Синее Пламя - Дмитрий Воронин

— Увели с собой?

— Да, видимо, так. Плохо то, что мы все еще не догадываемся, зачем им нужен старик. Хотя он знал многое, многое… куда больше, чем хотелось бы.

— Думаете, они могут вернуться?

— Так считают другие, — хмыкнул Борох. — Потому и стражу усилили вчетверо. И здесь, и в городе.

— Если я правильно помню, от «ночных кошек» стража не защитит. Обычная стража, разумеется.

— Да, не спорю… сейчас Великого Магистра, да и нас тоже, охраняют воины не хуже. Но их мало, всего двад… гм… мало, в общем. Сейчас вроде бы опасаться нечего, Император Явор Герат Седьмой отступил за прежние границы и даже вроде бы намерен выплатить некую сумму, за нанесенный, так сказать, ущерб. Война закончилась.

— Минги готовы принести извинения? — Удивлению Леграна не было предела.

— Если это можно так назвать. Императору вести войну в одиночку не с руки, Орден все же сильнее… или он думает, что сильнее. Кейта увязла в драке с арделлитами прочно, не выберется в ближайший год. А то и вообще не выберется.

— Что ж содержалось в той вести, что должен был передать Дрю?

Вопрос был задан равнодушным тоном, так, не вопрос даже, а скорее мысли вслух, но внутренне Шенк напрягся как струна. А вдруг Борох не заметит подвоха, ответит… О да, касаться тайн большой политики всегда опасно, но Шенку до зубовного скрежета хотелось узнать, как же удалось сдвинуть с места могучую, жестокую, но не слишком уж воинственную Ардел-лу, сдвинуть так, что грохот прокатился по всему миру.

Но Борох не зря десятки лет преподавал в Семинарии, своих учеников читал, как раскрытую книгу. Он лишь усмехнулся, понимая, что понял тайные желания темплара, отрицательно покачал головой.

— Есть тайны, друг мой, коим лучше оставаться тайнами. Скажу одно: бывают преступления, о которых не забывают. Никогда. Но вернемся к делам здешним, куда более насущным. Орхаен свою задачу выполнил, задержал имперцев на небольшое, но очень важное время. Два штурмовых корпуса, что шли к Орхаену, попали в ловушку, их уничтожили полностью, до последнего человека.

— Два корпуса?

Легран не верил своим ушам. Два имперских штурмовых корпуса были огромной силой, с которой справиться не так-то просто.

— Лес… подожгли лес, сразу, со всех сторон. А тех немногих, кто вырвался из огня, встретили наши полки. Впрочем, обо всем этом куда лучше могут рассказать наши командоры, а то и сам Великий Магистр, он планировал эту операцию.

Важно другое, сейчас Император как та побитая собака. Силы еще немеряно, но тело болит и хочется забиться в конуру, поглубже, отъесться, отлежаться. Зализать раны. Поэтому его позиция понятна и ожидаема. Злобу он затаил и зубы еще покажет, но не скоро, не скоро…

— Тогда почему ж меня так спешно призвали в Цитадель?

Вопрос прозвучал наивно, и Шенк понял это прежде, чем договорил фразу до конца. Можно подумать, что он считает себя талантливым стратегом, раз его, видите ли, «призвали». А на самом деле скорее всего просто нужен для какой-то цели темплар, вот Великий Магистр и приказал явиться пред его очи. Приказал тому, о местонахождении которого проще узнать. Гордыня необорима, но бороться с ней все же надо.

Он ожидал, что Борох хихикнет, скажет что-нибудь язвительное, а то и вовсе нелицеприятное, но магистр промолчал и даже отвел взгляд. Помолчал, разглядывая танцующее пламя длинных витых свечей на массивном серебряном канделябре, затем заговорил, неспешно, задумчиво:

— Наша жизнь, сынок, проста и понятна. У каждого в ней свое место… кому-то махать мечом, кому-то сеять хлеб, ковать металл или строить дома. Кто-то должен править армиями, а кому-то надо просто править. Люди бывают разные… кто-то не умеет исполнить то, что надлежит, и тогда он должен уступить место более знающему. А если не уступит сам, его заставят — добром ли, злом ли, но заставят. А кого-то, наоборот, можно заставить делать намного больше, чем он делает обычно. Бывает, что в простом пахаре дремлет выдающийся стратег или великий музыкант, но нет рядом того, кто сумел бы увидеть талант, развить его, направить в нужное русло.

— В этом нет ничего удивительного…

— А я и не говорил, что это удивительно. Но иногда случается нечто такое, чего не ждешь, не можешь предугадать. И в такие моменты даже не знаешь, как поступить…

Он надолго замолчал, а Шенк терпеливо ждал, пока магистр соберется с мыслями. Пока он не понял ничего — кроме разве что того, что случилось нечто необычное и что магистр, а скорее всего и остальные вершители пребывают в некоторой Растерянности. Вполне вероятно, что причина его появления в Цитадели — именно это событие, хотя он не мог понять, каким образом он, простой темплар, может быть связан с чем-либо, кроме своих обычных дел. Затем Борох все же заговорил:

— В подвале Цитадели, в самом, пожалуй, защищенном месте, хранится нечто… необычное. Золотая статуя человека, который стал родоначальником Ордена.

— Да, я помню, — кивнул Шенк. — Статуя Галантора Сурлина… мы еще называли ее синеглазым идолом.

— Да, эту статую называли так еще в мою молодость. Да и я узнал это насмешливое прозвище от тех, кто постарше… так что название, наверное, тянется из глубины веков. Вас, семинаристов, ставили в караул у этой статуи, как и многих до вас. Это давняя традиция, но понимаешь ли ты ее смысл?

— Ну…

Шенк задумался. В самом деле, никто и никогда не объяснял, почему всегда, в любое время дня и ночи, возле золотого идола должен стоять страж. Почему тех, кто засыпал на этом посту, нещадно пороли, как не пороли ни за какие иные провинности, коих молодежь совершала немало, начиная от зубоскальства в адрес учителей и заканчивая куда менее невинными шалостями. Он вспомнил свист розог, острую боль в мягких частях тела, говорящей о том, что лекции в ближайшие день-два он будет слушать стоя.

Но в чем была причина таких строгостей? Этот вопрос задавался учителям не раз и не два, но традиционно оставался без ответа. Или ответы были столь уклончивы, что лучше бы их не было вовсе.

— Мы всегда считали, что так в нас воспитывается ответственность за порученное дело.

Уже сказав, он понял, что это сущая ерунда. Нет, во времена, когда Шенк еще был подростком, в такое объяснение вполне можно было поверить. Провести восемь часов, тупо смотря на статую, мог не всякий, глаза неудержимо смыкались, веки наливались тяжестью… тем более что сном семинаристов особо не баловали. Но теперь он понимал, что не такое уж это было и испытание. Пялиться на идола…

Он даже закрыл глаза, вспоминая. Небольшая тесная комнатка. Крошечная отдушина, через которую сюда поступал воздух, — в эту отдушину не то что человек, не всякая мышь протиснется. Разве что очень худая. За дверью — стража, четверо, днем и ночью… Но дверь, массивная, выточенная из цельного куска камня, запирается изнутри, а потому, даже если какие злоумышленники перебьют стражу — сложно представить, как можно отправить в иной мир четверых воинов и при этом не поднять тревогу на всю Цитадель, — попасть к статуе будет не так-то просто. Лишь когда упадут последние песчинки в огромных песочных часах, позволено семинаристу поднять засовы и распахнуть каменную дверь, где его уже будет ждать смена. Бывало — и не раз, что смена ждала долгие часы, поскольку находящийся на посту заснул.