Обрести любимого - Бертрис Смолл

Тимур-хан яростно вскочил на ноги, отшвырнув женщину в сторону.

— Убирайся с моей дороги, Есуген! — Он рванул Валентину за волосы, наматывая на кулак шелковистые пряди — Ты заплатишь мне за это оскорбление, сука! Ох, ты заплатишь! — Он вытащил ее из юрты.

Она заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, потому что в юрте было сумрачно. Тимур-хан тащил ее, преодолевая ее сопротивление, к центру лагеря, где в землю были вкопаны два толстых столба. С них свисали кожаные петли. Тимур-хан просунул в них кисти ее рук и крепко затянул их, правда, не настолько крепко, чтобы ограничить движение крови.

— Сейчас, сука, ты поймешь, что значит пренебрегать мной, — прорычал он. — Татары! Несите ваши кнуты!

Она висела, растянутая между двух столбов, кончики ее туфель едва касались земли. По команде своего господина Есуген бегом принесла кнут и с поклоном вручила его Тимур-хану. Он щелкнул кнутом, потом сказал мужчинам, собравшимся вокруг него, каждый из которых держал в руках свой кнут:

— Поработайте кончиками кнутов! Я хочу, чтобы она осталась голой, но чтобы отметин на ней не было.

Потрясенная Валентина смотрела, как мужчины вокруг начали постегивать ее кнутами. Хотя удары и жалили, но они были не очень болезненны. Однако постепенно ее одежда начала превращаться в лохмотья и, наконец, ничего не осталось от ее красивого атласного красного халата, который ей дала Борте Хатун. Когда от халата остались лишь развевающиеся на ветру обрывки, Тимур-хан приказал Есуген сорвать их, и та торопливо повиновалась.

Стоя спиной к своему господину, женщина тихо сказала Валентине:

— Ты очень храбрая женщина, но глупая. В конце концов он добьется своего.

Валентина покачала головой.

— Нет, — тихо сказала она. — Прежде я убью себя. Черные глаза Есуген с жалостью смотрели на нее.

— Он ни за что не позволит тебе сделать это, — сказала она. — Ты будешь жить до тех пор, пока он не решит, что тебе пришло время умереть. — Она сделала шаг назад. — Она раздета, мой господин.

Тимур-хан подошел к распятой на столбах Валентине. Внимательно осмотрел и ощупал ее, выискивая родимое пятно в форме четверти луны. Наконец он кивнул удовлетворенно.

— Значит, моя мать сказала правду. Это хорошо, потому что лучше мне взять тебя в жены, чем убивать, хотя я бы убил тебя, если бы ты действительно оказалась дочерью Явид-хана. Сейчас, однако, я накажу тебя, потому что ты оскорбила меня. Есуген! Привяжи ей ноги!

Женщина встала на колени и закрепила ноги Валентины кожаными петлями так, что она оказалась распластанной между двумя столбами. Тимур-хан оглядывал свою жертву, медленно обходя вокруг нее. Валентина напряглась, услышав щелканье кнута.

Он точно знал, что делает, обрушив жалящие удары ей на спину и ягодицы, которые вскоре начали гореть от повторяющихся ударов кнута. Он подошел, чтобы заглянуть ей в лицо еще раз, и, подняв руку, обвел ею тонкие красные рубцы на ее грудях и животе. Она безмолвно смотрела на него. Он медленно кивнул, а потом снова зашел за ее спину. Кнут щелкнул еще раз.

Еще полдюжины жестоких болезненных ударов обрушились на нее, заставляя ее извиваться в тугих петлях. Она не представляла, какими чувственными были ее движения для наблюдающих за ней мужчин, некоторые из них уже похотливо облизывали губы.

Наконец, добившись своего, Тимур-хан прекратил пытку. Он обратился к своим людям.

— В наказание она будет висеть здесь до конца дня. Все ее дырки предназначены только для моего члена. В остальном можете забавляться с ней, но помните, что, если она мне понравится и если я смогу сделать ей ребенка, я возьму ее в жены. — Он ушел в юрту вместе с Есуген.

Валентине хотелось выть от боли, и она холодела от страха. Ее окружили татары, глазея на ее обнаженное, беспомощное тело. Они напоминали волков, созерцавших свою добычу. Наконец, к ней подошел молодой татарин и, глядя ей в глаза и улыбаясь, стал мять ее грудь.

Она смотрела на него, страшась того, что он мог сделать следом. Еще один ухмыляющийся татарин присоединился к нему и грязной рукой схватился за другую ее грудь. Они держали ее груди на ладонях, мяли и крутили их, перекатывали соски между большим и указательным пальцами и щипали их.

— Ну и сиськи, Боал! — сказал первый мужчина. — Какие замечательные сиськи!

— Царские сиськи, Гайк, — согласился другой, кивая в знак согласия.

Гайк наклонил голову и полизал сосок языком. Его губы сомкнулись на нем, и он стал сосать его с силой, — Умм, — пробормотал он, поднимая наконец глаза на ухмыляющегося товарища. — У нее сладкое тело, Боал. Попробуй!

Он вернулся к своему приятному занятию, пока другой, громко чавкая, занялся второй ее грудью.

Молчаливые слезы катились по лицу Валентины. Она ничего не могла сделать, абсолютно ничего, чтобы избавиться от них. «Я смогу вынести это, если не испугаюсь, — говорила она себе. — Меня по крайней мере не изнасиловали». Избавиться от этих мужчин она не могла, и Патрик никогда бы не захотел ее после того, как она побывала в такой грязи, Двое мужчин жадно сосали ее груди, их зубы царапали ее нежную кожу. Неожиданно она ахнула и попыталась вырваться из рук, которые ухватили ее за ягодицы. Грубые пальцы впились в ее мягкую кожу, в нос ударил тяжелый запах чеснока, пока чей-то голос нашептывал ей в ухо скабрезности. Она не очень хорошо знала турецкий, но очень хорошо понимала мужчину, произносящего эти слова. Сейчас к ней приближались другие мужчины, неловко шаря в своих штанах, вытаскивая наружу свои напрягшиеся члены и жадно потираясь ими об нее.

— О Аллах, как бы мне хотелось ее, — простонал один из мужчин.

— Ни одна женщина не стоит того, чтобы быть убитым из-за нее, — ответил другой, более благоразумный мужчина, прижимаясь к бедрам Валентины.

— Он не сможет убить нас всех, Джучи.

Джучи рассмеялся.

— Может. И смерть, которую ты примешь за минутное удовольствие, будет ужасной. Лучше сунь свой член в одну из наших лагерных шлюх, Кузалу. Так ты доживешь до завтра.

Валентина застонала от ужаса из-за того, что делали с ней, думая о том, чтобы сохранить рассудок. Они поняли это по-своему. Хихикая, они начали издеваться над ней.

— Эй, ей нравятся наши ласки, правда, сука?

— Нет! — проскулила она.

Они засмеялись, и один из них выкрикнул:

— Ее красивая дырка тоже хочет, чтобы ее приласкали. Я знаю, как ублажить ее! — Опустившись на колени, татарин раздвинул половые губы Валентины и стал сосать нежную розовую плоть своим большим, мокрым ртом.

Валентина открыла рот, чтобы закричать. Мускулы ее горла напряглись, но ни единого звука не вырвалось у нее. Между ее раздвинутых ног вздыхал и чавкал мужчина, похотливо отпуская замечания окружавшим его друзьям.