Первая версия - Фридрих Незнанский

—        Он не сам его, конечно, убил, он организовал автомобильную катастрофу. Самюэль легкомысленно влез в какие-то секреты, связанные с интересами внешней разведки. Норман предупреждал его, чтобы он прекратил частное расследование, но Самюэль не послушал его. И был убит.

—        А Кларк в деле убийства тоже был замешан?

—        Он утверждал, что нет. Но в этом я не уверена.

—        Почему же вы вступили в сговор с убийцей вашего мужа?

Ее лицо стало жестким:

—        Вы не знаете, как женщины умеют мстить. А у меня появилась возможность отомстить сразу всем. Назло Самюэлю я все-таки хотела быть по-настоящему богатой — почти все свое состояние он завещал фонду, а ведь я была его женой. Кларк постоянно обманывал меня — через фонд проходили громадные деньги, из которых мне перепадали жалкие крохи. Этими картинами я прекрасно возместила бы причиненный мне моральный и материальный ущерб.

—        А как бы вы отомстили Филину и Фотиеву?

—        Они бы от этой коллекции не поимели бы ни цента. Картины бы просто исчезли из их поля зрения. И я тоже. У меня все было подготовлено.

Я, честно говоря, поразился наивности этой одержимой женщины. Может быть, Филин с Фотиевым действительно бы ничего не получили, но у нее этот шанс был еще меньше. Вряд ли бы Буцков и Степашин выпустили из рук такой лакомый кусок.

Так что ее денежки плакали горячими и солеными слезами в любом случае.

—        Когда вы отбываете из Москвы?

—        О, вы даете мне совет убраться подобру-поздорову?

—        Ну что-то вроде этого...

—        Завтра вас устроит?

—        Думаю, что это устроит вас.

—        Позвольте уж тогда мне на прощание сделать красивый жест. — Она говорила уже совершенно спокойно, видимо окончательно взяв себя в руки.

Затем она вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках тонкую папку для бумаг:

—        Здесь все подлинные документы, подписанные Норманом Кларком и заверенные по всем правилам. Они касаются передачи картин Музею частных коллекций.

—        Спасибо, — кратко сказал я, принимая бумаги.

Удивительно, но на эту женщину зла у меня не было. Мы расстались едва ли не друзьями.

Когда я приехал в прокуратуру, рабочий день уже закончился. Я вошел в свой непривычно пустой кабинет.

Я сидел за столом и машинально перекладывал с места на место бумаги. На душе у меня было еще более пусто, чем прежде. Все-таки даже моя служба, из-за которой я постоянно сталкиваюсь со смертью, не приучила меня относиться к ней спокойно. Особенно когда гибнут близкие люди...

Казалось бы, я уже должен превратиться в бездушную машину, настроенную на разгадывание запутанных преступлений. Но я почему-то не превратился. И каждая следующая смерть не закаляла меня, нет, она скорее как бы выбивала почву из-под моих ног.

Я знал, что и в этот раз я, конечно, переживу. Все переживу. Но шрамы на сердце остаются навсегда.

Если честно, то, по большому счету, меня в данный момент уже не волновала даже загадка смерти Нормана Кларка-Бородкина. Он все равно был для меня немножко абстрактным, этаким героем грандиозного шпионского романа. Его глянцевая улыбка с обложки «Парадоксов Кларка» так и не стала улыбкой реального человека.

Примерно так же мы читаем сообщения светской хроники, истории сложных отношений между принцами и принцессами, сенсационные статьи о загадках пиратских кладов и таинственных нюансах большой политики. Все это происходит вроде бы в том же самом мире, в котором живем и мы, но дотронуться рукой до этого мира, чтобы убедиться в его реальности, практически невозможно.

Мои глубокомысленные раздумья, которыми я спасался от слишком тяжелых воспоминаний о гибели Марины и Сережи, прервал телефонный звонок.

Если бы это звонил другой телефон, то я сделал бы вид, что меня здесь нет. Но это был телефон прямой связи с Меркуловым.

—        Так ты, оказывается, на службе? — раздался серьезный голос Кости. — А я тебя повсюду разыскиваю.

—        Да, Костя, вот сижу тут размышляю. Я хотел завтра с утра доложить тебе обо всех обстоятельствах...

—        Да я уже и с Романовой беседовал, и с Грязновым. Так что я в курсе событий. Хотя твои комментарии были бы, конечно, не лишними. Но сейчас я о другом. Собери, пожалуйста, все материалы по делу Нормана Кларка и поднимайся ко мне.

—        Что-то случилось?

—        По личному распоряжению Президента мы должны передать материалы Службе внешней разведки, а дело закрыть. Тут вмешались государственные интересы.

—        Хорошо, Костя, сейчас буду.

Ну вот, не понос, так золотуха. Мы, понимаешь ли, ночей не спим, гоняем, как козы в период случки, а потом звонит солидный дядя и говорит: бу-бу-бу, по личному распоряжению... И вся работа — псу под хвост.

Государственные, блин, интересы!

—        Заходи, заходи, — махнул Меркулов рукой. Он с кем-то говорил по телефону, когда я вошел.

—        Да-да... Южинский? Конечно, знаю... Будем через полчаса... Договорились.

—        Знаешь, кто звонил?— спросил Меркулов, положив трубку.

—        Президент? — предположил я.

—        Почти, — засмеялся Костя. — Директор Службы внешней разведки Евгений Анатольевич Маков. Собственной персоной. Видишь, они все-таки вняли моему совету и обратились к Президенту.

—        Ну и хрен с ним, с этим Кларком. Пусть сами занимаются своими шпионами. Мне это как горькая редька поперек горла. Пора, наверное, увольняться из прокуроров. Пойду какой-нибудь банк охранять. Сутки — служба, трое — дома. И — вечная весна!

—        Ну, ну, не горячись. Мы сейчас едем на Южинский. Нас с тобой, можно сказать, приглашают в святая святых, на конспиративную квартиру, хозяином которой до последнего времени был... А ну-ка догадайся кто?

—        Фотиев?

—        Он самый.

—        Оружие брать? — сказал я мрачно и без иронии.

—        Обойдемся, нас зовут на мирные переговоры.

—        Подружился волк с овечкой, — резюмировал я.

Как раз на овечку-то ты похож менее всего, — улыбнулся Костя. — Материалы все взял?

—        Обижаешь, начальник.

...Евгений Анатольевич Маков был само воплощение радушия. Он нашему визиту был так рад, будто всю жизнь только и мечтал пообщаться с представителями прокуратуры на своей территории и в неофициальной обстановке. С этого-то он и начал, приглашая нас присесть:

—        Согласитесь, уважаемые друзья, что в новой России должны уйти в прошлое мнимые противоречия между нашими ведомствами. В конце концов, мы с вами занимаемся одним делом. А именно — безопасностью нашей Родины. Что будем пить?

—        Водку, — мрачно сказал я.

Похоже, в квартире никого, кроме Макова, не было. Если охрана и была, то она очень умело замаскировалась. Во всяком случае, Евгений Анатольевич сам отправился на кухню и принес запотевшую бутылку «Абсолюта», рюмки уже дожидались на журнальном столике, так же как и закуска. Бутерброды с икрой, колбасой, огурцы были разложены по тарелочкам. Прямо как в лучших домах.

—        Что ж, — сказал Маков после первой рюмки, — могу вас поздравить, Александр Борисович.

—        С чем же? — поинтересовался я.

—        Вы чрезвычайно грамотно переиграли Службу внешней разведки. А это, скажу вам, все-таки мало кому удается. Мы внимательно следили за всеми вашими передвижениями. В пространстве и во времени.

Он внезапно улыбнулся, словно необыкновенно оригинальная мысль о методах передвижения следователя Турецкого доставляла ему истинное, едва ли не чувственное наслаждение. Ух, как же я был зол на всю их контору с лживыми их улыбками, преступными полковниками и всемогущими связями!

—        Скажу прямо, ваши действия доставили нам немало хлопот. Вы поймете, почему мы были так заинтересованы в этом деле, после того как я вам сообщу те сведения, которых еще нет в вашем досье. Я не считаю даже необходимым предупреждать вас, что это является предметом строжайшей государственной тайны... — Улыбка исчезла с лица Макова столь же стремительно, сколь прежде появилась на нем.

«Не считаешь необходимым, а предупреждаешь», — зло подумал я про себя.

—        Долгие годы Норман Кларк был нашим агентом влияния в Штатах. Лучшим агентом. Великим агентом. Ему наша страна во многом была обязана относительным равновесием в противостоянии с Западом. В первую очередь, с США. Наверное, мне не нужно доказывать вам, что я не преувеличиваю.

Я решил взять инициативу в свои руки и разлил по рюмкам водку, что было воспринято как сигнал к вполне определенному действию. Водка растекалась по жилам приятным теплом, и я почувствовал, как злость моя потихоньку уходит, уступая место холодному вниманию.