«Дней минувших анекдоты...» - Иван Алиханов

Много позже муж моей сестры Зикберт Лазар рассказал мне, что он воевал на Первой мировой войне и был артиллеристом на русском фронте.

— Однажды нам стало известно, что на следующий день будет объявлено перемирие. А нашей батарее был дан приказ — ранним утром отстрелять весь имеющийся боезапас по русским позициям. Ночью я вывинтил из снарядов взрыватели, — рассказал мне Зикберт, — и таким образом спас много русских жизней. Если бы это раскрылось, меня бы расстреляли.

Зная Зикберта, я совершенно убежден, что он рассказал правду (фото 91).

Всю Первую мировую войну Зикберт Лазар в солдатском ранце носил учебники по медицине и сразу же после окончании войны окончил медицинский институт и стал врачом. В Америке он подтвердил свой диплом и проработал врачом всю свою жизнь.

Итак, в 60-х годах моя сестра стала посылать в СССР письменные запросы, которые власти оставляли без внимания. Наконец, отчаявшись получить вразумительный ответ, Лизочка приехала в 1955 году в Москву и подала заявку в адресное бюро — киоски с такими бюро были тогда на всех центральных площадях столицы. Она составила запрос на четырех человек: Александра Яковлевича, маму, Мишу и меня. Мамы не было в живых уже 14 лет, Миша 10 лет назад погиб на фронте, Александр Яковлевич умер 7 лет назад — но Лизочка не знала об этом.

И вдруг в адресном бюро ей дали справку о том, что изо всех ею разыскиваемых родных имеются данные, что ее брат Иван сейчас проживает в гостинице «Ярославская». К тому времени соревнования самбистов уже закончились, я уже отправил команду в Тбилиси, а сам задержался в Москве у Тамары. Лизочка с Зикбертом остановились в гостинице «Центральная», т. е. жили мы менее чем в полукилометре друга от друга.

В «Ярославской» гостинице моей сестре сказали, что Алиханов выбыл.

— Куда?

— Этого иностранцам знать не положено!

Никакими уговорами ей не удалось поколебать бдительности администратора. Лизочка вернулась к себе в «Центральную», обливаясь слезами.

— Что с вами? — спросила ее одна из сотрудниц бюро обслуживания.

Лизочка объяснила ситуацию…

— Я сейчас все улажу, — утешила ее девушка. И тут же по телефону узнала мой тбилисский адрес.

Какой удивительный случай. Какое фантастическое везение. Какое чудесное совпадение! Какое счастье! Спустя 35 лет моя сестра нашла меня!

Конечно, Лизочка пыталась бы и дальше разыскивать нас. Но где искать? Ведь до войны все, кроме меня, жили в Москве, а я жил в Орджоникидзе, но и там, конечно, уже никто не знал, существую ли я еще на белом свете.

В то лето 55-го года из Москвы я отправился прямиком на Черное море в поселок Лоо, где на даче жила моя семья. Возвратившись после отпуска в Тбилиси, мы нашли на полу у нашей двери распечатанный заграничный конверт. Это было письмо Лизочки. В нем моя сестра просила меня в случае, если я получу ее послание вовремя, срочно приехать в Чехословакию — по расписанию туристической поездки они пробудут в Праге 10 дней. О, западная наивность — в те годы подавать на разрешение на загранпоездку простому советскому человеку надо было за полгода — только прохождение характеристики, подписанной «треугольником» — (директором, парткомом и секретарем профсоюзной организации) через соответствующие инстанции, занимало не меньше трех месяцев.

В наше отсутствие получили письмо соседи, которые считали нас своими врагами, и отнесли его в КГБ. Там письмо прочли и сказали, чтобы оно обязательно было вручено адресату. Опять повезло! Ведь соседи могли просто порвать и выбросить это письмо. Но коль скоро письмо было зарегистрировано в КГБ, выбрасывать его было уже нельзя.

Что же делает советский человек, получивший письмо от сестры-американки? Он идет туда же — в КГБ. И я пошел.

— Я всегда писал во всех своих анкетах, что связи со своей сестрой не имею, ее адреса не знаю. Но вот неожиданно пришло письмо от моей сестры, и появился ее адрес. Как мне теперь поступить? — руки я, конечно, держал по швам, вес перенес вперед на носки, как бы в ожидании команды «шагом марш!».

— Напишите ответ, — чекисты разрешили мне переписку с сестрой.

Получив «добро», я написал ответное письмо.

Так началась новая, важная, светлая полоса жизни всей нашей семьи.

Глава 18

СЕРЕЖА И ЛИЛЛИ

Иметь детей было моим заветным желанием. Мне даже часто снилось, будто я иду по улице с сыном лет десяти.

Рождению Сережи в 1947 году предшествовало наше переселение в 1946 году из чердачной мансарды над Курой в бывшую квартиру Тамары Эгнаташвили. Позволить себе еще одного ребенка мы смогли после того, как я защитил диссертацию, и моя зарплата удвоилась. Помимо этого я прирабатывал еще и фотоделом, поэтому мы жили по тому времени, сравнительно с большинством окружающих, в достатке.

Каждый год мне удавалось отправлять семью на дачу: Ахалдаба, Манглиси, Бакуриани — были местами нашего летнего отдыха.

Главным хозяйственным мотором у нас была Анна Васильевна, мир праху этой мудрой, преданной женщине! Сереже было четыре года, когда он заболел дифтеритом. Его уложили в больницу, где он подхватил еще и скарлатину. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не самоотверженность бабушки, которая его выходила, продремав сорок ночей в изножии больничной детской кроватки.

У Сережи с детства был пластичный характер, а в маленькой трехлетней Лилли бабушка угадала иной нрав, назвав ее прокуроршей. Если в моральном отношении бабушка была для детей образцом, то их интересы формировались под влиянием моих увлечений: спорт, фотографирование, устройство домашнего КВН, выпуск семейного журнала под названием «Блины», куда записывались смешные и памятные случаи из жизни нашей семьи и вклеивались лучшие памятные фотографии.

Поначалу большая часть материала создавалась мной, но творческая инициатива была разбужена, и в издании последующих номеров журнала все большее участие принимали дети, особенно Сережа.

Вот некоторые миниатюры из «Блинов»:

Обложки номеров нашего семейного журнала «Блины»

— Папа, папа! Иди скорей! У меня на подушке клопы! — зовет меня Лилли.

— Что ты, Люлик, это же шоколадные крошки.

— А когда я проснулась, все они ползали.

Лилли спрашивает:

— Папа, вчера, когда я легла спать, приходила нижняя соседка. О чем вы говорили?

— Она жаловалась на тебя. Говорила, что ты качалась на ее калитке.

— Такая высокая лестница и такой короткий разговор, — заключает Лилли, имея в виду разницу в четыре этажа.