Связующие нити (СИ) - Ксения Татьмянина

После его ухода я какое‑то время снова валялась на своём разложенном кресле в темноте, но заснуть так и не смогла. Ушла на кухню, сварить ещё свежего кофе, потом принесла несколько свечей, расставила их на столе и на полу, зажгла фитили, погасила электрический свет и забралась в нишу, на подоконник, с большой чашкой ароматного напитка и пряниками. Мне было хорошо, не смотря на то, что грустно. Я вспомнила свою давнюю — давнюю мечту побыть с Тристаном вместе хоть одну ночь не на работе. Прогулять её по городу, или просидеть вот так до зари дома, пусть даже не при свечах, не в такой романтической атмосфере, — но просидеть и проболтать много часов подряд о жизни. У меня были сомнения, что Трис разделил бы это желание, но это моя мечта, и грезить о подобном я могла сколько угодно.

После закрытия агентства как мы будем жить? Будем снова спать по ночам? Я‑то ладно, а привыкнет ли к этому Трис, если уже столько лет это его образ жизни? Я ещё о многом думала. Часть свечек успела прогореть и погаснуть, я зажгла новые, подумав, что так изведу весь стратегический запас на случай отключения электричества. Но как только я задула последнюю спичку, на всю квартиру раздался звонок телефона. Он прошиб меня словно током, — я мгновенно поняла, что в такое время, среди ночи, мог звонить только Тристан, и, значит, что‑то случилось. Или, не дай бог, что с родителями, и, значит, тоже несчастье. Я кинулась в тёмную прихожую, сорвала на третьем звонке трубку и еле выговорила:

— Да?

— Гретт?

— Трис? Трис, что стряслось?!

— Ничего.

— Откуда ты звонишь? Случилась беда?

— Нет, Гретт, всё хорошо. Я из Здания.

— Не ври, там нет телефона. Что произошло, почему ты звонишь среди ночи?

— Сейчас разгар рабочего дня, между прочим, и ты сама ещё недавно видела, сколько телефонов стояло на лестнице недавно…

Тон его голоса ослабил мой испуг, но я разозлилась:

— Ты меня так напугал своим звонком! У меня сердце упало — или родители, или ты, но в четыре утра просто так никто не позвонит! Правда, всё хорошо?

— Прости. Всё хорошо.

— Так зачем ты звонишь?

— Захотелось поговорить.

Я едва не ответила: "Мало тебе разговоров в нормальное время…", но выдохнула:

— И нашёл телефон?

— Да, он тут на ступеньках этажом ниже стоит. У него нет провода и разбит диск с цифрами. Гретт, скажи, что это действительно ты, а не моё воображение, с которым я разговариваю по разбитому аппарату.

— И не мечтай. Ты меня напугал, так что сиди там, в темноте, и думай, что ты чокнулся.

Я тоже села в темноте на потёртый стул, услышав натянутую усмешку Триса.

— В агентстве не обиделись, что я не пришла?

— Нет.

— А Геле приходила?

— Тоже нет.

— А как ты набрал номер, если диск разбит?

— Никак. Я просто захотел поговорить.

— Если честно, — я набралась храбрости для признания, — я тоже сидела сейчас на кухне и думала о том, что было бы здорово с тобой поболтать…

— Рад слышать. А о чём?

— Ни о чём конкретном. За жизнь.

— За жизнь…

Я слышала эти паузы на другом конце провода и, доверительно понизив голос, произнесла:

— Говори. Всё, о чём хочешь сказать. Ты ведь мне обещал.

— Да, ты права. Ты как всегда чувствуешь, в чём причина моих поступков. Наши откровения будут похожи, Гретт. Я тоже должен тебе сначала признаться, что выдал наш секрет Нилу не так давно. Хоть мы с ним долгие годы не общались и никогда не считались закадычными друзьями, так сложилось, что если бы он не узнал правды, я бы потерял его уважение. А мне этого не хотелось.

— Я понимаю, я совсем не против, что Нил в курсе.

— И ещё я тоже начну издалека. Но не о каком‑то случае, а в целом — о своих родителях. Я не так много рассказывал тебе раньше, только то, что считал главным. Они поженились молодыми, были счастливы и прочее… только с того времени, как я последний раз побывал там, дома, когда ездил на похороны отца, я стал сомневаться, что всё это действительно так. Когда я перебирал вещи, искал фотографии, думал о том, что я могу забрать с собой в память о своей семье, и не нашёл ничего. Да, я привёз альбом, зеркало… но… это трудно будет объяснить. Мой дед делал много снимков, но я не отыскал ни одного, где мы были бы вместе. Я, мать и отец. Я слишком мало помню с того возраста, чтобы доказать себе, что истинно, а что нет. Мне только хотелось, чтобы всё было так, как я тебе говорил. Правда ли это? Ни у кого не спросишь теперь, и нет ни одного следа. После аварии отец запил, — ничего семейного, сама понимаешь, когда у него появилась женщина — тоже семьи не было, я давно был сам по себе и мечтал только поскорее уехать. Да и после, отец отказывался переехать ко мне, предпочитая жить один. Сейчас я уверен, что питал себя сказкой с самого детства о том, что семья у меня была и есть. Город, когда я там побывал, настолько изменился, что перестал быть тем самым, я не чувствовал никаких уз, никаких привязанностей. Памятные места стёрлись, дома больше нет, родителей тоже. Всё умерло. Или, что одно и то же, никогда не существовало. Город детства был таким, каким я его себе представлял, семья тоже была такой, о какой я мечтал, но на самом деле никогда ничего не было.

Голос Тристана был так хорошо слышен, так отчётливо я различала все звуки — и тона его речи, и дыхание, которое шорохом иногда попадало в трубку, что мне казалось — он здесь, рядом, только в темноте я его не вижу. Но при этом, я отчётливо представляла себе его лицо, — как он шевелит губами, произнося слова, как моргает, как держит трубку. Я так хорошо знала своего Триса, что была уверена в каждом его жесте. Я его — видела.

— Я это всё не сразу осознал, потом только мысли стали закрадываться всё чаще и чаще. Пока однажды не подумал о нас с тобой и причинах такой жизни. Не просто так мы с тобой однажды радостно пришли к соглашению, что жить вместе, но не друг с другом, — лучший вариант. Я — потому что на самом деле не знаю, что такое семья, и не стремлюсь к тому, во что не верю. Ты — из‑за разбитого сердца, из‑за того, кто однажды обманул тебя, и ты тоже не стремишься к тому, во что верить перестала.

О моём единственном за всю жизнь романе я рассказала Трису давным — давно, едва ли не в первый месяц нашего знакомства. Но уже тогда я говорила об этом довольно легко, как о том, что уже перегорело, отболело и ушло. Я не помню за собой даже тени мысли, что теперь я никогда и никого не смогу полюбить, что не доверяю ни одному мужчине, и что вообще не хочу никаких отношений…

И продолжала слушать. Я так упорно молчала, даже не поддакивая, что могло показаться, будто меня совсем нет на связи. А я была здесь — на другом конце связующей телефонной линии.