Влюбленный мятежник - Хизер Грэм

— Так просто?

— Ну конечно. Я думаю, что знаю вас достаточно хорошо.

Она засмеялась:

— Если бы мой муж так же хорошо меня знал.

Франклин вздохнул:

— Он хороший человек, леди Камерон. Я давно знаком с ним.

Вам просто надо научиться смотреть на вещи его глазами. Он представитель древней и уважаемой фамилии. Его репутация подверглась риску, и он думал, что из-за вас. Он воюет, каждый день рискует жизнью.

Вы упомянули при мне, что не пишете ему. Умоляю вас, мадам, когда родится ребенок, сообщите мужу!

Но он может погибнуть…

От этой мысли ей стало так больно, что она согнулась чуть ли не пополам. Ей стало трудно дышать.

— Леди Камерон? — обеспокоенно спросил Франклин.

Она покачала головой:

— Все в порядке. Все в порядке… Уже проходит.

Тот кивнул, все еще с тревогой глядя на нее. Когда Аманда немного пришла в себя, он улыбнулся:

— Я тоже должен кое в чем признаться, дорогая! Как только я приехал сюда, я написал вашему мужу.

— Как?! — в замешательстве воскликнула она.

— Я был обязан, моя дорогая. Леди Камерон, когда меня последний раз отправили в Англию, я сидел там и ждал распоряжений с родины. А в это время моя дорогая жена покинула бренный мир. Жизнь коротка. А мудрость приходит после потерь и страдании и порой, слишком поздно. Простите меня…

— О! — перебил его крик Аманды. Резкая ослепляющая боль пронзила ее вновь. Это не из-за беспокойства, поняла она. У нее начались схватки.

Задыхаясь, она встала.

— Мистер Франклин…

— Все будет хорошо, — заверил он ее, вскакивая на ноги. — :

Первые схватки начинаются задолго до, родов. Еще пройдут часы и часы…

— Ох! Но приступы следуют один за другим.

— Вот как? Тогда, возможно, роды будут быстрыми и у нас нет в запасе этих часов. О Боже, я не знаю…

Аманда обернулась. К ней бежали Кэссиди и Жак. На ее лице появилась улыбка.

— Видите, — сказала она Франклину, — я никогда не остаюсь одна.

Однако Аманда была рада тому, что они рядом. Потому что от следующего приступа схваток она едва не рухнула на колени. Она испугалась, что упадет, но ее подхватили сильные руки. Подняв глаза, она увидела милое лицо Жака, улыбнулась и дотронулась но его щеки.

— Спасибо, — прошептала она.

Акадиец не улыбнулся, но внимательно посмотрел «ей в глаза. Она была рада его сильным рукам, уверенной поддержке, потому что дворец был очень велик, а ее комнаты находились в его дальнем крыле.

Вернувшись из сада, они поспешили направо по длинным коридорам дворца. Наконец Жак распахнул резные двустворчатые двери — они добрались до покоев графа де ля Рошель. Престарелый французский вельможа сидел у огня, грея ноги, когда они вошли в каминный зал.

— Дорогая… — начал было он, но, увидев выражение лица Жака, сразу засуетился:

— Даниелла! Леди Камерон пришло время рожать!

Скорее, я пошлю за доктором!

Жак провел госпожу в отведенную ей комнату. Даниелла вбежала туда первой и начала срывать с Кровати расшитые золотом покрывала.

Жак уложил Аманду. Ей вдруг захотелось, чтобы он остался. Она сжала его руку. Он коснулся ее лба и, улыбнувшись, пообещал с легким французским акцентом, что у нее родится красивый сын. Затем вышел. Даниелла заставила Аманду сесть и начала натягивать на нее шелковую ночную рубашку, отделанную бархатом.

— Я помогу, — храбро сказала Аманда, но боль снова накатила с такой силой и так внезапно, что она не смогла сдержать крика.

— Ухватись за спинку кровати, — посоветовала Даниелла. — Ох, малышка! Прежде чем тебе полегчает, будет еще хуже!

Даниелла оказалась совершенно права. В течение нескольких часов боль терзала Аманду, временами отступая, но совсем ненадолго.

Поначалу Аманде показалось, что она сможет вытерпеть: ведь в результате на свет появится ее ребенок, о котором она так страстно мечтала. Ребенок, которого она будет баюкать на руках, любить, которому она будет нужна.

Но боль все усиливалась, и схватки стали столь частыми, что Аманда подумала, что сейчас умрет. Она проклинала все на свете, кричала, иногда сама не зная что. В короткие промежутки между схватками она в изнеможении погружалась в полудрему. Ей виделся Эрик Камерон, идущий к ней в своих ботфортах и бриджах, в открытой рубахе. Когда-то он любил ее, пришла в голову мысль. В его глазах, смотревших на нее, ; плясали голубые и серебряные искорки желания, а губы складывались в чувственную улыбку, когда он прикасался к ней.

Он ограждал ее от всех напастей и бед. А она не доверилась силе его рук. Он с гневом обращался к ней, обвинял ее:

— Ты что-то делала, чтобы лишить меня ребенка!

Она возражала, клялась, что это не так. Но он снова и снова обвинял ее, в глазах его больше не видно было смеха и серебристого света желания.

— Неверная дрянь!

— Но вот же твой ребенок! — пыталась оправдаться она.

И вот он уже держит дитя в руках, поднимает его высоко вверх и уносит от нее:

— Мой сын вернется со мной, мой сын вернется со мной…

Дикая боль, словно удар кинжала, пронзила ее поясницу, перекинувшись и на живот.

— Легче, малышка, легче! — Словно сквозь туман Аманда поняла, что это говорит Даниелла.

Аманда застонала, пытаясь вырваться из забытья. Ее глаза стали безумными, волосы намокли и прилипли ко лбу. Холодная полоска ткани легла на лоб, сдвинув назад волосы.

— Нет! — закричала она. — Он не может забрать ребенка. Этот лживый коварный негодяй не отнимет у меня мое дитя…

— Аманда, любимая, если ты имеешь в виду меня, то я не собираюсь отбирать у тебя ребенка. Ты просто постарайся родить его.

Она открыла глаза. Должно быть, она все еще бредит. Он был здесь, стоял над ней. Это был Эрик, влажной губкой отиравший ее лицо, поправлявший ей волосы. Она уставилась на него с негодованием и недоумением. Его не может здесь быть! Он и так презирал ее, а теперь еще видит в таком состоянии! Измученной стыдом и болью. И хотя его тон был мягок, ей послышалась горечь в его словах. И арктический холод.

— Нет, — Прошептала она, глядя на него.

— Да, любовь моя, — парировал он с дьявольской усмешкой на лице. Серебро и синева сверкали в его взгляде. Он был одет почти так же, как в ее сне: в бледно-желтые чулки, темно-синие бриджи, алые жилет и сюртук. Кружевные рукава рубашки были высоко закатаны на мускулистых руках, волосы аккуратно зачесаны назад.

— Пожалуйста, исчезни! — прошептала Аманда, не отдавая себе отчета, почему она хочет, чтобы он ушел: то ли потому, что все еще злится, то ли потому, что боится потерять для него привлекательность.

Даниелла лихорадочно зашептала Эрику в ухо:

— Уже двадцать четыре часа! Я не знаю, как она это терпит.