Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение - Бен Кейв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медленно.
Это странно для врача – наблюдать за медленным самоубийством. И, став свидетелем такого случая, могу сказать, что я понимаю медиков, которые настаивают на принудительном кормлении голодающих под присмотром.
Если убрать политический мотив, я думаю, все сводится к тому, верите ли вы, что существует такой феномен, как «рациональное» самоубийство.
С самого начала Терри не был симпатичным персонажем. Его первой жене, Терезе, едва исполнилось шестнадцать, когда они поженились, и вскоре после этого он сломал ей нос и ударил ногой в живот, когда она была на большом сроке беременности. После того как она сбежала, он подстерег жену в доме ее бабушки и дедушки и напал на нее с молотком-гвоздодером, проломив ей череп, сломав запястье и пальцы во время нападения, избив до потери сознания. Его признали виновным в тяжком преступлении и приговорили к восемнадцати месяцам тюремного заключения.
Затем он женился во второй раз, на Энн, матери Шанель. Тогда она описала, как он избил ее до бесчувствия, угрожал ножами и молотком и пытался задушить.
Почему он был таким жестоким, мы никогда не узнаем наверняка. Но члены его собственной семьи рассказывали о том, что его отвергла как родная, так и приемная мать, как он подвергался насилию в Борстале в подростковом возрасте и как вырос, ненавидя женщин.
Он не говорил со мной об этом в тюрьме. Когда я впервые пришел к нему, он вел себя безупречно вежливо, но на самом деле вообще не хотел разговаривать. Я спросил о голодовке, но он не захотел со мной общаться. Я пытался поговорить с ним, казалось, целую вечность. Даже его адвокаты не смогли убедить его поговорить и как-то взаимодействовать со мной.
Я НЕ МОГ ДАТЬ АДЕКВАТНУЮ ОЦЕНКУ ЕГО СОСТОЯНИЯ В ТЮРЬМЕ, ПОЭТОМУ МУЖЧИНУ ОТПРАВИЛИ В СОСЕДНЕЕ ОТДЕЛЕНИЕ СРЕДНЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ.
Он пытался покончить с собой, пока находился там, но, несмотря на это, никаких явных доказательств психической болезни у нас не появилось. Он говорил персоналу совершенно откровенно, что просто хотел вернуться в тюрьму с явным намерением объявить голодовку, чтобы воссоединиться со своей дочерью, которую жестоко убил. Он воздерживался от объявления голодовки, пока находился в больнице, опасаясь, что это истолковали бы как проявление психического заболевания. Заключенный сдержал свое слово, и, когда врачи решили, что он не болен психически и что может вернуться в тюрьму, будучи в «здравом уме», он почти сразу же снова объявил голодовку. К этому времени он пил только апельсиновый сок, но ничего не ел. Этого было достаточно, чтобы поддерживать работу кишечника.
Медленно, но неумолимо вес снижался.
Я пришел увидеть его снова, чтобы не было никаких сомнений, что он пребывает в «здравом уме», но ничего не изменилось. Он все еще хотел уморить себя голодом. В своем отчете о его состоянии я сказал, что не смог обнаружить никаких симптомов депрессии и он никоим образом не был психопатом. Что касается дееспособности, то он хорошо понимал, что делает. Ему было ясно, что, когда он вступил в последнюю стадию голодовки, он, вероятно, потерял рассудок, даже тогда он не хотел никакого вмешательства.
В последний раз, когда я видел его, ближе к концу, он действительно сошел с ума – он был сбит с толку и не знал, кто я такой. Он едва мог приподняться с кровати и явно был очень слаб. Это единственный случай в моей профессиональной карьере, когда я мог остановить чью-то смерть, но не сделал этого. Мужчина не был похож на «монстра», который дважды выстрелил в свою дочь, перезарядил пистолет и выстрелил еще дважды. Он выглядел как голодающий человек, который сам приговорил себя к смерти. Его вес снизился примерно до 45 килограммов. Я написал в суд, сказав, что, даже если судебный процесс состоится, обвиняемый не сможет присутствовать. Я сказал, что он умрет, вероятно, через неделю или около того.
И я оказался прав. Через несколько дней его сердце остановилось. Его так и не судили за совершенное преступление. Общество не получило возмездия.
КАК Я УЖЕ ГОВОРИЛ, ТРУДНО СТОЯТЬ В СТОРОНЕ И СМОТРЕТЬ, КАК КТО-ТО УМИРАЕТ ОТ ГОЛОДА. ЕСЛИ БЫ ОН БЫЛ ПСИХИЧЕСКИ БОЛЕН, Я БЫ ОСТАНОВИЛ ЕГО. ЕСЛИ БЫ ОН БЫЛ НЕДЕЕСПОСОБЕН, Я БЫ ОСТАНОВИЛ ЕГО.
Точно так же, как врачи не ожидали такой реакции на принудительное кормление сестер Прайс, я не ожидал такой волны критики от того, что Терри Роджерса не кормили насильно. «Он „обманул палача“», – написал один журналист. Воскресные газеты характеризовали его в основном в негативных выражениях. В одном из популярных таблоидов написали, что с таким же успехом врач (то есть я) мог бы дать ему пистолет, чтобы он застрелился, что это я (то есть врач) «позволил ему умереть». Другие говорили, что я должен был оставить его в живых, чтобы он предстал перед судом. Но думаю, что, если бы его осудили и посадили в тюрьму, та же самая газета тут же стала бы призывать к возвращению смертной казни.
На дознании начальница тюрьмы сообщила, что Роджерс сказал ей: «Я не заслуживаю того, чтобы мне не было больно». Присяжным на суде рассказали о словах, которые он написал в тюрьме Линкольна: «Я непоколебим в своем решении умереть. Мое намерение – быть со своей дочерью». Присяжным потребовалось менее получаса, чтобы вынести вердикт о том, что он покончил с собой.
Возможно, самые искренние комментарии давали те, кто знал его лучше всего. Тереза, его первая жена, выразила свой гнев по поводу того, что ему позволили объявить голодовку и тем самым решить свою судьбу. В телепрограмме «Замужем за убийцей» (WagTV / Сеть расследований преступлений) она сказала, что он лишился всех своих прав, когда убил Шанель, и его следовало насильно кормить, хотя бы для того, чтобы заставить жить с тем, что он сотворил.
В заявлении после расследования мать Шанель, Энн, сказала: «Я чувствую к нему ненависть – чистую, неподдельную ненависть». Позже она рассказала в той же телепрограмме «Замужем за убийцей»: «Я твердо верю в закон „око за око“. Месть. И она поглощает меня, как раковая опухоль».
Возможно, она больше, чем кто-либо другой, чувствовала, что ей не дали ответа на вопрос, почему Терри убил Шанель.
Я бы хотел ответить ей.
Я могу понять возмущение общественности, но правда не думаю, что
