Антикварий - Вальтер Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут она повысила голос и выкрикнула раза два или три подряд «Матушка, матушка!» — но дряхлая сивилла, отделенная от всех старческим безучастием и глухотой, продолжала вращать веретено, не понимая, что обращаются к ней.
— Поговори с бабушкой, Дженни. А мне легче окликнуть лодку за полмили от берега, когда норд-вест дует прямо в рот.
— Бабушка, — начала маленькая сирена, к голосу которой старуха больше привыкла. — Мама спрашивает, чего это Гленалленов всегда хоронят с факелами в развалинах святой Руфи?
Старуха остановила веретено; она повернулась к другим женщинам, подняла иссохшую дрожащую, глинистого цвета руку и пепельно-серое морщинистое лицо, отличавшееся от лица трупа только парой быстро сверкающих голубых глаз, и не сразу, словно зарождение мысли постепенно приобщало ее к миру живых, ответила:
— Девочка спрашивает, что заставляет семью Гленалленов хоронить своих покойников при свете факелов? Разве сейчас умер кто-нибудь из них?
— Мы все тут можем умереть, а ты и не узнаешь, — сказала Мегги и, снова повысив голос настолько, чтобы свекровь могла ее услышать, добавила: — Старая графиня скончалась, матушка!
— Так и ее бог призвал наконец? — произнесла старуха голосом, гораздо более проникнутым чувством, чем это было свойственно ее преклонным летам и ее всегдашнему равнодушию и апатии. — Значит, и она призвана дать ответ за все ее чванство и властность? Прости ее господи!
— Но мама спрашивала, — возобновила допрос девочка, — почему Гленаллены хоронят своих покойников при факелах?
— Они делают так, — ответила бабушка, — с тех пор, как Великий граф пал в злосчастной битве под Харло[375], когда, говорят, похоронное пение звучало каждый день от устья Тея до высот Кабраха и вы не услышали бы другого звука, кроме плача по отважным людям, бившимся против Доналда Островитянина. Но в то время еще здравствовала мать Великого графа, а женщины дома Гленалленов были храброй и непреклонной породы. Она не пожелала похоронного пения для сына и велела отнести его в полуночной тиши к месту упокоения, запретила пить поминальную чару и плакать по нем. В день своей смерти, сказала она, он убил столько врагов, что вдовы и дочери умерщвленных им горцев долго будут оплакивать своих близких; они могут оплакать и ее сына. И она опустила его в могилу, не пролив ни слезинки, без единого стона и жалобы. И все решили, что гордые Гленаллены так и должны поступать. Они и теперь держатся того же правила, особенно в последнее время, потому что ночью они свободнее могут совершать свои папистские церемонии, под покровом мрака и тайны, чем при свете дня. Так по крайней мере было в мое время. Днем им помешали бы власти и жители Фейрпорта. Впрочем, теперь, говорят, их бы не тронули, на свете многое изменилось, и я уже не знаю, стою я или сижу, умерла я или жива.
Оглянувшись на огонь и словно находясь в том наполовину бессознательном состоянии, на которое она жаловалась, старая Элспет опять машинально занялась своим обычным делом и завертела веретено.
— Ах, боже мой! — вполголоса промолвила Дженни Ринтерут, обращаясь к своей собеседнице. — Жутко слушать, когда ваша свекровь пускается в такие речи. Будто мертвая говорит с живыми!
— Ты не так уж ошибаешься, милая! Ей все равно, что бы ни случилось сегодня. Но наведи ее на рассказы о старине, и она начнет говорить как по-писаному. Мало кто столько знает, как она, про семью Гленалленов — отец моего мужа много лет поставлял им рыбу. Надо тебе сказать, что паписты особенно часто едят рыбу, и уж это-то в их религии не худо. Для личного стола графини — упокой, господи, ее душу! — я всегда могла продать самую лучшую рыбу по самой лучшей цене, особенно по пятницам. Но погляди, как у старухи шевелятся руки и губы! В голове у ней сейчас бродит, как в квашне. Нынче она наговорится, а то иной раз за неделю слова не вымолвит, разве что скажет что-нибудь малышам.
— Ох, это страшная женщина, миссис Маклбеккит! — ответила Дженни.
— Не водится ли за ней чего? Люди говорят, что она не ходит в церковь, не беседует со священником и когда-то была паписткой. Но с тех пор, как умер ее муж, никто не знает, что и думать о ней. Вы-то сами не считаете ее колдуньей?
— Колдуньей? Глупая ты! Так можно любую старуху объявить колдуньей. Вот за Эйлисон Брек я и вправду не поручусь. Я видела у нее целые корзины крабов, когда…
— Тсс, тсс, Мегги, — прошептала Дженни, — ваша свекровь опять хочет что-то сказать.
— Не говорил ли кто-то из вас, — спросила старая сивилла, — или мне приснилось, или это было наитие, что Джоселинд, леди Гленаллен, умерла и ее хоронят нынче ночью?
— Да, матушка, — прокричала ее невестка. — Совершенно верно.
— Что ж, так и надо, — продолжала старая Элспет. — В свое время многим пришлось из-за нее худо, даже родному сыну. Он еще жив?
— Да, еще жив, но едва ли долго протянет. А ты не помнишь, как он заходил весной, и спрашивал про тебя, и денег оставил?
— Может быть, Мегги. Не помню. А какой он был красавец, да и отец его тоже! Эх, если б отец был жив, счастливые это были б люди! Но он умер, а леди начала вертеть сыном и так и сяк и уверила его в том, чему он не должен был верить, и заставила его сделать то, в чем он раскаивается до сих пор и будет раскаиваться еще, если жизнь его будет такая же долгая и скучная, как моя.
— А что это такое было, бабушка? — А что это такое, матушка? — А что же это такое, а, бабушка Элспет? — в один голос спросили дети, их мать и гостья.
— Об этом и не спрашивайте, — ответила старая сивилла, — да молите бога, чтобы он не оставил вас во власти гордыни и вашего своевольного сердца. Эти пороки приносят беду и в хижину и во дворец, я сама тому горестная свидетельница. Вот была мучительная и страшная ночь! Неужто это время никогда не уйдет из моей старой головы? Ох, вот вижу, лежит она на полу, а с волос, таких длинных, течет соленая вода!.. Небо покарает всех, кто был к этому причастен… Бог мой, неужели мой сын в море при таком ветре?
— Нет, нет, матушка, ни одна лодка не выдержит такого ветра. Он спит в своей постели за перегородкой.
— Так это Стини в море?
— Нет, бабушка, Стини ушел со старым Эди Охилтри. Верно, они хотели посмотреть похороны.
— Не может быть, — заметила мать семейства. — Мы и не знали ничего, пока не пришел Джок Ренд да не сказал, что Эйквудам велено явиться. Эти господа всегда держат похороны в тайне. Тело пронесут всю дорогу от замка, все десять миль, под покровом ночи. Старуха десять дней пролежала в гробу в Гленаллен-хаузе, в большом зале. Его завесили черным и всюду зажгли восковые свечи.
— Да упокоит ее господь! — воскликнула старая Элспет, чьи мысли, очевидно, все еще были заняты столь значительным событием, как смерть леди Гленаллен. — Сердце у графини было жестокое, и за свои дела она ответит, но милосердие всевышнего безгранично. Дай бог, чтобы она в этом убедилась!