью прошивали щиты, броню и вражескую плоть.
Баттерс и Саня бросились вперед по обе стороны от меня. При этом Саня хохотал как чокнутый. Баттерс прокричал что-то вроде боевого клича кожистой черепахи, но за спиной он оставил долгую просеку во вражеских рядах, и наши добровольцы, даром что измученные и перепуганные, с ответными возгласами ринулись следом за нами.
Прежде меня удивляло, что люди вот так запросто бросаются в самое пекло. Наверное, все дело в обстановке. Среди такого смятения, боли и страха рациональное мышление дает сбой. Поле боя трудно назвать рациональным местом. Когда повсюду смерть, атака может показаться вполне приемлемым вариантом, и люди не способны подолгу терпеть страх, тревогу и напряжение. Сидеть смирно, изнывая под таким грузом? Нет, это не в нашей природе. Лучше пойти и разобраться с теми, кто чинит неприятности. Так уж мы устроены.
Мы созданы не для того, чтобы сидеть сложа руки. Наше предназначение – действовать.
Когда давление становится непомерным, в любом из нас пробуждается воля к битве. Даже когда вокруг сущий ад. Вернее сказать, особенно когда вокруг сущий ад. Рано или поздно наступит тот миг, когда человек, не в силах дрожать от ужаса ни секундой дольше, встанет и пойдет наводить порядок.
Думаю, в тот момент всеобщее напряжение достигло критической точки.
И пришла пора его снять – так или иначе.
Поэтому я устремился вперед и почувствовал, что остальные следуют за мной, а путь нам озаряло непримиримое и непреклонное сияние мечей.
Иногда в подобные моменты время замедляется. За пару секунд я изучил ситуацию вдоль и поперек, прекрасно разглядел все стыки и сочленения мастерски сработанной вражеской брони, все разлетавшиеся по сторонам и буквально висевшие в воздухе грязные брызги, мертвые глаза и изувеченные тела, что двигались как живые, когда на них наступали, создавая тем самым иллюзию анимации. В ноздри мне бил запах земли, крови и внутренностей, отчетливый и яркий, будто аромат поставленной на стол свежей дымящейся пиццы.
А затем мы налетели на врага, и не стало ничего, кроме криков, мерцающих клинков, попыток удержать равновесие и наполнить легкие достаточным количеством воздуха. Музыка закончилась. Остались редкие щелчки, столь же редкие команды, тяжелое хриплое дыхание и возгласы боли, лязг клинков, проклятия, оступавшиеся бойцы, падавшие в грязь тела и видимость на расстоянии нескольких футов.
Абсолютный хаос.
Но у нас были Рыцари Меча, а у врага их не было.
Свет мечей ослеплял фоморов, и те не видели ничего, кроме этого света. Все метательные снаряды были нацелены только на Рыцарей. Их попробовал остановить жабоподобный колдунишка, но свет меча Веры отразил его магию. При виде мечей вражеские сердца переполнялись ужасом, и под натиском Рыцарей фоморы уже не думали, как бы получше отбить атаку, а целиком отдавались во власть эмоций.
Шаг за шагом мы прорубали дорогу к ослабленной титанше.
В той схватке я много чего насмотрелся. Видел, как Эбинизер молвил несуществующее слово и щелкнул пальцами, и отряд осьмиконгов сгорел дотла. Кристос сжал кулаки и вколачивал фоморов в землю по самую макушку, убивая и погребая каждого одним рациональным ударом. Рамирес поспешил к Архив, попутно уничтожая всех, кто пытался его остановить, а затем стал прикрывать Иву, в то время как та продолжала раскалывать землю у ног титанши, дабы внимание той оставалось сосредоточено на попытках удержаться в вертикальном положении.
Марконе ринулся в самую гущу боя, стреляя из кремневиков и отбрасывая их, будто у него имелся нескончаемый запас этих пистолетов. С флангов его оберегали Гард и Хендрикс, а с тыла – обычная пехота, и бой стал таким тесным, что от огнестрельного оружия уже не было почти никакой пользы. Многие завалились в грязь, где били, резали и грызли неприятеля, но рукопашный бой с неандертальцами – не самая удачная мысль. В подобных спаррингах наши шансы были ничтожны, и стоило телохранителям Этне сообразить, что к чему, как они набросились на нас с оголтелой горячностью берсерков, и, если рядом не было друга, способного пристрелить насевшего на вас палеоантропа, вам не оставалось ничего, кроме как расстаться с жизнью, будучи вминаемым в жидкую грязь.
Оба телохранителя Марконе добрались до титанши примерно в одно и то же время.
Но Гард успела чуть раньше.
Валькирия раскрутила топор, придав ему нужную инерцию, выкрикнула что-то похожее на музыкальную ноту, и сияющее рунической мощью лезвие ударило Этне в заднюю часть лодыжки, где тянется ахиллово сухожилие.
Впервые за много тысяч лет смертные услышали, как титанша кричит от боли.
Мне показалось, что в голове взорвалась бомба. По нервной системе прокатилась волна чистой, острейшей, ничем не приглушенной боли сродни зубной, и мир дрогнул, а я упал бы, не подхвати меня Саня под руку.
Этне пошатнулась. Ее нога не кровоточила, но была сломана самым скверным образом и уже не держала титанический вес. Тут Хендрикс ударил Этне по бедрам, будто лайнбекер, которым он когда-то был. Титанша и профессиональный громила одновременно упали на землю, а Марконе без малейшего промедления достал свой последний и самый большой пистолет, приставил ствол к живому глазу Этне и спустил курок.
Меня оглушил воющий звук, сетчатку опалила фиолетовая вспышка, а голова титанши дернулась вбок и назад.
С прежней расторопностью Марконе выронил пистолет, схватился за нож и, упав на колено, вогнал клинок в простреленный глаз.
Этне засучила
