На одном дыхании! - Татьяна Устинова

– Понятно, – покивала Глафира.

– Потом еще Марк напугал меня с какими-то документами, которые пропали! А у меня все документы целы. По документам я жена Разлогова.

– А Вера Васильевна?

– Она сама виновата! Потащилась к вам, стала беседовать, да еще потом и мне об этом рассказала! Я не могла оставить ее в живых. Она слишком много знала.

– О ребенке?

У Марины дрогнуло лицо.

– Об этом никто не должен знать. У меня безупречная репутация, а для меня это самое главное!..

– Зачем вы сдали его в детский дом?

Она пожала плечами.

– Он был мне не нужен. Я только начинала делать карьеру. Кроме того, он же ненормальный! Его сделал таким ваш драгоценный Разлогов, его собственный отец!

– Разлогов никогда вас не бил, Марина, – сказала Глафира. – Все было совсем не так. Вы встретили Красавина и поняли, что как раз он для вас идеальная партия, а не какой-то там бедный Разлогов с его смутной работой и не бог весть какими доходами. Вы поняли, что, если вам удастся женить режиссера на себе, вы будете звездой номер один на все времена! Боже мой, идеальная пара, новые Орлова и Александров! И вы добьетесь всего очень быстро, гораздо быстрее, чем если бы вы просто стали его любовницей. Нет, его любовницей вы, конечно, стали, но в женах вам было бы лучше! Вы тогда уже были беременны от Разлогова, но вашему гениальному и знаменитому любовнику сказали, что беременны от него. Так все было? Или по крайней мере, похоже, да? А он вместо того, чтобы кинуться разводиться с предыдущей женой, стал требовать, чтобы вы сделали аборт. Если роман с начинающей актрисой был ему вполне приятен, то становиться мужем этой актрисы и отцом он решительно не желал! Он настаивал на аборте, вы отказывались и уверяли его, что будете ему прекрасной женой. Он не соглашался и даже поколотил вас пару раз, он же темпераментная натура! Именно его машину с шофером видела Вера возле вашей дачи!

– Этого никто не мог знать, – пробормотала Марина, – откуда ты узнала?!

– У Разлогова тогда не было и не могло быть никакой машины, Марина. А тем более шофера! – Глафира передохнула немного. – Пока вы уговаривали Красавина на вас жениться, время было упущено, и аборт делать стало поздно. Разлогов ушел от вас, когда узнал про любовника. Когда малыш родился, вы сказали Разлогову, что он неполноценный и вы должны поместить его в интернат. Он никогда его не видел! Это малодушие, конечно, но он все же просто мужчина. Он ушел от вас и постоянно давал вам деньги на содержание малыша в специальном заведении. А вы просто написали отказную, и дело с концом. Младенца забрали в дом ребенка, ну уж конечно, не с вашей фамилией и не с фамилией Разлогова! Не дай бог, он стал бы его искать, и тогда хлопот не оберешься! Ваш Красавин вам помог, он человек влиятельный. Малыша увезли в Углич, а вы на деньги Разлогова спокойненько построили себе убежище под Смоленском, тихое гнездышко великой актрисы и звезды, и уезжали туда, когда вам хотелось от всех отдохнуть, да?

– Откуда?.. Откуда?..

– Мы подняли архивы, – железным голосом сказала Глафира. – Это не так трудно. В конце концов, о том, что у вас был ребенок, знали многие. Например, Ольга Красильченко, отличная журналистка и просто хороший человек. А дальше все просто. Она разыскала бумаги из роддома, в котором вы лежали, и выяснилось, что был такой мальчик по фамилии Савушкин. А это фамилия Веры Васильевны.

– Это ничего не меняет, – хрипло выговорила Марина. – Все равно. Мне все равно. Он умер моим мужем. И я свободна и богата.

– Он не умер, – поправила Глафира. – Вы просчитались. И уже никогда вы не будете свободной.

Она ринулась вон из квартиры, задыхаясь и трясясь, спотыкаясь, пробежала по лестнице, выскочила из подъезда и нос к носу столкнулась с Прохоровым.

Господи, за что мне это? Я больше не хочу. Я больше не могу. Я больше не выдержу.

– Глаша, мне нужно с тобой поговорить.

– Как ты меня нашел?

– Я… ехал за тобой. Ну какая разница, Глаша?!

Глафира нашарила в кармане брелок и открыла машину.

– Как поживает кошка Дженнифер?

– Что?

Глафира полезла в джип.

– Андрей, я не хочу с тобой разговаривать. Никогда. Ни о чем. У меня правда нет больше сил.

– Ты должна со мной поговорить, Глафира.

Она запустила двигатель. В горле саднило, и в глазах все странно плыло.

– Я тебе ничего не должна, Андрей. Я Дэну Столетову должна десять рублей, он мне на улице подал. – Прохоров вытаращил глаза. – Но мы с ним сами разберемся. Пока. Дженнифер привет передавай.

– Глафира!

– Если ты хочешь говорить про журнал, то это не ко мне, а к Разлогову. Вот он прилетит, поговори с ним. Может, он тебе его продаст?

– Как… прилетит? Откуда он прилетит, Глафира?!

Она махнула перчаткой куда-то в небо:

– Оттуда.

– Да ладно!

– Да точно тебе говорю! У Варьки на этот счет целая теория есть.

– Марк, ты в институте учился? Это называется, для необразованных, вероятностный процесс. Случайный.

– Это называется естественный отбор, Разлогов! Побеждает сильнейший.

– И что это значит?

– Это значит, что будет мальчик. Глафира после твоего феерического возвращения так раскисла, что…

– Ничего не понял, – признался Разлогов, выкручивая руль. – Ни слова. Какая теория-то?!

– Очень простая. Мне Варька уже полгода ее излагает. Побеждает сильнейший, понимаешь? Не кто больше денег зарабатывает и не тот, кто начальник, понимаешь? А тот, кто уверенней себя чувствует. Тот, кто в паре более… защищен. Тот, кто знает, что его никогда не бросят, не предадут и… В общем, тот, кто сильнее. Вот у нас с Варькой может быть только девочка. А у вас мальчик.

– Потому что ты ее никогда не бросишь и не предашь или потому, что она сильнее?

Волошин посмотрел с подозрением – не смеется ли. Разлогов был чрезвычайно серьезен.

– Хорошо, а у нас тогда почему мальчик?

– Да потому что Глафира совсем раскисла, говорю же! Висит у тебя на шее день и ночь.

– А мне это нравится.

– Очень хорошо. Но в данный момент ты победитель, а не она!

– Ахинея какая-то, – подумав, сказал Разлогов. – Заедем в школу, а? Глафира велела Вовку тоже привести.

– Заедем, – согласился Волошин.

Джип повернул в тесный, уставленный машинами переулок в центре старой Москвы и стал медленно пробираться к зданию школы.

– Как он? – спросил Волошин, разглядывая школу. – Привык?

– Привыкает потихоньку. В субботу пошли к Белоключевскому лошадей посмотреть, так он потом три часа рыдал, что жеребят держат в отдельном загоне. Он думал, что это такой лошадиный детский дом. Насилу мы его успокоили.

– А про мать не спрашивает? – осторожно поинтересовался Волошин.